Она говорила, а он не мог оторвать взгляда от ее губ. Через два дня он должен был возвращаться в Париж. Но он и представить себе не мог, что больше не услышит ее голоса, не увидит ее ясных зеленых глаз, ее улыбки.

— Поедемте со мной, прошу вас.

— И потерять свободу и покой? Вернуться в войну?

— Это будет другая жизнь, — сказал он. — Вы будете со мной, а не с Зазу. Вы можете положиться на меня, вам будет хорошо. Пожалуйста, Анна! — молил он. — Я люблю вас, мы будем счастливы. Поедемте со мной. Я хочу, чтобы вы всегда были рядом со мной! Скажите, что вы согласны.

— Я не могу согласиться, даже если хотела бы, — сказала она мягко. — Я живу здесь нелегально, мне не оформят билет в Париж.

— Это я устрою.

Она внимательно поглядела на него, но ничего не спросила, взяла его руку в свои ладони и сказала:

— Вы знаете, что я люблю вас. Мне кажется, что люблю. Но разве я могу быть уверена? И вы тоже? Эта неделя прошла. Она покажется вам сном, когда вы вернетесь в Париж.

— Но мы оба видели один и тот же сон, дорогая! Мы вместе живем в этом сне.

— Но пробудимся порознь.

Он вышел из себя: — Это недостойно! Это безумие — отказываться от любви!

— Может быть, вы снова приедете в Грас?

— Кто знает? — возразил он с умышленной жестокостью. — Все может случиться.

«Она обращается со мной, как с очередным искателем ее милостей, она играет мной, — думал он. — Она ведет себя как упрямый своевольный ребенок».

Они вернулись в отель, но не занимались любовью в эту ночь. Наутро они вернулись в Грас, а еще через день Арман уезжал в Париж. Когда на прощание он целовал Анну в шею, вдыхая запах ее кожи и волос, сердце его замерло. Он понял, что Анна завладела им навсегда, что он обречен ей.

— Я вернусь, — прошептал он.

— Вернись скорей, — ответила она и убежала.

Он вернулся в Грас через три недели и, войдя в таверну, увидел Анну, несущую из кухни сосиски и пиво. Она вскрикнула, поставила поднос на ближайший столик так резко, что пиво расплескалось, и бросилась в его объятия. Он оторвал ее от пола, и она воскликнула: — Да! Да! Я не хочу больше жить без тебя ни минуты!

Документы для Анны не удалось выправить сразу. Наконец, они прибыли в Париж, и восторженное состояние быстро сошло на нет в гнетущей атмосфере столицы. Не хватало продуктов. Парижане были растеряны или кипели гневом. Оккупированный Париж превратился в город бедных — подавленный голодом, опутанный насилием, сокрушенный нищетой. Анна была испугана: что будет с их любовью? Она может поблекнуть в атмосфере уныния или умереть, пополнив список военных потерь. Но Анна решила верить и надеяться.

Она отказалась выйти замуж за Армана, хотя он не отступался и пытался ее убедить. — Не время, — говорила она.

— А если бы мы остались в Грасе, ты бы согласилась?

Она подумала минуту и ответила решительно: — Нет. Я не хочу стать чужой собственностью, я хочу сохранить себя.

Ее жизненным девизом было: «Если не я за себя, то кто же?» Она услышала это изречение в доме своей школьной подруги, Рашель Вайс. С тех пор она потеряла Рашель из виду, но часто повторяла мудрые слова, которые мистер Вайс читал, перелистывая страницы Торы и Талмуда: «Если не я за себя, то кто же? Но если я для себя, то зачем я? И если не теперь, то когда же?»

Анна часто вспоминала о Вайсах и повторяла мудрые слова еврейских священных книг как заклятие безопасности семьи своей лучшей подруги.

С тех пор как Анна полюбила Армана, она поняла, что свобода — ускользающее понятие. С любимым она больше чувствовала полноту своего «я», чем в одиночестве. Она поняла, что свобода быть одинокой не есть свобода.

Но она не давала Арману согласия. — Сейчас странное время, — говорила она. — Люди женятся, когда хотят завести детей, а кто захочет этого сегодня?

Ее решение огорчало его, но он понял, что должен согласиться с ней или потерять ее. Он предпочел бы брак, но удовольствовался и тем, что они жили вместе в его квартире на улице Фюрстемберг.

