Туалет Сары совершался поэтому очень медленно. Когда она сошла вниз, держа на одной руке Вильяма, то встретила лакея, который шел доложить ей, что мосье Гиз ожидает в маленькой гостиной.

У нее моментально возникло сильное и нелепое желание повернуть назад в свою комнату и послать ему сказать, что она не может его принять. С минуту она колебалась, но затем устыдилась своей нерешительности.

— Должно быть, я влюблена, если так робею, — подумала она.

Было ли это или нет, но только сердце ее усиленно билось, когда она открыла дверь в гостиную.

Жюльен так быстро подошел к ней, что могло показаться, будто он ждал ее на пороге. На минуту они оба остановились у дверей, страшно сконфуженные и растерянные.

Жюльен сказал каким-то лишенным выражения голосом, что с ее стороны было очень любезно принять его.

Сара отвечала равнодушно, и вслед за тем наступила пауза, во время которой Вильям громко зевнул. Жюльен и Сара оба заговорили с ним. Он угрюмо слушал их; его маленькое собачье сердце страдало и чувствовало себя одиноким; никто не мог заменить ему того, кого он потерял, самого доброго и самого лучшего, которому он принадлежал и кому отдал всю свою собачью любовь.

Но он все же слабо помахал хвостиком и как будто заинтересовался тем, что Сара и Жюльен так горячо разговаривали с ним о нем.

Наконец эта тема разговора истощилась, и тогда Жюльен сказал, после небольшой паузы, отрывистым тоном:

— Как вам известно, я уезжаю в Тунис. Это будет род легальной политической работы. Надо уладить одно давнишнее дело в пользу правительства, направить другие дела должным образом и добиться согласия бея на нашу земельную программу. Одно тут зависит от другого. Если мы проиграем дело, то потеряем право добиваться удовлетворения наших требований; поэтому мы ни в коем случае не должны проиграть его... Это очень хорошее предложение, которое сделано мне, и (он тут впервые с тех пор, как вошел в комнату, посмотрел ей в глаза)... и я принял его, потому что, пока я не буду в состоянии говорить с вами вполне откровенно, я не могу оставаться тут, где я буду слышать о вас и, может быть, видеть вас постоянно... Это слишком много и слишком мало теперь, когда вы... свободны.

Он не мог отвести глаз от нее и смотрел на нее так, как будто хотел впитать в себя ее образ, запечатлеть его в своем мозгу, ее глаза и губы, завиток ее волос, необычайную белизну ее кожи, которая особенно резко выделялась на мягкой черной шелковой ткани ее платья, в котором она казалась совсем молоденькой девушкой.

В конце концов она должна была встретиться с ним взглядом; она знала, что такой момент наступит и избежать его она не сможет. Он как будто мысленно приказывал ей поднять глаза, и она чувствовала, что должна повиноваться этому безмолвному приказу. Сделав над собой чрезвычайное усилие, она подняла глаза и посмотрела на Жюльена.

Они стояли совсем близко друг к другу, но не поцеловались и лишь просто смотрели друг на друга, не говоря ни слова и не желая нарушать словами наступившего единения душ. Сара медленно опустила веки, и легкая краска залила ее белое лицо.

Жюльен, стараясь говорить твердым голосом, произнес:

— Сара... помните тот день, так недавно...

Он не мог продолжать, не мог выразить словами ужасное сомнение, которое все бы расстроило. Но его лицо передернулось.

— Я знаю, — сказала она так тихо, что он едва мог расслышать ее голос. — В тот вечер... когда вы пришли... я знала тогда... я не могла говорить вам...

Непринужденность сразу вернулась к нему, и нахлынувшая теплая волна смыла страх и подозрения, державшие в ледяных оковах его сердце. Он весело воскликнул:

— А ведь я думал, что это Кэртон!..

Сара подняла руки с мольбой:

— Прошу вас... прошу вас! Я сказала вам — это была правда. Шарль Кэртон уехал совсем. Когда-нибудь я скажу вам, но только не теперь... не будем вспоминать его!..

Она опять взглянула на него смело и твердо.

Он обнял ее, забыв все на свете в упоении, вызванном прикосновением к ней. Он слышал ее слова, но значение их понял гораздо позднее. Разве теперь могло иметь что-нибудь значение для них, кроме них самих и их любви?

