В последнее время Марк со страхом входил в дом, где отовсюду на него сыпались одни лишь жалобы. Он с тоской вспоминал времена, когда его неудержимо тянуло домой, где бы он ни находился: за границей ли, в Лондоне или в шахте. Теперь же ему больше всего хотелось быть как можно дальше и от шахты, и от дома.

Сопвит отступил в сторону, пропуская вперед свою элегантную гостью, огляделся.

— Саймс! — окликнул он удалявшегося в столовую лакея. Когда тот пересек выстланный мраморной плиткой холл и подошел к ним, Марк указал на леди Май-тон, протягивавшую ему стек и перчатки, и спросил: — Хозяйка все еще в своей комнате?

— Да, хозяин, — озадаченно мигнув, ответил слуга. Марк знал, что тот вполне мог добавить: «А разве она когда-нибудь выходит оттуда?».

— Прошу сюда, — пригласил он и повел гостью через просторный холл по лестнице, устланной когда-то ярко-красной, а теперь поблекшей дорожкой, и далее по галерее, стены которой почти сплошь занимали картины в нарядных рамах, в основном это были портреты. В галерее Марк взглянул на миледи, и в его глазах вспыхнули огоньки.

Он собирался спуститься со своей гостьей по длинному коридору, но громкие крики заставили их повернуть головы туда, к дальнему концу коридора, где находилась лестница, ведущая наверх, в детскую. По ней с воплями бежали трое детей: два мальчика и девочка помладше; она-то и визжала громче всех, и было от чего: с ее головы по лицу на передник в оборках стекала какая-то тягучая синяя масса.

— Мэтью! Люк! Джесси Энн!

Марк на мгновение забыл о своей спутнице и устремился к детям, которые, не замечая взрослых, неслись к главной лестнице.

— Стойте, сейчас же остановитесь! — рявкнул отец, и этот его окрик возымел действие.

Дети разом остановились, сбившись в кучу. Младший из мальчиков, темноволосый, с темными, озорно поблескивавшими глазами семилетний Люк, отчаянно потряс рукой, пытаясь стряхнуть липкую синюю массу, приставшую к его ладони, когда он налетел на сестру и прикоснулся к ее испачканному фартуку.

— В чем дело? Что здесь происходит? Джесси Энн, что вы опять натворили?

— Папа, ох, папа! — девочка устремилась к отцу.

— Не подходи, ты меня испачкаешь, — отступая на шаг, остановил отец ее. — А где Дьюхерст? — обратился он к старшему сыну Мэтью.

— Плачет в детской, — стараясь не улыбаться, пробормотал мальчик.

Марк приготовился дать детям указание, но вдруг в разговор вступила леди Майтон.

— Я вижу, с кем-то хотели сыграть шутку, — в ее голосе явственно чувствовались веселые нотки. Она стояла рядом с Марком и, чуть наклонившись, смотрела в обращенные к ней детские лица. — И где же находился сюрприз, над дверью? — при этих ее словах даже Джесси Энн перестала шмыгать носом.

Девчушка согласно кивнула, а мальчишки наперебой закричали:

— Да, верно, мадам. Мы приготовили сюрприз для Дьюхерст, а с ней рядом шла Джесси Энн. — Они умолкли, с восхищением глядя на леди, сумевшую догадаться, как на сестренке оказался клейстер.

— А я до клейстера не додумалась, у меня дальше воды дело не доходило.

Мальчишки захихикали, а девочка фыркнула, потом сморщилась и чихнула: клейстер попал ей в нос.

— Отправляйтесь сейчас же все к себе наверх и сидите там, пока я к вам не поднимусь. Ясно?

— Да, папа.

Джесси Энн продолжала безостановочно чихать и не могла ответить. Братья схватили ее за руки и увлекли за собой к лестнице, ведущей в детскую. Именно в этот момент в конце коридора появилась миссис Лукас.

— Будьте так добры, миссис Лукас, займитесь своими обязанностями и разберитесь с этим безобразием, — сквозь зубы процедил Марк, указывая в сторону убежавших детей. — И проследите, чтобы одни они сюда не спускались. Возможно, вы забыли, что мы с вами уже говорили об этом.

