— У вас чудесная улыбка и красивые глаза.

— У меня? — удивленно засмеялась она.

— Да, у вас. Красивые глаза, серые, как мягкая фланель или грудка голубя. И в них такие же золотые искорки, как на небе в сумерки.

Джейми откинулась назад, вспыхнув от злости, и прикрыла лицо ладонью.

— Перестаньте. Хватит.

— Простите, — поспешно сказал Эдвард, на секунду дотронувшись до ее руки, и сжал свой бокал с такой силой, словно собирался раздавить его. — Я сожалею. Правда. Я хочу… Я не хотел смущать вас. Я буду осмотрительней.

И он сдержал слово. После того как у них приняли заказ, он говорил о погоде, о том, как бывает в округе Колумбия летом, о последнем концерте в Центре Кеннеди, о плавании под парусами в Чесапикском заливе. Он сидел, слегка отодвинувшись от стола, его пальцы сжимали ножку бокала, а взгляд был устремлен куда-то ей через плечо.

Это вполне устраивало Джейми, давало ей возможность открыто рассматривать его, не подвергаясь риску попасть под такой же пристальный взгляд этих черных жгучих глаз. То, что она считала красотой, было больше чем красота. Она чувствовала сильное влечение к мужчине, непреодолимое физическое влечение. Будучи широкоплечим, он производил впечатление стройного и гибкого человека. У него были сильные руки. Она почувствовала это, когда они шли под руку по улице, когда он помогал ей садиться в машину и выходить из нее по дороге в ресторан. Но чаще всего он глубоко засовывал руки в карманы или сидел, как сейчас, явно смущенный, напряженный, молчаливый и сдержанный.

Это было самое подходящее слово, внезапно поняла она. Сильнее всей его чувственности была именно сдержанность. Очевидная и непонятная. Почему? Кто он? Что произошло в его жизни, что заставило его прятаться за этой суровой сдержанностью?

Он поймал ее пристальный взгляд, и кровь прилила к его лицу. Джейми не могла поверить в то, что заставила его покраснеть.

— Извините. — Она поспешно опустила глаза и пригубила вино. — Очень вкусное вино. Мне нравится.

— Я рад.

«Прекрасно, — подумала она, — то густо, то пусто. Хорошо бы нам найти золотую середину, что-то нейтральное, не задевающее никого». Она ждала того, что он снова заговорит о погоде.

Но ее ожидания не оправдались. Вместо этого Эдвард, поймав ее взгляд, положил руки на стол, перед собой.

— Что бы вы хотели узнать обо мне, Джейми?

Он словно прочитал ее мысли.

Джейми замялась, но он быстро пришел ей на выручку.

— Пожалуйста, спрашивайте. С вашей осторожностью, вы наверняка хотите что-то обо мне знать.

— Не надо думать, что я неврастеничка или что-то в этом роде, — сказала Джейми, оправдываясь. — Я просто не хочу испытывать судьбу.

— Так же, как и я.

— Отлично, очко в нашу пользу, — насмешливо сказала она, улыбнувшись. — По правде говоря, мне многое хотелось бы узнать. Но я начну постепенно. Обещаю. Для начала спрошу, чем вы занимаетесь.

Он улыбнулся.

— Прекрасное начало. Хорошо. Я работаю на кабельном телевидении. Я вице-президент международного отдела, то есть занимаюсь продажей прав на распространение программ американского телевидения за океаном. В Европе. Азии. На Ближнем Востоке.

— О, путешествовать, должно быть, прекрасно.

— Меня это устраивает. Когда мне предложили учредить этот отдел, я организовал работу таким образом, чтобы иметь возможность много ездить.

— Да, я это понимаю. Побывать во всех этих местах, увидеть людей, познакомиться с их искусством, архитектурой. По-моему это изумительно!

— Вы правильно считаете.

— А вы? — спросила она, глядя на него широко раскрытыми глазами.

Он пожал плечами.

— Мое пребывание обычно ограничивается той или иной приемной; один пятизвездочный отель сменяется другим. В конце концов все начинает казаться одинаковым. Но, — он перегнулся через стол, его черные глаза были серьезными, — может быть, когда-нибудь мы сможем поехать вместе.

Джейми, засмеявшись, отмахнулась.

— Я подожду с этим. Это наша первая встреча. Может быть, мы решим, что между нами нет ничего общего и нас ничто не привлекает друг в друге.

— Что касается меня, это исключено.

