— Может быть, и раньше, но, миссис Тэмпест, путешествие долгое, и, может быть, миссис Клэвленд уехала куда-нибудь дальше.

Рита спросила:

— Разве у нее есть здесь знакомые или друзья?

Их взгляды встретились, и она поняла, что он ничего не скажет ей.

— Я так мало знаю о планах миссис Клэвленд! — ответил он.

Она кивнула головой:

— Как жаль, что ее нет здесь.

— Да, миссис Клэвленд?

— Теперь ее зовут иначе, но так трудно привыкнуть к новым именам, — прервала она его.

— Я ухожу, миссис Тэмпест. Я передам ваше письмо в собственные руки.

Они оба рассмеялись, и Рита добавила: «Леди Вильтшир».

Тим проводил его на вокзал. Они заговорили о Париже и о болезни Тима.

— Болеть так неприятно. Какое беспокойство я причинил моим родителям! Скажите, вы не знаете, где теперь принц Гамид эль-Алим, который посещал нас в Париже? Вы не видели его за последнее время?

— Нет.

— Я его терпеть не мог, — откровенно сказал Тим. — Кажется, и вы не любите его.

— Нет, — снова ответил Сфорцо.

Тим махал ему рукой, когда отошел поезд. Он любил Джиованни, как называл Сфорцо, и очень жалел, что ему пришлось так скоро расстаться с ним.

ГЛАВА XXII

Сфорцо сидел с Робертом в маленьком кафе на одной из узких улиц Люксора. Роберт был в арабском костюме, который очень шел ему.

Своей высокой, стройной фигурой и смуглым загорелым лицом он походил на настоящего араба.

— Сегодня ночью, когда взойдет луна, мой караван уходит на восток.

— Но почему ты решил теперь предпринять эту поездку по пустыне? — спросил Роберт.

Темнота ночи, душевная усталость и тоска, давившая его, невольно заставили Сфорцо сказать брату:

— Я приехал сюда, чтобы разыскать миссис Клэвленд и увезти ее в Каир. Ее муж умер. Они должны были развестись. Я люблю ее, я любил ее с первого мгновения, как увидел ее.

Роберт ничего не ответил.

После небольшой паузы он спросил:

— Джиованни, ты знаешь, где находится миссис Клэвленд?

— На вилле «Зора», находящейся около деревушки по имени Руспа.

«Значит, он ничего не подозревает», — подумал Роберт, не зная, что сказать ему. Единственный человек в мире, которого он любил, был Сфорцо. Джиованни был старше его на двенадцать лет, и для Роберта старший брат был идеалом. Сфорцо воспитал его и относился к нему с отеческой нежностью. Они редко виделись за последние годы, но их глубокая привязанность друг к другу лишь возрастала при разлуке.

Они вышли на улицу. После недолгого молчания Сфорцо спросил:

— Где находится Руспа?

— Недалеко от моего лагеря, — ответил Роберт.

— Как долго нужно ехать туда?

— Во вторник вечером ты сможешь увидеть миссис Клэвленд. Но нам придется торопиться, чтобы быть там к этому времени.

— Что собой представляет вилла «Зора»? — спросил Сфорцо.

В его голосе не было и тени подозрения.

— Почему ты не спрашиваешь, кому она принадлежит? — резко спросил Роберт.

Он не мог перенести этого дальше, не хотел больше скрывать истину.

Услыхав, как Сфорцо глубоко вздохнул, Роберт произнес, стараясь говорить обычным голосом:

— Гамид эль-Алим — владелец виллы.

Затем он продолжал уже гневно:

— Он находится там, в пустыне. Они проводят время вместе. Я проезжал мимо виллы и хотел заехать к ней, но не сделал этого, так как узнал о его присутствии. Что ты сможешь сделать? Ничего! Она любит его. Ведь она выехала из Каира после его женитьбы или незадолго до нее.

— Его женитьбы? — повторил Сфорцо задыхающимся голосом.

Он сейчас же, однако, овладел собой.

— Я ничего не знал об этом.

— Неужели? — спросил Роберт.

