Жизнь и смерть в городке регулировались гудком сирены на шахте. Ее гудок имел различные оттенки, а беспрерывно повторявшиеся гудки оповещали о катастрофах, случавшихся слишком часто, что сделало работу шахтеров в 1909 году одной из самых опасных и низкооплачиваемых в Америке.

Городок компании был назван именем Стэнтона. И как раз в Стэнтон и приехал Том Беничек два года тому назад. После того, как он покинул Эллис Айленд, в Нью-Йорке для него не нашлось работы, и тогда он подписал контракт в расположенной вблизи паромного причала конторе нескольких угольных компаний по найму дешевой иммигрантской рабочей силы. Не умея ни читать, ни писать, Том и не очень понимал, что за документ он подписывал по-английски.

Его кузен Водя, сопровождавший его в качестве переводчика, предупредил его, что плата была очень низкая: всего шестьдесят два цента за тонну, и что в контракте компании Стэнтона есть пункт, гласивший, что шахтер может быть уволен немедленно, если публично или в личной беседе будет призывать к созданию профсоюза. Том был в отчаянии, но подписал. Компания предоставила ему билет на Запад в один конец, и, таким образом, маленький чешский иммигрант оказался в Стэнтоне, где он поселился в лачуге Сэма и Энн Фуллеров, став на шахте учеником Сэма. Все лачуги были малы и перенаселены, но общим правилом было сдавать койки неженатым шахтерам. Так Том стал делить одну из спален с двумя сыновьями Фуллеров.

Сэму Фуллеру было тридцать три года. Высокий и тощий сын фермера из Кентукки, он проработал на шахте уже двенадцать лет и ненавидел ее. Он ненавидел Монти Стэнтона так же, как и тетушка Эдна, называя его лицемерным выродком ведьмы, делающим свои миллионы на несчастном существовании шахтеров. Монти Стэнтон также возглавлял и Американскую ассоциацию шахтовладельцев и являлся просто фанатичным противником профсоюзов. Ужасающие условия существования и низкая оплата труда на шахтах Западной Вирджинии сами по себе способствовали зарождению профсоюзов, но, благодаря активному противодействию Монти Стэнттона и вооруженной охране, которая была установлена повсюду, ни один из профсоюзных деятелей не мог проникнуть в шахтерскую среду. Шахтеры же боялись даже обсуждать между собой этот вопрос, чтобы не потерять работу.

В столь накаленной обстановке взрыв был неминуем, и впервые произошло то, что позднее назовут Большой войной в Западной Вирджинии, в субботу, после знакомства Тома Беничека с тетушкой Эдной и с Деллой.

Сэм и Том работали в одном отсеке шахты номер 5. У обоих на голове были закреплены лампы с открыто горевшим огнем. Сэм рубил уголь в забое, а Том наполнял вагонетку, толкая ее затем по рельсам до пункта, где уголь взвешивали. Они работали под постоянной угрозой рокового конца: либо скопление метана могло воспламениться от их ламп, либо могла сойти с рельс вагонетка и раздавить толкавшего ее шахтера. Но опасность их работы давала шахтерам некое право на гордость их профессией и способствовала зарождению под землей крепкой дружбы. Наверху они могли затеять иногда даже драку, но под землей существовало связывавшее их всех нерушимое братство. И каждый из них знал — хотя редко кто решался об этом говорить — любой, кто предаст это братство, должен умереть.

Послышался отдаленный гудок. Сэм и Том откатили последнюю вагонетку к пункту взвешивания. Затем вместе с другими шахтерами они втиснулись в подъемник, который по наклонному тоннелю глубиной триста фунтов доставил их на поверхность. Когда они совершенно черные от угольной пыли вышли из шахты, Том наполнил свои легкие чистым холодным воздухом, а Сэм сказал:

— Хотите посмеяться? Сегодня жалование.

И они пошли в контору за расчетом.

Сорок пять минут спустя они уже шагали к дому. Шли они молча, но Том знал, о чем думает его друг. Каждое жалование повторялось одно и то же, с небольшими вариациями, и сегодня все было так же. Когда они вошли в главную комнату их дома, то застали там Энн Фуллер, крупную женщину, чье бывшее когда-то красивым лицо в тридцать лет все уже покрылось морщинами. Она стояла у плиты и готовила баранину с картошкой.

