— Я тебе очень многим обязан, — сказал Яков с подкупающей простотой и сердечностью.

Роско положил ему руку на плечо.

— Черт возьми! Это же было просто любопытно. Мы, пианисты, должны держаться друг за друга. И вот еще что: смотри, не потеряй адрес, который я тебе дал. Когда доберешься до Нью-Йорка, обязательно зайди к Абе Шульману. Скажи ему, что тебя прислал Роско Хайнес. Абе — невероятно скупая скотина, но понимает, когда слышит хорошую игру на пианино, и он найдет тебе работу. Ну, давай, парень, иди! Теперь все зависит от тебя. Желаю удачи в США!

Очередь из эмигрантов стала подниматься по трапу. Яков схватил руку Роско и крепко сжал ее.

— Можно я напишу тебе? — спросил он.

— Конечно. Номер 19, Рееперсбанд. Самый первоклассный бордель в Гамбурге.

— Если ты вернешься в Америку, ты зайдешь повидаться со мной?

Взгляд Роско стал очень печальным:

— Я никогда не вернусь в Америку, юноша. Там нет для меня дома. Еще посмотрим, чего ты сумеешь там добиться. Ну, а теперь прощай. Удачи тебе.

Поддавшись нахлынувшему чувству грусти, Роско обнял его. Затем отступил в толпу провожавших родственников и друзей, многие из которых вытирали носовыми платками глаза, махая на прощание тем, кто уезжал.

Яков присоединился к очереди и стал подниматься по трапу. Поднявшись на палубу, он протиснулся к борту, чтобы посмотреть вниз, на толпу. Он отыскал глазами Роско и помахал ему. Он знал, что в Америке прошла Гражданская война, что черные были там в таком же положении, как крепостные в России. Тем не менее, он не мог до конца понять, как это такой человек, как Роско Хайнес, талантливый и жизнерадостный, никогда не вернется к себе на родину.

Последний пассажир ступил по трапу на борт, и теперь трап поднимали на палубу. Портовые рабочие быстро отвязали швартовые, и тяжелые тросы были подняты наверх. Раздался гудок парохода, его эхо отозвалось в тумане.

«Кронпринц Фридрих» начал отходить.

Яков стоял на палубе и махал на прощание рукой Роско. Его глаза наполнились слезами. Он вспомнил Городню, отца, мать, свое детство и своих друзей. Теперь все они были мертвы. Не осталось никого. Лидия Ружанская, Саул Панев, его соседи… Неужели все они были безжалостно убиты казаками? Неужели из всех жителей Городни только он пережил погром, только он один остался в живых?

Корабль набирал скорость, а Яков мысленно возвращался памятью к первым двадцати годам своей жизни и начинал от них отрекаться.

Затем он подумал о будущем. На палубе толпилось много эмигрантов. Одни из них плакали, без сомнения, разделяя все, что томило и его душу. А другие, возможно, плакали просто от страха: от страха перед неизвестностью.

Но Яков не боялся. Несмотря на слезы, он чувствовал какое-то возбуждение в душе. И оно горячило ему кровь.

Он направлялся в Землю Обетованную.

Он направлялся в Америку.

Имение располагалось в одном из красивейших уголков Ирландии. Под неполной луной на площади в двести акров раскинулся парк, где стоял замок в георгианском стиле, выстроенный архитектором Робертом Адамом при Втором графе Уэксфорде в восемнадцатом веке. Красный кирпич гармонично сочетался на его фасаде с камнем, а за счет сдержанности форм архитектор сумел добиться изысканности. Замок был окружен самым красивым в Ирландии садом, который украшало озеро, искусственно созданное Пятым графом Уэксфордом в 1820 году.

Внутри замок Уэксфорд освобождался от собственной внешней строгости и, казалось, забыв о георгианском стиле, внутренняя отделка поражала гостей и туристов своей пышностью /замок теперь по четвергам был открыт для посещения туристов/.

Штат прислуги из шестидесяти человек поддерживал порядок в девяносто одной комнате, включая и парадный зал для балов, отделкой которого занимались тоже братья Адамы. Картинная галерея длиной в восемнадцать футов могла наряду с аббатством Вобурн гордиться лучшими работами Каналетто, а в коллекцию скульптур входили знаменитые мраморные Барриморы.