— Это неправда, — прошептал он, склоняясь к ней. Он мог это сказать теперь, потому что знал правду. Его губы коснулись ее шелковистых волос, вдыхая их аромат, который заставлял сильнее биться его сердце и, точно вино, быстрее обращал кровь в жилах.

— Подымите вашу головку! — попросил он.

Она тихо подняла ее, и он нагнул свою, тогда губы их встретились и сомкнулись в долгом жарком поцелуе. Пламя страсти пронизало их обоих, давая им новые права друг над другом. Этот поцелуй был выражением долго откладываемого желания, осуществлением мечты и экстазом действительной жизни.

— Моя!.. Моя!..

Это слово заставляло трепетать каждое сердце и делало его робким.

В течение долгих минут они только целовались, затем отошли друг от друга и сели, держась за руки, в полном молчании и спокойствии. Но вдруг он схватил ее и страстно сжал в своих объятиях.

— Так мало времени! — бормотал он, целуя ее волосы, закрытые глаза, грудь. — Я так скоро уезжаю... Скажите мне... скажите! Кровь моего сердца, моя жизнь, все, что живет и чувствует во мне... Я люблю вас! Люблю!

— Я люблю вас! — повторила она.

— Когда вы узнали это, как?

Все эти вопросы имели теперь значение, и надо было получить на них ответ.

— Я думаю, это было в тот вечер... вы выглядели таким утомленным, таким измученным. Мне хотелось качать вас, как ребенка, на своих руках и успокоить вас...

— Это должно было случиться... я это знал, знал с первого раза, как увидел вас... Три года службы с тех пор... Скажите, скажите еще раз, что это правда!

— О, неверный возлюбленный, говорю вам: правда, истинная правда!..

— Это так ужасно много значит для меня, так бесконечно важно, все равно как... как отмена приговора! Не решаешься верить, боишься...

— Милый, — сказала она, проводя пальцем по его губам, — будьте же счастливы в нашей любви!

— Разве же я не счастлив?

Он поднял ее, так что ее лицо прильнуло к его лицу, и снова начал целовать ее в губы. Это были нежные, но страстные поцелуи, и ее любящее сердце поняло, что это были первые поцелуи, данные ей его душой.

О, если бы она могла прийти к нему невинной, нецелованной никем и неприкосновенной! Отчего, отчего она не встретилась с ним несколькими годами раньше?

Она нагнула его голову и глубоко заглянула в его глаза.

— Слушай! Я люблю тебя, люблю! Я готова умереть для тебя!

Снова возродилась невинная страсть ее юности. Она обняла его и стала целовать, получая и отдавая ему поцелуи с откровенностью истинного молодого чувства. Ее волосы, слегка заколотые, растрепались. Он взял одну большую прядь и провел по своему лицу.

— Мне кажется, я давно мечтал сделать это, с той минуты, как увидел вас в первый раз.

— Разве это думает мужчина, когда видит женщину в первый раз в опере?

— Я знал это, — сказал Жюльен, — знал тогда и потом, когда смотрел на вас. Я говорил себе: «Вот женщина, которую я хочу иметь своей женой».

Он сделал маленькую паузу на этих словах и затем прибавил тихо, положив руку к ее сердцу, точно желая удостовериться в ее искренности:

— Моя ненаглядная... когда же... когда?

Сара взглянула в его горевшие страстью глаза.

— После того как вы пробудете в отсутствии... Или... или я приеду к вам, если вы пробудете дольше одного года, — ответила она слегка дрогнувшим голосом.

— Целый год! — воскликнул он с глубоким разочарованием.

Сара вздохнула. Так было тяжело отказывать так скоро.

— Мой любимый, мой дорогой, я знаю... я также чувствую... Год — это долго, я понимаю это, но у меня еще столько дела здесь, столько надо устроить... а Коти был всегда так добр ко мне. Жюльен, не отворачивайтесь от меня. Разве вы уже устали так скоро смотреть на меня? Я верю вам. Я принимаю этот поцелуй, от которого у меня захватило дыхание, принимаю как залог. Вы ведь сказали мне, как вы пренебрегали своей карьерой. Ну, а я не хочу служить препятствием, я хочу, чтобы вы стали еще более знамениты, благодаря моей любви. Через год вы кончите свое испытание, и через год мы будем женаты.