— Очевидно, вы меня не понимаете, — сказал он резко, почти грубо. — Я вам совершенно ничего не «должен».

Он перестал сдерживать гнев и, когда снова откинулся в кресле, в его темных глазах вновь царило усталое безразличие.

— Вы же не станете утверждать, будто всерьез полагали, что мне придутся по душе ваши планы. — Его губы презрительно изогнулись. — Мисс Мерфи, вернитесь в реальный мир. Ну при чем здесь я?

— Вы хотите сказать, что вам нет до этого дела? — Она пожала плечами. — Видите ли, я надеялась, что вы сочтете это забавным.

— Вы надеялись, что я сочту это забавным? — повторил он недоверчиво.

— Если бы кто-то явился ко мне с таким предложением, я приняла бы его из чистого озорства. — Видя, что выражение его лица слегка изменилось, она добавила: — Я, конечно, понимаю, что между мной и вами огромная разница, чему мы оба несказанно рады. Но дело в том, что вчера мне нужно было убить немного времени, и я отправилась в библиотеку. Я просмотрела местные газеты, ища что-нибудь касающееся вас. Мистер Рид, я не хочу вас обидеть, но из того, что попалось мне на глаза, я сделала вывод, что вы живете слишком серьезно.

С минуту он молча взирал на нее, а потом медленно произнес:

— Я ценю вашу попытку внести оживление в мое существование, но если мне и наскучит быть серьезным, я не вижу необходимости уезжать из города. Все, что нужно для того, чтобы развлечься, я найду и в Чикаго.

Он осторожно встал со своего места:

— И теперь, я полагаю, наша встреча…

— Каким было ваше индейское имя? — перебила она его. Миссис Куртис не смогла ответить ей на этот вопрос, который волновал Лэйкен с того момента, как она увидела фотографию Марка.

Выходя из-за стола, он без задержки ответил:

— Тот Кто Плохо Переносит Навязчивых Блондинок Из Аллена, Техас, Которые Надоедают Телефонными Звонками И Задают Чудовищные Вопросы.

— Из этого довольно трудно составить подходящее прозвище, — пробормотала она.

— Был рад встретиться с вами, мисс Мерфи, — сказал он, открывая перед ней дверь.

Проследив за его движениями, она сказала:

— Мне кажется, вы снова язвите.

— Доверяйте своей интуиции. И передавайте привет добрым обитателям Аллена.

Она поднялась на ноги и повернулась, чтобы видеть его глаза. С того момента, как она вошла, Марк Рид смотрел на нее поверх своего орлиного носа с таким высокомерием, как будто она относилась к хотя и неизвестной ему, но безусловно низшей форме жизни.

Но она не сердилась на него за это. Мало что могло рассердить Лэйкен. Причуды и слабости ее собратьев только возбуждали ее любопытство.

Но теперь он выпроваживал ее, полагая, что на этом их отношения и закончатся.

— Я пока не тороплюсь домой, — сказала она и золотые браслеты зазвенели, когда она наклонилась, чтобы взять сумочку. — Чикаго такой знаменитый город. Я не могу уехать, не осмотрев его хотя бы частично.

— Я уверен, вы найдете немало замечательных кегельбанов.

Ее рассмешила эта попытка указать ей ее подлинное место.

— Вы за словом в карман не лезете, — сказала она, покачав головой. — Я люблю это качество в полубоге. Возможно, мы еще увидимся.

— Вряд ли.

Она посмотрела на него снизу вверх и улыбнулась, выходя из комнаты:

— Поживем-увидим, — бросила она мягко. — Поживем-увидим.

— Что он из себя представляет? — спросила Розмэри.

Поставив телефон на колени, Лэйкен откинула голову на спинку кресла и после минутного раздумья ответила:

— Помнишь миссис Уоткинс?

— Ту учительницу из воскресной школы? С лиловыми волосами и носом величиной с маленькую собачонку? Помню — помню. Раз в месяц она приглашала нас к себе на чаепитие. Чай отдавал лимонным концентратом и корицей и к нему подавались черствые пирожки. Мерзкая была старушенция.

— Помнишь, какие нотации она читала нам, если мы случайно трогали что-то у нее в доме?

Марк Рид был еще более щепетилен, чем миссис Уот. Он милостиво снисходит до разговора. Но выглядел он получше, чем миссис Уоткинс. Можно сказать, он довольно сексуален. Мало того…

— Лэйк!

