Она одернула себя: «Замолчи, глупое создание!» Анна остановилась, почувствовав, что ребенок шевельнулся внутри нее, положила ладони на живот и, глядя в небо, представила себе толстощекого младенца, купающегося в солнечном свете, как маленький Христос на картинах художников Возрождения.

До нее доносился аромат горячего хлеба из булочной на улице Жакоб. В булочной ее одолели соблазны, и кроме рогаликов она купила бриоши и длинный, еще горячий батон. Она представила себе, как Арман будет вдыхать чудесный запах, и улыбнулась.

Держа хлеб под мышкой, она вышла из магазина. «Скоро будем поздравлять вас с новорожденным, благополучного разрешения вам, мадам Жолонэй!» — крикнул ей вслед булочник. Покупательницы обернулись и уставились вслед Анне. Они тоже вышли на улицу, опередили и окружили Анну. Она сжалась от страха — ее пронзали злобные взгляды, оглушительные крики ворвались в мирную тишину солнечного утра. Грузная женщина с тенью усиков над верхней губой выхватила и бросила на землю покупки Анны. Потом схватила ее за руки и загнула их за спину, схватила прядь золотистых волос и больно дернула.

— Сука предателя! — вскричала она и плюнула Анне в лицо. — Мадам шлюха Жолонэй!

Посылались оскорбления, женщины визжали, задыхаясь от злости:

— Фашистская свинья!

— Подстилка коллаборациониста!

— Свинья вонючая!

Они так разъярились, что уже начали толкать ее.

— Мой бэби! Не повредите моему ребенку! — пронзительно закричала Анна. Они отпустили ее на минуту, потом схватили снова. Они выкручивали ей руки и больно дергали за волосы. Лица их горели яростью. «Они хотят меня убить», — подумала она.

— Нет! Не надо! — Анна не узнала собственный голос, охрипший от ужаса. — Пожалейте моего ребенка!

— Ребенок шлюхи! — прошипела грузная женщина и рывком дернула назад голову Анны. Другая до боли сжимала ее запястья. Ноги Анны подкашивались. Она увидела, как худая гибкая женщина подкрадывается к ней с хищным огоньком в глазах, что-то блеснуло в ее правой руке. Она подняла руку к лицу Анны, и та с ужасом увидела узкое лезвие бритвы. На лице женщины заиграла безумная улыбка, она прижалась к Анне вплотную и занесла руку над ее шеей. Анна закрыла глаза и застонала.

Жорж увидел ее из окна. Она, шатаясь, шла по переулку, держась руками за живот. Голова ее была обрита наголо и покрыта кровавыми царапинами.

Он выскочил из дома и подбежал к ней, она отшатнулась.

— Успокойтесь, мадам, — зашептал он, тревожно оглядываясь кругом — не преследуют ли Анну. — Это я, Жорж.

— А, это вы, — вяло отозвалась она и всей тяжестью оперлась на его руку. Вдруг она остановилась и пробормотала: — Не говорите месье. Только не говорите месье.

Но Арман уже бежал навстречу, лицо его искривилось от ужаса.

— Дорогая, дорогая… — он задыхался. — Мой ангел, Анна… Что случилось?

— Они не любят блондинок, — апатично объяснила Анна.

Он ввел ее в дом, провел по лестнице, уложил в постель. Усталым голосом, дрожащим при воспоминании о пережитом страхе, Анна все рассказала. Бледный Арман, сидя на постели рядом с Анной, слушал, не осмеливаясь погладить ее изуродованную голову. Некоторые порезы были глубокие, и он встревоженно сказал: — Надо позвать доктора!

— Нет, — сказала она. — Ничего опасного. Со мной все в порядке. В конце концов они только обрили мне голову — ну, и напутали немножечко.

«Немножечко», — он не мог не улыбнуться, так это было похоже на Анну. Но происшествие повергло его в панику, он не мог понять ярости и неистовой жестокости напавших на Анну женщин.

— Мы должны немедленно уехать, — сказал он, и мрачно подумал: «Мы пережили войну, но можем погибнуть в результате освобождения».

— Да, — сказала она слабым голосом. — Но дай мне отдохнуть немного. Я устала. И ребенок тоже.

— Как он? — Арман только сейчас вспомнил о ребенке.

— Слишком много двигался, тоже нуждается в отдыхе.

