Мики вернулся к своей работе в гараже. Он ежедневно писал, иногда неожиданно приезжал поздно вечером в город; тогда они вместе катались.

Чарльз все это время не требовал ответа, и Сенте начинало даже казаться, что он перестал о ней думать.

Однажды Сента получила от него письмо, в котором он сообщал о несчастном случае, происшедшем с ним на охоте, и просил приехать навестить его. Она была огорчена, но вместе с тем обрадовалась возможности окончательно с ним объясниться.

Так как путешествие было продолжительным, то она имела достаточно времени, чтобы обдумать свое положение. При мысли о предстоящем объяснении с Чарльзом она начинала нервничать.

Ее немного сердил и Мики, который так прямо настаивал на том или ином ответе.

Маунтхевен — прекрасное имение с красивым старым домом, построенным, по-видимому, людьми, которые любили это место и приложили много усилий, чтобы украсить его.

Одетый в довольно экзотический халат, Чарльз полусидел в постели, поддерживаемый горой подушек. Похудевший после перенесенной болезни, он выглядел значительно моложе своих лет. Когда Сента вошла, он покраснел.

— Вы доставили мне большое удовольствие, согласившись приехать; это чрезвычайно мило.

Сиделка, находившаяся при нем, пробормотала что-то о легкой утомляемости мистера Маунтхевена. Чарльз сказал:

— Мисс Гордон явится тем укрепляющим средством, которое мне необходимо.

Слабость его, по-видимому, была еще значительной. Он откинулся на подушки, продолжая держать руку Сенты.

— Не отнимайте вашу руку, мне так приятно.

Затем, помолчав минуту, сказал:

— Я много думал о нас с вами, лежа здесь в постели, и постепенно пришел к тому убеждению, что вы, дарлинг, должны согласиться стать моей женой.

— Вы стали сентиментальны, Чарльз. Я приписываю это вашему нездоровью, — ответила Сента и начала нервно ходить по комнате. Затем она остановилась у камина и закурила папиросу.

— Нет, вы не правы, я совершенно не сентиментален и серьезно об этом думал, так как времени-то у меня ведь было достаточно. Как странно, когда человек сильно переживает, он не может спокойно думать, и это, по-видимому, имеет большое значение. Когда летом я был так сильно увлечен вами, я был безумцем, и сам все испортил. Ведь вы тогда, наверное, вышли бы за меня замуж, не правда ли?

Взгляд его голубых глаз был направлен прямо на Сенту.

— Да, возможно, что тогда я дала бы вам согласие. Но когда мне пришлось в течение нескольких недель спокойно лежать здесь, мои мысли стали совершенно ясными и вернули меня к реальной действительности.

— Сента, скажите, когда вы станете моей женой?

У Сенты уже не было никакого выхода, никакой возможности уклониться от прямого ответа.

— О, милый Чарльз, я никогда не буду вашей женой.

Его брови страдальчески поднялись.

— Почему?

— Я не люблю вас.

— Но ведь вы любили меня до нашего глупого разговора. Сента, неужели вы окончательно отвергаете меня, неужели?

Глаза его засверкали, и одним резким движением он приподнялся.

— Может быть, вы любите кого-нибудь?

— Нет, — с плачем ответила Сента. — Единственная причина, Чарльз, это мое нежелание выходить замуж.

— Вы можете еще подождать. — Чарльз, как типично светский человек, прибавил: — Сейчас конец охотничьего сезона. До начала весеннего, когда мы могли бы повенчаться, — еще целых полгода. За этот долгий промежуток времени вы могли бы подумать.

— Чарльз, все это вы говорите напрасно. Тяжело то, что вы больны, и я должна вам именно теперь отказать, но все же я не могу быть вашей женой, не могу сказать вам почему, каким образом очарование этого лета исчезло. Для меня оно безвозвратно умерло… Я не могу дать вам своего согласия.

— Но это очарование должно вернуться, если бы вы только разрешили, если бы вы дали мне возможность доказать вам, как я вас люблю… как я вас люблю!

Глаза Чарльза с мольбой глядели на нее, как бы говоря: «Подойдите ко мне».

Сента помимо своей воли приблизилась к его постели. Он схватил ее за руки и, с силой притянув к себе, заставил склониться над ним.

— Я не могу поверить, что вы перестали думать обо мне, что вы забыли те чудные мгновения, которые мы вместе с вами переживали летом.

Сента хотела вырваться, но он крепко держал ее.

— Перестаньте, — шепнула она.

— Я оскорбил ваше самолюбие? Вот почему вы не хотите дать свое согласие. Я сделаю все, что вам угодно. Неужели вы не понимаете, что я бесконечно желаю вас… желаю вас…

Стыд и гнев залили румянцем ее лицо. Сента наконец освободилась.