— Прости, пожалуйста. — Она вздохнула. — Хуже всего то, что он упрям, как баран.

— Я говорила тебе, что он не станет этого делать, — протянула Розмэри равнодушным, ленивым голосом человека, не желающего забивать себе голову всякой заумью. — И его трудно за это винить. Идея была совершенно безумная. Ты не только потеряла время и поставила под угрозу свою работу, но и истратила все свои сбережения.

Собственно говоря, деньги не были ее сбережениями — это была страховка, которую Лэйкен получила после смерти родителей.

— Эти деньги предназначались для Ч. Д., — сообщила она Розмэри. — Для платы за обучение в колледже. Но это еще когда будет. И вообще неизвестно — будет ли. Ты меня понимаешь? Ведь мертвым мальчикам колледжи ни к чему.

— О, Боже, ты совсем спятила. Он не собирается умирать. Все врачи, включая мистера Джеркинса, твердят тебе, что все это исключительно фантазии Ч. Д. Твой мальчик шизоид.

Лэйкен улыбнулась, представив себе женщину, которая была ее лучшей подругой с первого класса. Сейчас она, скорее всего, развалилась на кушетке, водрузив ноги на кофейный столик, а под боком поставила тарелку с картофельными чипсами. Светлые волосы без сомнения взъерошены, очки сдвинуты на кончик носа. Очки Розмэри меняла в зависимости от настроения. То это были искусственные бриллианты Элтона Джона, то армированное стекло Бенджамена Франклина. Но чаще всего она носила круглые и слегка окрашенные стекла, в них она походила на огромного клопа, который кусается из чистого удовольствия. Розмэри была довольно стройная и легко могла бы сделаться фотомоделью. Но она этого не желала. Пять лет она успешно занималась организацией домашних обедов и скромных свадеб у себя на дому.

Однако в последнее время она стала устраивать эти мероприятия дома у Лэйкен и могла заботиться о Ч. Д., пока Лэйкен следовала по своему извилистому пути. Розмэри Лаваль была из тех незаменимых подруг, которые выручают в беде.

— Ты говоришь, что он не в своем уме, только когда побеждает тебя в споре, — сказала Лэйкен.

— А это случается не так часто, как ему кажется. Ты должна его видеть, Лэйк. Он сидит там, у себя в комнате, скрестив руки на груди, бормочет что-то низким, таинственным голосом и спокойно готовится к смерти. Мало того — заставил меня записать указания по поводу его похорон.

Лэйкен издала звук, в равной мере походивший на смех и сдерживаемые рыдания.

— И как же он хочет, чтобы его похоронили?

— Окончательно он еще не решил. Пока он только рассматривает разные варианты. Сначала он хотел, чтобы его тело, на индейский манер, было выставлено на деревянных опорах, так чтобы стервятники могли клевать его. Но потом он стал сомневаться, не будет ли это кощунством — ведь он никакой не индеец. — Розмэри помолчала и Лэйкен услышала хруст картофельных чипсов. — Но, конечно, если ты ему веришь, то в нем есть что-то индейское — я имею в виду того маленького команчского беса.

— Как он сегодня?

— Кажется, ничего, но ты ведь его знаешь. Каждый раз, когда я спрашиваю, как он себя чувствует, он дает мне обстоятельный ответ, в котором не было бы ничего плохого, если бы он потрудился использовать известные мне слова. Мне всегда кажется, что за его словами таится скрытая обида.

— Я хочу поговорить с ним.

Она слышала, как Розмэри крикнула Ч. Д., чтобы он взял трубку у себя в комнате, и через секунду раздался его голос:

— Привет. Как там в Чикаго?

— Ветер, — ответила она со смешком. — А как в Аллене?

— После твоего отъезда ветер утих. Она притворилась обиженной:

— Я ничего особенного не сказала. Хотя кто знает? Но я много размышляла о жизни, а поскольку большинство людей были этого лишены, я считаю своим долгом открыть им то, что узнала.

— Поэтому-то те, кто больше всего в тебе нуждаются, прячутся за дверью, видя, что ты идешь?

Она усмехнулась. Сухость в его голосе напомнила ей о человеке, с которым она встретилась в этот день. Неудивительно, что язвительность Марка Рида не обидела ее — она привыкла к этому.