Затем шли парадная и непарадная столовые, оранжерея, музыкальный салон, зеленый, лиловый и красный салоны, парадная спальня, в которой провели ночь королева Виктория и принц Альберт во время визита в 1849 году, шесть комнат для других гостей и получившие мировую известность римские бани, устроенные «сумасшедшим» Четвертым графом.

На отделанных роскошными деревянными панелями стенах висели портреты десяти поколений Барриморов: элегантные мужчины и женщины смотрели на все происходящее на земле с чувством высшего удовлетворения, которым они были обязаны не только своему отменному здоровью, но и присущей им физической красоте. Господь, когда он в настроении, может вознаградить не только богатейшими землями в Ирландии, приносившими ежегодный доход в три тысячи фунтов в ценах 1907 года, но и исключительной красотой богов Олимпа. Роксана, Третья графиня, бывшая известнейшей красавицей своего времени, шокировала высший свет тем, что, разбив сердце первого мужа, лорда Дорранса, вышла замуж за лорда Уэксфорда, чтобы тут же сбежать с младшим конюхом.

Там же висел портрет Шестого графа Роднея, известного лондонского Казановы сороковых годов девятнадцатого века. В общественной жизни он получил печальную известность, выселив во время «картофельного бунта» более семисот своих арендаторов, вынудив их тем самым эмигрировать в Америку, а вторую половину оставив умирать с голоду.

Был там и портрет Джеймса Тироне Эндрю Стренджерса Барримора, Девятого, действительного графа Уэксфорда, который в эту майскую ночь занимался любовью с одной из своих горничных в той самой постели, которую шестьдесят лет назад занимала королева Виктория. Джейми Барримору было двадцать семь лет. Он только недавно закончил с отличием Оксфорд и был вторым самым богатым человеком в Ирландии, унаследовавшим также и красивую внешность Барримора.

Он был немного простужен.

— Боже мой, — произнесла его подружка Марианна, когда Джейми приподнялся и чихнул. — Если бы ты развел огонь в этом чертовом сарае, то, возможно, не простудился бы.

— Зачем я буду топить этот «чертов сарай», если я бываю здесь всего две недели в году? — возразил он, стараясь дотянуться до платка на ночном столике. — И ты могла бы относиться с большим уважением к дому, который объявлен национальным достоянием Ирландии.

Марианна откинулась на шелковых простынях и указала пальцем на его пенис.

— Вот это национальное достояние Ирландии, — улыбнулась она. — И ему, конечно, предстоит поработать в эту ночь. А что, если у меня будет ребенок? Ты его признаешь?

— Разумеется, нет.

— Ах, Джейми, какой ты скверный. А теперь допустим, что так случится — разве ты совсем меня не любишь?

Джейми все еще прочищал свой нос платком.

— Я сгораю от страсти к тебе.

— А ты разведешься с женой, чтобы жениться на своей горничной?

— Вряд ли это возможно.

— Не разведешься. Я понимаю, — вздохнула она. — Но разве не хотелось бы мне стать графиней Уэксфорд? Со всеми красивыми нарядами и драгоценностями. Ты возьмешь меня в королевский дворец, Джейми, и представишь королю?

— Непременно. Может, они наймут тебя на работу. Слышал, что в Букингемском дворце не хватает горничных.

— Ах, ты, чертов сноб, — рассмеялась она, приподнявшись на простынях.

У нее были ярко-рыжие пылающие волосы, молочной белизны кожа и сверкающие сине-зеленые глаза. Ей было двадцать два года.

— Я хороша, когда ты укладываешь меня в постель, но, как только ты утолил свое желание, я опять становлюсь горничной Марианной — грязью у тебя под ногами.

— По-моему, ты становишься немного мелодраматичной, — возразил он, отбрасывая платок. — Ведь это же я купил тебе эту коралловую брошь.

Она улыбнулась и поцеловала его в плечо.

— Ты купил, ты, дорогой мой, и мне она нравится. Ну хорошо, больше никаких ссор. И я уже знаю, что надо сделать с твоей простудой.

— Что?

— Мы сейчас оденемся и пойдем к озеру. Такая роскошная ночь, и нет ничего лучше весеннего воздуха, чтобы победить простуду. Давай, прогуляемся!