Фернанда повернула голову и, посмотрев на него, поняла, что он счастлив.

— Готова исполнить твою просьбу, дорогой, и пожелать тебе счастья — навсегда.

. . . . . . . . . .

Сента решила прекратить считать розы на обоях, к чему она прибегала в бессонные ночи как к средству, чтобы уснуть и тем избежать темных кругов под глазами. К сожалению, это средство перестало помогать, и мысли о Максе Вандорнене становились непобедимыми.

У нее создалась привычка, лежа на спине и положив руки под голову, перебирать в памяти мельчайшие подробности предыдущего дня, чтобы вновь пережить всю сладость этих часов. Так же нужным считала она запомнить, что нравилось и что было неприятно Максу. В этом сказывались молодость и уменье Сенты схватывать на лету все его вкусы.

Пробило шесть. Джорджи в пижаме лимонного цвета вошла в комнату Сенты. В Рильте она была единственной соотечественницей Сенты; она поступила в пансион позже нее, была родом из Глоссестершайра и постоянно много говорила о лошадях. Джорджи была маленького роста, очень живая и остроумная. В первую же неделю своего пребывания в школе она сказала Сенте, что та «лучше других». Ее смешило, что Сента обожает графиню Фернанду.

Ей страшно понравилась карточка Сильвестра, брата Сенты. «Обожаю мужчин», — заявила она. Ее интерес к тому, что она назвала «австрийской историей», был неослабным. Она мгновенно почувствовала тут романтическую подкладку и с первого взгляда определила по Вандорнену, что Сента влюбилась в Макса.

— Так случилось бы со всякой девушкой, запертой в этой дыре, Кроме того, он чертовски интересный.

Сента почти ничего не говорила ей о Максе. В первый же момент она все свои даже несерьезные мысли о нем заперла в сокровищницу своего сердца. Джорджи ужасно болтлива — она способна обсуждать то, о чем и слова не хотелось бы слышать из уст кого бы то ни было.

Сейчас, сидя на кровати у Сенты, Джорджи болтала ногами и тараторила:

— Знаешь, ты из-за этой истории похудела. Как романтично! Но почему ты не подвигаешься вперед? Уверяю тебя, Сента, ты преступно медлительна. Ведь это страшно опасный гандикап [1]. Будь я на твоем месте — в первый же день растрепала бы его усы, вечером поцеловала его и вернулась бы домой спокойной за исход дела. Он одновременно напоминает героя оперетки и старинного феодала.

Она подняла ногу и со всех сторон стала любоваться ею.

— У меня красивые ноги.

Потом, вернувшись к прежней теме, продолжала:

— Как ты думаешь, какой вид у Макса утром, когда он просыпается? Мне всегда кажется, что вид мужчины в постели должен ужасно разочаровывать, то есть, я хочу сказать, когда женщина не причесана — это ничего, но растрепанный мужчина, вероятно, отвратителен. Однажды я была сильно влюблена в одного мальчика. Но только до тех пор, пока не увидела его после купания. Когда он появился из воды, то выглядел, как мокрая курица. С этого момента он больше для меня не существовал. Одно счастье, что Макс стрижется ежиком и так низко, что сквозь волосы видна розовая кожа. По-моему, Макс очень интересный мужчина.

И она убежала, шлепая утренними туфлями. Сента тоже начала вставать.

Спускаясь по лестнице, она подумала о том, как быстро она переросла интересы школьной жизни, как несколько недель стерли в ней детские навыки и вкусы и сделали ее взрослой. Здесь жизнь для нее была нереальной; настоящей была та, которую она проводила в обществе Макса. Не могло быть такой силы воображения, которая позволила бы ей представить себе конец этих счастливых часов. Она должна была пробыть в Рильте еще два месяца. Макс обещал обязательно вернуться из Киля.

День утреннего визита Джорджи был четвергом, свободным днем для Сенты. Условились поехать на пикник в Зондербург.

Сента сидела рядом с Фернандой, Макс — против них. Он был в элегантном костюме и фетровой шляпе, низко надвинутой на лоб для защиты от солнца.

Июньский день был прекрасен. Полураспустившаяся жимолость пламенела на фоне ясного неба, как маленькие зажженные свечки.