Тед и Билл Фуллеры, шести и пяти лет, играли с четырьмя оловянными солдатиками, подаренными им отцом к прошлому Рождеству. Сэм вытащил из кармана полученные деньги и положил их на стол.

— Шесть долларов двадцать центов, — сказал он. — Жалование за две недели после вычетов. Хорошо, что ты вышла за меня замуж за мою красоту, а не за деньги.

Энн ничего не ответила, продолжая готовить еду и не глядя на деньги. Сэм начал раздеваться, чтобы помыться в приготовленной Энн ванне и соскрести с себя угольную пыль.

Временами он удивлялся, как это угольная пыль еще не дошла до его души.

Возможно Монти Стэнтон был чудовищем для шахтеров, но миллионы, которые он добывал их потом, он тратил с определенным шиком. Сам он жил в четырех милях от шахт в большом доме с колоннами, названным «Белль Мид» и построенным в колониальном стиле, который был расположен среди лужаек и пышно цветущих садов.

Мать Монти была из семьи Рэндольф из Вирджинии, а в 1869 году он сам женился на своей троюродной сестре Кристине Рэндольф, обретя таким образом родство с половиной аристократии Старого Юга, которые приезжали на бесчисленные барбекю, охоту и балы, постоянно устраиваемые Монти. В 1892 году он закончил Принстон, и позже вложил несколько миллионов долларов в свою alma mater [17], а поддерживая футбольную команду, был почти единственным ее хозяином, поэтому у него были связи с власть предержащими на Востоке.

Губернатором Западной Вирджинии был еще один его кузен, в чью выборную кампанию он вложил не менее пятидесяти тысяч долларов, кроме того он владел самой важной газетой в Чарльстоне, так что этот крупный и даже красивый мужчина был силой в штате. Он любил виски, женщин, лошадей, охоту, красивую одежду и элегантные автомобили. Он ненавидел все, напоминающее о культуре. У него был акцент «доброго парня» с Юга, он мог бывать очень шумным, и его очаровательная жена раскусила его и тайно выпивала.

Именно в этот вечер он принимал у себя в «Белль Мид» епископа из Чарльстона, редактора его чарльстонской газеты и сенатора из Западной Вирджинии. Обе супружеские пары как раз только что сели за стол, который освещали два серебряных канделябра. По сторонам стояли две великолепные китайские вазы; на стене над ними висела картина Джорджа Стаббса «Любимая лошадь герцога Бьюфорта». А напротив лошади герцога красовались два фамильных портрета Рэндольфов. Над камином висел портрет Джорджа Вашингтона. На полу лежал роскошный ковер, а на шее Кристины Рэндольф переливалось бриллиантовое ожерелье, отражавшееся в хрустале Карла X и серебряных канделябрах.

Монти, сидевший во главе стола, начал молитву.

«Благодарю тебя, Господи, —мысленно произнес он, — за то, что ты помог мне заработать сорок два миллиона».

«Хочу, чтобы он заткнулся, а я могла бы выпить», —думала Кристина.

— Аминь.

— Аминь, — хором ответили за столом.

— Ну, хорошо, — пробасил с чисто фальстафовской жизнерадостностью Монти. — Приступим к еде.

Каждую субботу вечером шахтеры и их семьи собирались в принадлежавшем компании зале красного дерева, чтобы потанцевать, пообщаться и напиться. Компания, поощряя это, предоставляла зал бесплатно и даже платила скрипачу. Эта идея принадлежала Монти. Шахтеры приходили сюда, чтобы отвести душу и хоть на какое-то время забыть о своем жалком существовании.

— Надеюсь, этот ваш постоялец не имеет никаких видов в отношении моей Деллы, — сказала тетушка Эдна Энн Филлер, сидевшей рядом с ней на женской половине комнаты.

Тетушка Эдна не любила приходить на танцы, потому что вообще не любила приезжать в Стэнтон, а Уорд любил выпить в кругу друзей-шахтеров; к тому же для Деллы это была единственная возможность потанцевать. Поэтому, скрепя сердце, тетушка Эдна соглашалась и брала с собой вязание. Однако, ей не очень нравилось, что Том Беничек танцует с ее дочерью.