Она заснула сразу, Арман сидел рядом и смотрел, как неровное дыхание поднимает ее грудь, дергается уголок рта, вздрагивают веки. Время от времени глаза раскрывались, дикий блуждающий взгляд смягчался при виде Армана, она вздыхала и засыпала снова. Наконец она погрузилась в глубокий сон, дыхание выровнялось.

Арман вышел из спальни и начал собирать вещи. В первую очередь он достал из ящика письменного стола тетрадь в черном кожаном переплете — свою «библию», книгу химических формул и заметок, потом драгоценности и, наконец, кипу документов, которые потеряли всякую ценность. Паспорта не годились для путешествия, а специальные разрешения теперь, когда Петен и его правительство находились в тюрьме в Бельфоре, лучше было сжечь, чтобы не оставлять свидетельств сотрудничества с захватчиками. Арман знал, что для него опасны и американцы и французы, более всего, конечно, деятели подполья и партизаны, действовавшие в маки.

Жорж вошел в комнату и увидел, как его хозяин подносит спичку к груде бумаг в камине. Когда огонь погас и осталась горсточка пепла, Жорж произнес: — Я хочу уволиться, месье.

— Вполне разумно с вашей стороны, Жорж, — отозвался Арман, вороша пепел. Он подошел к своему секретеру и выдвинул небольшой ящик. — Вы и так проявили храбрость, оставаясь у нас так долго. Я хочу выразить вам признательность за то, что вы верно служили нам обоим. — Он подошел к Жоржу и положил руку ему на плечо. — Вот ваше выходное пособие, мой друг. — Арман протянул камердинеру плотную пачку денег. — Но у меня к вам просьба. Мы в ближайшие дни уедем. Я должен уладить свои дела, а мадам не может оставаться одна в мое отсутствие.

— Конечно, — ответил Жорж, кланяясь. — Вы мне сообщите, когда я могу уехать. — Он вышел из комнаты, и Арман подумал, что этот человек прожил рядом с ним шесть лет, а послезавтра они расстанутся навсегда. Как быстро все уходит из жизни!

Он созвонился с Мерсье и договорился о встрече на фабрике. Потом зашел к Анне и, стоя, смотрел на ее спящее лицо; ресницы иногда вздрагивали. «Как она красива! — подумал он. — Несмотря на жестокую расправу, даже без своих сияющих золотом волос…»

Он поцеловал ее и хотел уйти, но Анна проснулась и позвала его: — Подожди, Арман, побудь со мной!

Он сел на край постели и наклонился к ней, она сжала в ладонях его лицо и нежно поцеловала. Прильнув к ее молочно-белой шее, вдыхая томительный запах «Грации», он неожиданно почувствовал, что его плоть восстает, и страстно вернул ей поцелуй, потом резко оторвался и встал.

— Скоро ли? — прошептала она.

— Скоро, — пообещал он, еще не оправившись от изумления: стихия любви прорвалась в нем вспышкой сексуального возбуждения, такой странной и неуместной в этом угрожающем мире.

— Бог в помощь, — пожелала она, хотя он не сказал ей, что уходит. — Я буду ждать тебя.

Арман еще раз поцеловал ее и быстро вышел из дому, ощущая запах «Грации», запах Анны. Входя в метро, он все еще был во власти неожиданной вспышки желания. Но время «Грации» миновало: слово «grace» имеет также и другие значения — «милость», «благоволение», а время отвергает эти чувства. Миновало и время созданных им чудесных духов «Грация» — фабрика перестала выпускать их два с половиной месяца назад, когда не поступила партия бергамота, необходимого компонента этих духов. Два с половиной месяца назад в Париж вошли союзники и началась цепочка событий, которые заставляют их сейчас бежать из Парижа.

Подойдя к фабрике, он почувствовал беспокойство: хотя фабрика временно не работала, у дверей собралась толпа.

— Вот он! — завопил кто-то, увидев Армана, и толпа забурлила. — Коллаборационист явился!

— Свинья высунула свое рыло!

— Вылизывал немецкие задницы, а теперь тем же языком будет нам мозги пудрить.

Один рабочий пихнул в бок соседа и восхищенно провозгласил: — Ну прямо копия Гитлера!

— Послушайте! — воскликнул Арман. — Я давал вам работу все годы войны. Каждый из вас приносил домой приличный заработок, когда во Франции было десять миллионов безработных. — Хотя выкрики продолжались, Арману удалось привлечь внимание толпы. — Я не коллаборационист! Я всего лишь производил духи и одеколоны и продавал их.