Лакей Армана Жорж так же прилежно начищал до блеска туфли Анны, как и ботинки Армана. Но блеска роскоши, которой Арман мог окружить Анну до войны, не было и в помине. Великолепная квартира, где своеобразно сочетались вещи современного стиля и богатый антиквариат, которой восхищались знатоки, признавая вкус Армана элегантным и эксцентричным, ветшала и разрушалась. Блекла стенная роспись, сыпалась с потолка штукатурка, разбухли оконные рамы, чудесный паркет покрылся грязью. Ремонт приходилось откладывать на «apres la querre» — «после войны». Это выражение стало популярным у парижан: «Встретимся в «Куполь» через семнадцать минут после окончания войны», — говорили они со смесью иронии и надежды.

— После войны, — сказала Анна Арману, — мы поженимся. После войны мы будем есть бифштексы, купим новые занавески, заведем ребенка. — Пока же они старались в тяжелых жизненных условиях сохранить свою любовь.

Мать Армана посетила их, но не пожелала остаться к обеду. С Анной она была не более чем вежлива, а Арману, когда они остались одни сказала: — Девушка очень красива, так что будь начеку! Она может оказаться ветреной, увлечься другим мужчиной.

Арман слушал ее, крепко сжав губы. «Ты решила, что она с тобой одного поля ягода», — язвительно подумал он.

Мать сказала, что отец болен, и они должны навестить его.

— Отец отрекся от меня, — напомнил Арман. — Он не захочет меня увидеть.

Но через несколько дней мать прислала записку: отец очень болен, сердечная слабость, с постели больше не встает. «Пойдем, — решил Арман. — Может быть, это последний случай повидаться с ним».

Анна надела скромное жемчужно-голубое платье и уложила свои пышные волосы в узел. — Я не выгляжу как школьная учительница? — спросила она Армана.

— Как учительница, которую видит во сне каждый школьник, — ответил он. — Ну, идем.

Морис был так слаб, что не мог сидеть в постели. Его лицо было белее подушки, волосы — тусклыми и серыми с проседью.

— А, это ты, — сказал он сыну. — Кого ты привел?

— Это Анна, папа.

— Похожа на немку. Убери ее отсюда.

— Я уйду вместе с ней.

— Ну и уходи, — задыхаясь, прошептал отец. — Оставь меня, кто тебя звал! С меня давно уже довольно…

Они покинули дом, но вечером возвратились. Морис умер. Мадам Жолонэй была в истерике, на Армана легли все хлопоты, связанные с похоронами.

В середине декабря Анна обнаружила, что беременна. Арман ликовал. «Теперь мы поженимся», — твердил он. Она сообщила ему об этом в постели. Он покрыл поцелуями ее глаза, ресницы, лоб под белокурыми волосами от одного виска до другого. Анна, изнемогая от любви, почувствовала, что она не сможет решиться на аборт. Не сможет исторгнуть, умертвить дитя их любви. И если за это надо заплатить своей свободой — что ж, она заплатит. Они вступили в брак накануне Рождества. Скромная свадьба — только гражданская церемония, несколько друзей. Потом они обедали у Лаперусса. Анна была так ослепительна в кремовом шелковом костюме и маленькой шляпке с вуалью, что официанты, забыв о заказах, толпились около их столика, а Арман не мог отвести глаз от молодой жены.

— Самая прекрасная женщина на свете, — воскликнул он. — Она моя, и я счастливейший из людей…

— За здоровье Армана! — хором отозвались друзья. — За здоровье Анны!

«И за здоровье бэби тоже», — подумала она со счастливой улыбкой. Глядя в обожающие глаза Армана, она чувствовала, что их любовь победила войну. Но война победила их.

В середине января 1943 года у Анны случился выкидыш. Ночью она почувствовала схватки и долго боролась, стараясь удержать плод. Боль стала невыносимой, и она разбудила мужа. На простыне уже появились пятна и сгустки крови. Арман побежал в больницу. Врач сказал, что за последний год выкидыши у женщин нередки. Влияют стрессы войны и плохое питание. Он уверил их, что Анна совершенно здорова и сможет иметь детей в будущем.

Но Арман был встревожен. Анна восстановила свое здоровье и красоту, но стала грустной. Она пыталась рассеять его беспокойство: — Я вовсе не принимаю этого близко к сердцу. Это ведь еще не ребенок, просто комочек живых клеток. О чем же тут горевать?