Фернанда всю дорогу молчала. Сенте казалось, что она в скверном настроении. Макс тоже почти не разговаривал. Накануне у него опять был серьезный разговор с Фернандой. Она сама вернулась к теме их первой беседы, была очень резка и холодна. Потерпев поражение и оставив Фернанду не убежденной, несмотря на все свои доводы, Макс был зол и вместе с тем в угнетенном настроении, как бывает со всяким, кому приходится испытывать подобные переживания.

Намерение Макса жениться на Сенте становилось все более и более серьезным. Он не хотел, чтобы эта любовь осталась только романом, он хотел дать Сенте свое имя.

Из-под полей своей шляпы он не спускал с нее глаз. Действительно, она была молода, даже слишком молода для него.

Они посмотрели друг на друга. Под пристальным взглядом Макса лицо Сенты покрылось ярким румянцем до корней волос.

Глядя на нее, он чувствовал, что Сента рождена для любви.

Прелестным, неизъяснимо сладостным было ощущение, что любую минуту она готова откликнуться на его любовный призыв, как тонко настроенный инструмент.

Макс сказал себе: «Сегодня вечером!»

Если он вообще задумывался когда-либо раньше о браке, то всегда считал, что до тридцатилетнего возраста не стоит лишать себя свободы.

Теперь он надеялся, что ему удастся жениться не позже, чем через месяц — в июле.

В нем росло волнение; он отбросил печальную мысль и возбужденный и радостный стал болтать с Фернандой.

Она осознавала, что в ней говорит зависть, хотя она никогда не собиралась быть женой Макса и очень любила Сенту.

Великолепие летнего дня казалось Фернанде насмешкой над ней. Случайно замеченные взгляды ее спутников больно кольнули сердце.

«Дойти до того, чтобы так терять самообладание!»

В «Апенраде» они пили чай, сидя в большом старом саду отеля под яблонями.

— Мне страшно нравится жизнь за границей и иностранный язык, — сказала Сента. — Все так интересно, так волнует, все — даже непонятные слова.

Лукаво поглядывая на Макса, Фернанда спросила:

— Хотели бы вы навсегда остаться за границей? Например, выйти замуж за иностранца?

— Это совет или предупреждение? — осторожно спросил Макс.

— Ни то, ни другое, — с улыбкой ответила Фернанда. — Я просто хочу прервать наше молчание.

Она чувствовала себя утомленной присутствием влюбленных и многозначительным молчанием. «Как скучны любящие люди», — сердито думала она. Достаточно вспомнить успехи Макса, беспрерывной нитью сопутствующие ему с момента, когда он восемнадцатилетним юношей начал свою светскую карьеру. Ей самой известны три, нет, четыре его романа. «Это ненадолго, — говорила себе Фернанда. — Да и как может быть иначе? У Сенты, наверное, будут дети, и этим кончится их роман. Макс, преданный, слишком даже преданный, прекрасный муж, но не любовник более, вернется к своим прежним привычкам и увлечениям и на этом оборвется эта глава его жизни».

Макс обратился к Фернанде:

— Мисс Гордон хотела бы осмотреть замок.

— Хорошо. Пойдите с ней, а я останусь в авто.

Она простилась с ними, улыбаясь, закурила папиросу и продолжала свои размышления над будущим, казавшимся ей неизбежным.

Макс и Сента вместе пошли во двор замка Зондербург. Замок был построен квадратом, и его толстые мрачные стены носили следы бесчисленных сражений между датчанами и немцами.

Макс указал на одну из бойниц.

— Это место в течение семи столетий буквально заливалось целыми потоками крови.

Сента посмотрела, но не на это место, а на его мускулистые сильные руки, на одном из пальцев которых было кольцо с печаткой.

Она сказала мечтательно:

— Какими отдаленными кажутся теперь войны.

— Надеюсь, — ответил серьезным голосом Макс. — Хотя мне кажется, что военное дело — мое призвание. Глядя теперь на эти стены, уснувшие в солнечном блеске и спокойствии, и вспоминая, что было время, когда здесь происходили самые ужасные события, невольно возникает мысль: за что человечество страдает?