— Я не желаю вас и никогда не буду желать. Я ухожу. Прощайте, — тихо, но ясно сказала она.

Выбежав в галерею, Сента остановилась; ее грудь разрывалась от сердцебиения, она не в силах была дышать.

Она бесшумно сбежала в холл. Не видя ни слуг, спешивших ей навстречу, ни окружающей обстановки, она, как молния, выскочила из дома, со вздохом облегчения покинув его. У роллс-ройса стоял шофер.

— Пожалуйста, отвезите меня обратно в город.

Компаньоном Мики был довольно симпатичный малый. В его взгляде на жизнь было то, что мы называем «тонкостью». Сид владел неисчерпаемым лексиконом ругательств и возбуждал этим постоянное любопытство Мики. Но это не мешало ему быть очень хорошим товарищем. Сид чувствовал к Мики большую благодарность за вложенные в дело пятьсот фунтов, которые сделали для него то же, что пища делает для умирающего от голода человека. Его внешность была довольно привлекательна: маленького роста, с удивительно ясными карими глазами, с длинными, как у девушки, густыми ресницами, С 17 до 27-летнего возраста он был банковским клерком. Затем его призвали на войну, которую он полюбил просто как интересное занятие. Все, связанное с ней, — лишения, раны, газы, бомбы, отмораживание рук и ног — все это было перенесено им с величайшей стойкостью и не мешало при воспоминаниях о войне говорить Мики с сияющим лицом:

— Какая чудесная была война, необыкновенно интересный спорт!

Как понимал Мики, с момента вступления в войска Сид совершенно изменился. Он сам о себе говорил: «Я ожил». Он был одним из тех людей, которые не отдавали себе отчета в том, что они находятся в клетке. Когда же клетка раскрылась, Сид предпочел умереть, чем вновь очутиться в ней.

— Я хотел поехать за границу попутешествовать, но у меня нет возможности. Кроме того, война оставила мне воспоминание о себе в виде больного легкого.

В один из тех мрачных дней, которые когда-то предсказывал Сильвестр, Мики спрашивал Сида:

— Станем ли мы с вами когда-нибудь богатыми людьми?

С постоянной папиросой во рту, не отрываясь от своей работы, Сид ответил:

— Ничего, не волнуйтесь, через десять лет все будет в порядке.

— Десять лет? Неужели вы хотите сказать, что раньше этого срока мы не будем иметь настоящих больших доходов?

— А разве у нас недостаточно? Ведь мы хорошо живем, не правда ли? — спросил Сид.

— Да, пожалуй, — хмуро согласился Мики.

Сидя на поломанном колесе, он смотрел на дождь, льющий беспрерывными потоками.

— Столько месяцев быть вблизи Сенты и не догадываться о своей любви к ней!

Позевывая от скуки, он встал. Сид посмотрел на него.

— Так как сегодня, по-видимому, никто не захочет нанять этот автомобиль, имея такую же возможность сделать это гораздо ближе, я предлагаю вам поехать в Лондон, хотите?

— Не знаю, может быть.

— На вашем месте я сделал бы это.

— Что сделал бы? — спросил Мики.

— Поехал бы развлечься. Слушайте, поезжайте, предложите ей где-нибудь пообедать, и когда вы вернетесь, ваше настроение опять будет хорошим.

Проходивший почтальон вручил Мики два письма, из которых одно оказалось каким-то счетом, который он бросил на пол. Сид заметил:

— Спокойствие, спокойствие, молодой человек. — Но минуту спустя, глядя на дико пляшущую перед ним фигуру, он решил, что Мики сошел с ума. Глаза Мики сверкали. Из его уст раздавались какие-то бессвязные звуки, слова и целые фразы. Когда, наконец, Сиду удалось уловить слово «авто», он сказал «да» и прибавил: «Возьмите его», стараясь говорить с ним так осторожно, как говорят с сумасшедшим или малым ребенком. Мики перестал прыгать и, размахивая письмом перед лицом Сида, смеялся до тех пор, пока тот, наконец, не подбежал к нему и не вырвал письмо из его рук. Прочитав письмо несколько раз, Сид возвратил его Мики. Лицо Сида расплылось в улыбку, растянувшую его рот до ушей. Он посмотрел на Мики, как смотрят на божество. Мики когда-то настоял на покупке другого гаража. Сид боялся покупать такой большой участок земли, теперь же общество железных дорог собиралось построить в этом месте новую ветку, и они должны были получить отступную плату в десятикратном размере. Таким образом им удастся оплатить аренду и все то, что необходимо, чтобы, соединив оба гаража, превратить их дело в крупное предприятие.