Он сказал это мягко, глядя ей в глаза, став на мгновенье каким-то незащищенным.

«Нет. Надо умерить пыл, умерить пыл…» Она хотела так сказать, но вместо этого, кивнув, произнесла:

— Спасибо. Итак… расскажите мне о себе еще что-нибудь.

Опять минутная заминка.

— Ну, мне тридцать шесть, я холост. Целый день на работе. Я люблю свою работу. Я люблю, кроме того, театр, балет, оперу и студенческий баскетбол. Я… — Он вдруг усмехнулся и, в присущей ему мальчишеской манере, которая совершенно обезоруживала ее, пожал плечами. — Просто не знаю, что еще вам сказать.

— Вы разведены? Разошлись?

— Нет. — Кажется, он не собирался продолжать, но она наклонилась к нему и, подняв брови, ждала. Тогда он добавил: — Я никогда не был женат.

Хотя ей страшно хотелось спросить, почему, она не решилась… пока. Вместо этого, справедливости ради, она решила ответить откровенностью на откровенность:

— Я тоже. Я… ну, мне кажется, я всегда была слишком занята. Я вам сказала, что я художница? В-общем, я всецело поглощена этим, и у меня не остается ни времени, ни сил на что-то еще. Иногда мне кажется, что я ем, сплю и пью, не прерывая рисования. — Говоря все это, она оперлась подбородком на руку, подавшись вперед. Джейми говорила как обычно, очень быстро, глядя ему прямо в глаза… и потеряла нить разговора. — Я… что я говорила? — спросила она и, прикрыв лицо ладонью, засмеялась. — Ой, это, наверное, вино. Простите.

— Все в порядке. Вы говорили мне о своем занятии рисованием. Над чем вы сейчас работаете?

Она запнулась и насупилась.

— Не будем больше о моем рисовании. Дайте мне только шанс — и вы умрете от скуки.

— Мне нисколько не скучно. Я с удовольствием вас слушаю. Мне нравится, когда о работе рассказывают с таким пылом.

— Чрезмерным. Вечно меня заносит!

Она виновато вздохнула, опустив голову и уставившись на скатерть.

— Неправда. Кто вам сказал такую чушь?

Джейми подняла глаза, пораженная. Если бы она не потеряла дар речи, она бы прошептала: «Мой отец. Всю жизнь отец говорил мне это». К счастью, к тому времени; как к ней вернулась способность говорить, она уже взяла себя в руки.

— Спасибо, — проговорила она. — Мне было приятно это услышать. — Она просияла. — Вы действительно приятный человек?

— Мне давали и более лестные характеристики, и менее. Вы должны сами это определить.

— Возможно, я это и сделаю, — с неожиданной бравадой сказала Джейми.

И тут вдруг улыбнулась ему. Ей было с ним хорошо. По-настоящему хорошо. Она чувствовала себя привлекательной и желанной, и неотразимой, благодаря тому, как он смотрел на нее, когда она говорила, и тому, с каким вниманием ее слушал. Об этом говорил взгляд его черных глаз, его интерес, его восхищение. От этого кружилась ее голова, это опьяняло, как крепкое вино.

Нечто подобное, по-видимому, испытывал и он, потому что на какое-то мгновенье его сдержанность исчезла, и перед ней предстал совсем иной Эдвард Рокфорд: раскованный, порывистый, пылкий, обуреваемый страстями.

На секунду их взгляды встретились. Они почувствовали, что между ними возникло что-то волнующее.

Но это было слишком рано, слишком пугающе.

Джейми нервно засмеялась и поискала глазами официанта, метрдотеля, хоть кого-нибудь!

— Смертельно хочу еще этого вкуснейшего хлеба! — поспешно произнесла она. — Ммм… чудесные хрустящие французские булочки и настоящее масло. Иногда мне кажется, что я могла бы питаться только этим. И сыром! Конечно, я знаю, что это не очень полезно, я имею в виду сыр и масло, но зато как вкусно! Во имя такого наслаждения можно и пострадать. Вам не кажется?

— Конечно, — серьезно согласился он, но в голосе его слышался смех и теплое пьянящее одобрение.

Положив руку на спинку своего стула, он сидел, откинув голову, и смотрел на нее из-под черных бровей и ресниц, не спуская темных глаз с ее лица. В уголках его рта притаилась улыбка. Она видела его вздымающуюся от дыхания грудь, гладкую загорелую кожу шеи, строгую красивую линию подбородка.