Он не находил слов, страдая за брата. Он вспомнил тот вечер, когда они обедали втроем в Шепхэрд-отеле: Каро, Сфорцо и он. Роберт вспомнил, какой она была изящной, прелестной и как она понравилась ему. Его поражало, что такая женщина могла полюбить Гамида, и это унижало ее в его глазах. Он знал, каким гордым и самолюбивым был его брат, сколько страданий он должен был испытать из-за своей любви к этой женщине, недостойной его.

Они подошли к каравану, который их ожидал около какой-то высокой стены. При их появлении заржала лошадь.

— Это Нано, — объяснил Роберт с гордостью.

Он взобрался на своего верблюда, и Сфорцо последовал его примеру. Под громкие крики погонщиков с шумом и лязгом караван тронулся в путь, подымая облака песочной пыли. Когда высокая стена осталась далеко позади, взошла луна, огромная, кроваво-красная, багровый шар на темном фоне иссиня-черного небосвода.

Сфорцо не сознавал окружающего, не слышал, что творится вокруг, и лишь думал об одном, мучительном и страшном. Теперь он узнал о том, чего опасался, что вызывало в нем дикие вспышки ревности. В коротких словах Роберт сообщил ему правду, совершившийся факт. Горечь и презрение наполняли его душу. Презрение к самому себе терзало его.

«Безумный, — говорил он себе. — Ведь я любил в ней лишь образ, который я создал себе. Разве возможно, чтобы ей было неизвестно, в чьей вилле она живет и какому человеку она доверяет?»

Безжалостная действительность разбила его мечту, уничтожила его счастье. Он старался забыть, не думать о том, что было для него страданием. Все эти дни в пустыне она провела с Гамидом эль-Алимом. Может быть, в этот момент Каро стояла около него, находилась около Гамида. У него захватило дыхание, словно раскаленное железо коснулось его груди.

Все эти годы он ждал, зная, что придет настоящая любовь, а теперь...

Он никогда не знал, что ревность может быть таким безмерным страданием. Он презирал за это других, считал это слабостью, а теперь он видел Каро и Гамида вместе, представлял себе выражение его глаз, слышал тон его голоса...

Часы проходили. Наступил рассвет, и громкая молитва правоверных арабов вознеслась к небу. Караван сделал привал, и они подкрепились финиками и кофе. Затем они снова двинулись в путь по безграничным песчаным равнинам, где изредка росли чахлые кустарники и желтые груды песка образовали волнистые дюны. Далеко на востоке возвышалась темная цепь невысоких гор. Жара все возрастала.

Вдруг, неизвестно откуда, из золотисто-голубоватой дали показалась кучка всадников, направляясь к каравану. Роберт отдал какое-то распоряжение. Верблюды остановились, и арабы собрались около них.

— Набег, — коротко объяснил Роберт брату. — Достань свой револьвер. Люди очень храбрые, посмотри на них.

Сфорцо оглянулся и увидел темные, мрачные лица арабов, готовящихся к бою. Холодная решимость, дикая ненависть светились в их глазах, жажда крови и битвы искажала их лица.

Нападающие врассыпную приближались к ним и начали стрелять. Один из арабов был ранен. Пуля попала в одного верблюда, затем в другого. С диким криком нападающие налетели на караван. Два араба упали со своих коней, которые встали на дыбы от испуга.

Роберт выстрелил в предводителя нападающих — высокого всадника в белом одеянии, расшитом золотом. Тот покачнулся и упал с лошади. Арабы перешли в наступление. Сфорцо и Роберт дрались в их рядах.

Сфорцо почувствовал острую боль в руке, увидел, как Роберт упал на колени, потом снова поднялся и бросился вперед. Около Сфорцо упал сраженный пулей человек. Затем он услыхал слово «буря», после которого наступила внезапная тишина. Он оглянулся. Нападающие исчезли.

Роберт схватил его за руку.

— Самум! — прокричал он и бросился на землю, потянув его за собой.

Сфорцо показалось, что на них надвигается высокая стена песку. Он лежал около Роберта, и горячий песок засылал ему рот, глаза, мешая дыханию и паля огнем. Ветер свистел, принося с собой непроницаемые облака песочной пыли. Затем наступила тишина. Кругом не слышно было ни звука.

— Все прошло, наконец, — раздался голос Роберта, охрипший, еле слышный.

Сфорцо поднялся, и вслед за ним поднялись арабы. Роберт осмотрел свою лошадь, затем, перевязав раны у своих людей, велел собираться в дальнейший путь.