— Мне приходило это в голову.

— И кажется, тебя это не волнует?

— В таком случае я собираюсь отплатить ему тем же. Ведь мы едем работать. — Она прекрасно понимала, что день будет испорчен, зато ей было чего ожидать. Увидеть Лаки О'Нила полуобнаженным — вот победа, которая стоила затраченных усилий.

— Однако ему-то хоть заплатят за это?

— Конечно, заплатят. А я сохраню свое место в компании. Кроме того, насколько я поняла, деньги его не особо интересуют.

— Любой фермер заинтересован в процветании своего бизнеса. — Голос Зака зазвенел с неожиданной силой. Он защищал коровий бизнес так, словно это касалось его лично.

— Ты скучаешь по ранчо? По своей семье?

— По семье скучаю, а по работе на ранчо — нет. Корова — не самая приятная из тварей, созданных Господом Богом на этой земле.

Он потер подбородок и посмотрел в окно, на дорогу, где грузили в машину лошадей для путешествия в горы.

— Я ни капельки не хотел бы снова трястись на лошади под проливным дождем, чтобы поймать дурня бычка, удравшего на поиски хорошенькой телки. Однако порой я скучаю по тишине, которая бывает только на ранчо. И, естественно, по людям, которые здесь живут. Я всегда знал, что лучшие люди в стране — отсюда.

Он улыбнулся, немного смущенный тем, что пришлось говорить о личных чувствах, о глубинах души. Его улыбка тоже поразила ее своеобразным обаянием, которое появилось только здесь и сейчас. Однако ему было далеко до обаяния Лаки.

— Исключая некоторых индивидуумов, конечно. — Она улыбнулась в ответ.

Когда все собрались на дорожке, усыпанной белой галькой, Лаки представил план действий. Сначала они едут до первого пастбища, где стоят уже готовые загоны для животных. В загонах, объяснял Лаки специально для Джуд, будут содержаться все быки, пока они загрузят некоторых в трейлеры, чтобы отправить их на нижние пастбища.

— А это не опасно? — спросила Джуд, когда они садились в грузовик. — Быки не поранят людей или лошадей?

— Это же не родео, — сказал Лаки, — наши быки — почти ручные, потому что мы привозим их на пастбища и сами кормим всю зиму. Впрочем, надо признать, когда мы собираем их вместе, они могут драться между собой. Но на пастбищах, вдали от коров, они совсем не опасны. У каждого своя территория.

— Сколько у вас коров? — спросил Зак с заднего сиденья.

— У нас пять тысяч голов, на которых приходится где-то полторы сотни быков.

— А этого достаточно? Мой отец всегда говорил, что чем больше быков, тем больше денег.

— И ты туда же! — простонала Джуд. — Может, здесь воздух так действует на мужчин, что они не могут удержаться от ковбойских сентенций?

— Ковбоям сентенции ни к чему, — возразил Лаки. — Здесь знания и профессиональный опыт передаются из поколения в поколение, от отца к сыну. В стародавние времена фермерских колледжей не было, да и сейчас самые полезные уроки постигаешь не в учебном заведении, а на опыте.

Джуд кое-что поразило в его высказывании.

— Так ты учился на ковбоя в колледже?

— Не на ковбоя, а на фермера. Разные вещи.

Джуд не хотела вдаваться в лингвистические подробности.

— Какая же твоя специальность?

— Управление фермерским хозяйством и ресурсами. Я бакалавр.

Джуд была порядком удивлена.

— Я так и знала!

— Ты о чем?

— Оказывается, бессловесность иных особей чревата сюрпризами.

Ах вот как она! За такие слова в другое время ей бы досталось. Однако сейчас Лаки сожалел, что ввязался в этот поединок с ней, и даже готов был извиниться за то, что мучил ее. Он никого не хотел задирать, но Джуд сама нарвалась — в своем белоснежном офисе разглядывала его, словно бычка, выставленного на продажу. Спасибо не приказала ему раздеться сразу же по прибытии.

— Вы говорите о быках? — не очень кстати отозвался Зак.

Лаки улыбнулся.

— Большинство фермеров здесь считают, что в среднем на одного быка должно приходиться двадцать-двадцать пять коров. Но я вот уже несколько лет придерживаюсь своей системы. Мы стали использовать зрелых, испытанных бычков, благодаря чему количество их сократилось — до одного быка на тридцать пять коров. Правда, нам чаще приходится их закупать, чтобы отбирать лучших и выбраковывать остальных.

