– Map, он расстроился не из-за машины, – не совсем искренне сказала Ли. В то время Джошуа действительно больше жалел о содранной черной краске, чем о Мариссе, которая, ударившись о рулевое колесо, разбила правую бровь. Теперь там красовались два аккуратных шва. Из упрямства Марисса не потрудилась пристегнуть ремень.

Ли знала: психоаналитик Мариссы – третий за год – предупредил отца, что несчастный случай с его младшей дочерью мог быть попыткой самоубийства. Или – что гораздо менее вероятно – мольбой о помощи.

– Возможно, так оно и есть, – осторожно прокомментировала Ли, когда отец поделился с ней выводом психолога.

– Бред собачий! – отрезал Джошуа. – С Мариссой все в порядке, если не считать того, что она чудовищно избалована. Ее нужно держать в ежовых рукавицах. – Отец протянул бокал, и Ли снова наполнила его солодовым «скотчем». – Девчонка неуправляема. Так и хочется вышвырнуть ее на улицу и умыть руки.

– Это было бы жестоко. Ты прекрасно знаешь, она не способна позаботиться о себе.

Джошуа нахмурился.

– Если хочет и дальше жить в этом доме, пусть подчиняется правилам. Иначе вылетит как пробка. Все зависит от нее самой.

Этот разговор состоялся две недели назад, и, насколько Ли могла судить, младшая сестра вела себя благоразумно… какое-то время. Беда в том, что Марисса – словно зажженный бикфордов шнур. Вопрос не в том, взорвется ли динамит, а в том, когда он взорвется. Ли мечтала о собственном доме, но чувствовала себя обязанной до поры до времени оставаться в отцовском доме и продолжать удерживать Джошуа и Мариссу, в любой момент готовых вцепиться друг другу в глотки.

– Map, он тревожился за тебя, – сказала Ли.

– Конечно! Расскажи другую сказку.

Она повернулась к трюмо и стала возиться с уже ненужными кисточками для пудры.

Ли была абсолютно права, угадывая за бравадой Мариссы боль. Отразившаяся в серебристой поверхности зеркала скульптурная группа «Две сестры» поражала контрастами. Ли – высокая, гибкая, ярко выраженный нордический тип. Унаследованные от матери светло-серые глаза, фарфоровая кожа и блестящие, почти белые волосы напоминали зубчатые горные вершины, сверкающие на солнце снегом и льдом. Чистая и холодная, как зимний день.

Но если Ли – лед, то Марисса – огонь. Густая шапка спутанных медно-рыжих волос напоминала пламя костра; кожа отливала темным золотом, а блестящие зеленые глаза полыхали огнем неконтролируемых эмоций. У нее было роскошное, обольстительное тело, вызывавшее даже у самых стойких мужчин эротические фантазии.

– Детка, но ведь это и впрямь было безумием – садиться за руль в нетрезвом состоянии.

– Подумаешь, распили со служителем бассейна дюжину пива на двоих. Большое дело!

– Ты могла покалечиться – даже разбиться насмерть.

– И доставить старому хрычу удовольствие вычеркнуть меня из своей жизни?

Неожиданно выражение вызова на лице Мариссы сменилось задумчивостью. Она погрызла ноготь и с новым интересом поглядела на старшую сестру.

– Кстати, о нежно любимом папочке. Ты говорила с ним насчет моей пробы?

Мечта Мариссы стать кинозвездой была известна всем и каждому. После того как ее несколько раз отказались подключить к семейному бизнесу, она решила тайно от отца попытать счастья на разных студиях. Однако там знали, что глава студии «Бэрон» категорически против того, чтобы его дочь снималась в кино, так что перед Мариссой захлопнулись все двери. Поэтому два месяца назад, после окончания средней школы в Беверли Хиллз, она решила попробовать обходной путь. Пусть Ли замолвит за нее словечко. Та, как обычно, согласилась.

– На этой неделе не вышло, – оправдывалась Ли. – Он только что из Лас-Вегаса. Я решила не звонить, а дождаться его возвращения и поговорить лично.

– Этот ублюдок опять скажет «нет». Как всегда.

– Как ты можешь знать заранее? – Ли постаралась, чтобы это прозвучало как можно более убедительно, но интуиция подсказывала: отец снова откажет. А между тем у нее были свои причины желать, чтобы кинопробы состоялись.