Миссис Лукас так сильно прижала к талии стиснутые руки, что ее полная грудь всколыхнулась, приподнимая платье и маленький белый фартук, выглядевший как лоскуток на ее пышной юбке. Не обращая внимания на гостью, она заговорила, глядя прямо в глаза хозяину:

— Мои многочисленные обязанности, сэр, не позволяют мне сидеть на месте, поэтому я не могу много времени проводить в детской. Да и зачем же тогда няня и гувернер.

— Мне прекрасно это известно, миссис Лукас, — Марк изо всех сил старался сдержать гнев. — Однако я полагал, что присматривать за няней входит в вашу компетенцию. Но теперь все, хватит! — он махнул рукой почти перед ее лицом. — Идите наверх и наведите порядок!

Экономка едва заметно наклонила голову, гордо выпрямив шею над обрамлявшим ворот платья узким сильно накрахмаленным белым воротничком. Всем видом выражая кипевшее в ней возмущение, она прошла между хозяином и гостьей, направляясь к лестнице.

Марк отошел к окну и некоторое время стоял там, отвернувшись, прикрыв глаза рукой. Наконец обернулся к оставшейся стоять на прежнем месте леди Майтон, беспомощно пожал плечами и, разводя руками, сказал: «Мне жаль, что вам пришлось наблюдать эту сцену».

— Не говорите глупости! — Дама подошла и открыто улыбнулась ему. — Я получила массу удовольствия. Мне вспомнилось детство. Я проделывала такие штучки, потому что терпеть не могла нянь, гувернанток и им подобных. Они никогда у нас долго не задерживались, ибо мне удавалось превращать их жизнь в настоящий ад.

Сопвит смотрел ей в глаза несколько мгновений, затем грудь его вздрогнула, из горла вырвался клокочущий звук, и в следующую минуту он уже смеялся вместе с леди Майтон.

— Вы умеете взбодрить, — заметил он, продолжая смотреть ей в глаза. — Хотя, полагаю, я не первый, кто вам это говорит.

— Нет, знаете, мне раньше как-то не говорили, что я могу взбадривать, на ум почему-то сразу приходят шипучие освежающие напитки. И снова в памяти всплывают картины детства. — У меня нередко бывала рвота, и иногда я это делала нарочно, — она кивнула в подтверждение своих слов. — У меня была няня, которая в таких случаях выдавливала в стакан лимон, добавляла приличную порцию соды и, когда смесь начинала шипеть, заставляла меня ее выпить, почти насильно вливая в горло. Мне говорили, что я умею волновать, обольщать, развлекать, называли даже… — она помолчала и продолжала, облизнув губы, — порядочной стервой. Последнее замечание, должна сказать, принадлежало женщине. Но что я могу взбодрить, такого я не слышала.

Теперь во взгляде Марка отразилось очевидное восхищение. С коротким смехом он взял леди под руку и повел дальше по коридору. Они остановились перед выкрашенной в серый цвет дверью. Перед тем как постучать, он взглянул на нее.

Войдя в комнату, Марк отступил, пропуская гостью вперед, аккуратно прикрыл дверь и указал на шезлонг у окна, в котором полулежала его жена.

У тридцатисемилетней Энни Сопвит были серые глаза и кожа болезненного цвета. Некогда светлые волосы приобрели невзрачный, мышиный тон. Четыре года назад она обосновалась на этой кушетке и с тех пор не покидала свою комнату. Поднималась она только затем, чтобы в сопровождении прислуги дойти до туалетной комнаты или перебраться в спальню и улечься в постель. Она почти все время проводила за чтением или вышиванием, с особым старанием расшивая передники и платья дочери. В течение дня самыми беспокойными для нее были те считанные минуты, когда все четверо детей чинно гуськом входили в комнату поприветствовать ее. Она в свою очередь здоровалась с ними, прибавляя неизменное: «Ведите себя хорошо», но даже это ее утомляло.

Выражение лица Эйлин менялось редко, обычно на нем было написано покорное смирение. И в голосе звучали те же ноты. Ее редко навещали, обычно это были родственники.

Когда муж ввел в комнату эффектную незнакомку в костюме для верховой езды, Эйлин от изумления приоткрыла рот и оторвала голову от подушки, едва удержавшись, чтобы не позвать: «Мейбл! Мейбл!», потому что редко кому удавалось пройти мимо бдительной камеристки. Но, тем не менее, муж привел к ней молодую женщину с яркой внешностью, прекрасно выглядевшую.

Ей не пришлось утруждать себя, начиная разговор, потому что это сделал Марк.