— Зачем? — спросила Джуд.

— Затем, что к тому времени, когда быку исполняется шесть-семь лет, он теряет интерес к своей работе. Бродит себе по пастбищу в поисках воды или лежит в тенечке. Поэтому таких мы выбраковываем.

— Но ведь это жестоко!

— Жестоко! Как будто ты не знаешь, откуда берется говядина на твоем столе. — Лаки подмигнул. — Фермер, жалеющий скотину, никогда не станет хорошим хозяином.

Конечно, как деловая женщина, Джуд могла понять выгоду, но все же…

— В таком случае хорошо, что ты не родился быком…

Лаки одарил ее улыбкой прожженного сердцееда.

— Дорогая, как только перестану интересоваться женщинами, я начну хлопотать о сосновом гробе. Потому что тогда мне незачем будет вставать по утрам.

— Ты в самом деле невыносим, — прошипела Джуд, вернув ему улыбку.

— А ты упряма, как новорожденный осленок. Любопытно, а могли бы мы поменяться местами?

— В каком смысле?

— Может, это ты будешь позировать перед камерой полуобнаженной, а я — ходить вокруг и проверять, нет ли на тебе ожогов или обморожений?

— Нет, это просто возмутительно! — повторила она. Услышав позади смех Зака, она отвернулась, притворившись, что ее заинтересовал вид за окном.

Впрочем, ей и не пришлось особо притворяться. Вид серых гранитных гор, с пятнами зеленых полей и синих озер, был просто великолепен и действовал успокаивающе. Ни шума машин, ни сирен, ни сигнальных гудков. Утренний покой, тишина и блестящие белые вершины. Словно ты оказался на какой-то другой планете.

Когда Джуд ступила на землю, ее ожег ледяной порыв ветра, и тут же перехватило дыхание. Хорошо, что Лаки взял с собой теплые вещи.

— Как будто настоящая зима, — удивилась она, без протестов кутаясь в свитер и шарф.

— Зимой нам бы сюда ни за что не добраться, — сказал Лаки. — На пастбищах снегу по пояс. Но если бы здесь стояла теплынь, как внизу, тебя бы съели москиты. Так что можешь радоваться.

Он достал из машины черную шляпу и нахлобучил ей на голову.

— Это сохранит твою голову от ветра. Чтобы не простудилась.

— Вряд ли этого тепла хватит на целый день, — пробурчала она.

— Что ж, если боишься холода, можешь вернуться с Баком на ранчо, — предложил он, надевая коричневые кожаные перчатки.

Так, он продолжает ее испытывать. Она покачала головой:

— Ни за что в жизни, ковбой!

Он улыбнулся, словно ожидал именно такого ответа.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты упряма, как бык?

— Не в таких выражениях. Но мне кажется, ты можешь добавить это качество в разряд наших общих черт характера.

Он слегка задумался.

— Пожалуй что так. Ноль — один в твою пользу, если хочешь вести счет.

— Не хочу, — сказала Джуд слишком быстро.

— Дело твое, а я буду, — сказал Лаки с явным удовольствием. Он поправил ей локон, выбившийся из-под заколки, половчее приладил шляпу и отошел, удовлетворенный своими действиями.

Нет, ты выдержишь, сказала себе Джуд. Стоит постараться и стерпеть его мужское самолюбие, самоуверенность, эгоизм. А еще холод и целый день скачки на лошади. Стоит, если ты собираешься вернуться в Манхэттен со статьей и готовой обложкой.

А потом, подумала Джуд с хитрой улыбкой, весь издательский мир будет у ее ног, а конкуренты устроят схватку за такого ценного специалиста, как она. И журнал, возможно, перейдет в ее руки. Вот когда отец смог бы ею гордиться! Тут она поникла, представив его осуждающую гримасу. Он никогда ее не хвалил. Ни за одну победу. Горячая слеза потекла по щеке. Джуд почувствовала себя одинокой.

— Ну вот опять. — Глубокий голос вывел ее из задумчивого состояния.

— Что именно? — спросила она.

— Маленькая морщинка над переносицей. Когда ты хмуришься, она всегда появляется. — Лаки коснулся ее переносицы. — И еще две вот здесь, — он коснулся сначала одного уголка губ, потом другого. — Тебе мама никогда не говорила, как избегать морщин?