– Узнаю старшую сестричку – воплощение оптимизма! И неудивительно – ведь он у тебя под каблуком! – Марисса отхлебнула ледяной кока-колы и скорчила гримасу. – Эта гадость вязнет во рту. Пойду поищу шампанское.

– Раньше ты любила коку с лимоном.

– Раньше я была соплячкой.

Несмотря на то что разговор принял нежелательный оборот, Ли не могла не улыбнуться.

– А в семнадцать лет ты, конечно, взрослая? Марисса скривила губы в недоброй усмешке.

– Да. Достаточно взрослая.

Слова сестры, небрежно брошенные через плечо, пробудили в Ли воспоминания…

– Она достаточно взрослая, чтобы здесь присутствовать!

Джошуа Бэрон обвел собравшихся взглядом, в котором читалось предостережение всякому, кто вслед за идиотом-начальником одного из отделов повторит, что его дочери всего девять лет. Хотя Ли с трех лет, словно к материнской груди, присосалась к студии и постоянно бывала там с отцом, в то утро Джошуа впервые взял ее на деловое совещание. Она сильно волновалась: вокруг было столько суровых, неулыбчивых лиц! Отец предупредительно пододвинул для нее громоздкое кожаное кресло, и она утонула в нем; ноги дрожали.

Напротив нее, за полированным столом из слоновой кости, сидел человек, который, собственно, и возразил против ее присутствия, – глава отдела маркетинга Ричард Стайнер. Откинувшись на спинку кресла, он хмуро попыхивал сигарой.

Ли безумно волновалась. Чтобы унять желание броситься в туалет, она положила ногу на ногу, а пальцами стала разглаживать несуществующие складки на ситцевом платье в цветочки – ее любимом, от Кейт Гринвей. Связанные синей ленточкой светлые волосы струились по спине. Ни дать ни взять – Алиса в Стране Чудес. Ноги в белых носочках и черных лакированных туфельках не доставали до пола, и ей стоило немалого труда не болтать ими…

Как это ей удалось оживить в памяти подробности события шестнадцатилетней давности?.. Ли подошла к балконной двери и посмотрела в сад. Но она не видела идущих полным ходом приготовлений к банкету – ее мысленный взор был устремлен внутрь себя; внимание полностью сосредоточилось на давнишнем эпизоде.

То совещание даже по суровым меркам студии «Бэрон» проходило на редкость напряженно и изобиловало стычками. Главы отделов разделились на два лагеря – после того как узнали, что автор сценария их нового мюзикла «Принц-плейбой» – писатель, занесенный в черный список за то, что, будучи вызван в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности, не назвал своих «розовых» друзей.

– Как, черт возьми, вышло, что никто не догадался? – прорычал Джошуа. – Неужели ни один из вас не сообразил, что под псевдонимом «Рональд Рэнсом» скрывается Ричард Райнхарт?

– Рэнсом всегда был неуловим, – оправдывался шеф производственного отдела Айра Катценбаум. – Сценарий нам предоставил Корбет Маршалл из агентства Уильяма Морриса – твой давнишний приятель. Кто мог предположить, что он подсунет нам «красного»?

– Раз уж речь зашла о Маршалле, – вмешался Стайнер, – этот тип никогда не отличался патриотизмом. Если он не поостережется, то кончит как в Библии. – Он вытащил на свет брошюру с загнутыми краями – копию «Ред Ченнелс», черного списка кинематографистов. Ли знала: этот перечень фамилий, составленный бывшими агентами ФБР и бизнесменами-консерваторами, объединившимися в группу «Бдительность», еженедельно – если не ежедневно – пополняется новыми жертвами. Только на прошлой неделе ей пришлось протискиваться сквозь толпу у газетного киоска, жаждущую ознакомиться с новым вариантом.

– По-моему, – продолжил Стайнер, – нужно положить фильм на полку, а в феврале-марте, когда ажиотаж стихнет, прокатать в каких-нибудь захолустных кинотеатрах.

– Это же смерти подобно, – возразил Катценбаум. – Прокатать подобным образом высокохудожественную ленту – значит ее угробить.

– Картина тянет на «Оскара», – вмешался Норман Леви. – Если она его получит и до Гедды Хоппер дойдет, кто автор сценария, можно закрывать студию. Райнхарт будет не первым, чью карьеру торпедировала эта баба. Но при чем тут студия?