Дивин мысленно прибавил: «Влюблен ли он в эту Кердью? Какое она имеет к нему отношение?»

«Он влюблен в Пенси. Интересно, куда он гнет?» — думал Хайс.

Они встали, чтобы пропустить Пенси, собиравшуюся танцевать с Хайсом. Несмотря на то, что Хайс был немного ниже ростом — шесть футов — он был по-своему так же привлекателен, как и Борис. Оба были одинаково сложены, с широкими плечами и тонкой талией: у обоих была одинаковая, несколько надменная посадка головы; каждый из них сказал бы о другом, встретив его на улице, отдавая должное его привлекательности и невольно восхищаясь им: «Красивый парень!»

Пока Пенси и Хайс танцевали, Борис украдкой наблюдал за ними.

Он осознавал, что влюбился в Пенси с того самого момента, когда впервые увидел ее, и воспринял этот факт как должное, как фаталист воспринимает все, что с ним случается. В его характере была известная склонность к фатализму — черта, которая так часто встречается у русских. Мать Бориса была типичной англичанкой и воспитала своего сына в чисто английском духе, однако некоторые черты его характера — сила любви и ненависти и молчаливая покорность судьбе — выдавали его происхождение. Кроме того, у него было чрезвычайно развито то странное шестое чувство, которое позволяет правильно угадывать вещи, не имея на то точных доказательств. Так, например, как только он познакомился с Пенси, он сразу же почувствовал, что она несчастлива; потом, увидев Хайса, он почувствовал такую же непоколебимую уверенность — хотя он никоим образом не мог бы доказать этого, — что Хайс не любит Пенси.

Сегодня знакомство со Стефанией Кердью еще больше укрепило его веру в собственную интуицию.

С тех пор, как он встретил Пенси, он думал только о том, каким образом добиться ее любви. Теперь он понял, что имеет на это право, и радостная дрожь пробежала по его телу при мысли, что и он — о, он был в этом уверен! — небезразличен ей.

Он больше не считался с Хайсом. С ним, если нужно будет, он столкуется потом. Все сомнения и угрызения совести сразу покинули его. Он уличил Стефанию Кердью во лжи и может также уличить сейчас и Хайса в нечестном поведении; однако он решил начать действовать только тогда, когда Хайс подаст к тому повод.

Борис сидел неподвижно, куря одну за другой тонкие, длинные папиросы. Многие женщины за соседними столиками обращали на него внимание и поглядывали в его сторону. Но он ни разу не оглянулся; если бы он и сделал это, то совершенно без всякого интереса; единственное, что занимало сейчас его мысли, — была Пенси.

Следя глазами за серебристыми туфлями Пенси, украшенными бриллиантовыми пряжками овальной формы, и любуясь ее гибкостью, он совсем по-мальчишески подумал: «Я обожаю даже ее маленькие ножки — и такие прелестные туфельки… Она — самое очаровательное создание, какое я когда-либо видел! Интересно, смогу ли я заставить ее посмотреть на меня».

Собрав всю свою силу воли, он устремил настойчивый взгляд на Пенси. В этот момент она разговаривала с Хайсом, глядя ему в лицо и улыбаясь его словам; потом, как бы почувствовав желание Бориса, ее взгляд на мгновение остановился, сделался беспокойным и, наконец, встретился с его взглядом.

Дикая радость охватила Бориса, когда он увидел, что она вся зарделась от его взгляда. Она ответила ему, она сделала так, как он хотел!

Когда танец кончился и Пенси с Хайсом вернулись к своему столику, Борис снова обжег ее быстрым взглядом, и снова краска залила лицо Пенси.

Он протянул Хайсу золотой портсигар в форме листа. Это была очень красивая вещь старинной работы из необычайно тонкого золота.

— Кстати, Хайс, — спросил он, поднося спичку к папиросе Хайса, — не знаете ли вы неких Кердью?

Пенси рассеянно прислушивалась к разговору, и Борис заметил, что она тоже внимательно смотрит на Хайса. Борис глядел на него с нескрываемым интересом. Ресницы Хайса дрогнули почти незаметно, но этого было вполне достаточно, чтобы удовлетворить Бориса. Потом Ричард сказал:

— Кердью? Да, мне знакома эта фамилия. А почему вы спрашиваете о них?

— Я пригласил к себе Кердью в качестве секретаря. Он служил в пятнадцатом полку и был награжден орденом за спасение моего лучшего друга. Он получил тогда высший орден за боевые заслуги, но заплатил за это дорогой ценой: он был совершенно искалечен снарядом, а бедняга Билль, которого он спас тогда, умер некоторое время спустя. Как бы то ни было, это был геройский поступок со стороны Кердью! Я на днях случайно встретился с ним. Он очень опустился, и у него очень стесненное материальное положение, так что я очень обрадовался, когда смог предоставить ему хоть какую-нибудь работу. Он такой славный, хороший малый! Не правда ли, у него очень хорошенькая жена?

— Очень, — подтвердил Хайс; к нему снова вернулось прежнее самообладание, — очень интересная женщина. Вы с ней тоже хорошо знакомы?

— До той встречи с Кердью я даже не знал, что он женат. У него прелестный мальчуган, — ответил Борис.

— Вот как! — вежливо, но равнодушно сказал Хайс. Он надеялся, что тема о Кердью будет этим исчерпана. Он не совсем понимал Дивина; хотя его собственная интуиция не была русского происхождения, а потому не такая проницательная, однако, до сих пор она вполне удовлетворяла его. И теперь, больше чем когда бы то ни было, он был уверен, что Дивин влюблен в Пенси. Следующее замечание Бориса ничуть не ослабило этого впечатления. Он весело сказал:

— Кстати, говоря о Кердью, мне показалось, что я видел вас с миссис Кердью на Сент-Джемс-сквере сегодня после полудня?

— Конечно, вам показалось, — деланно лениво протянул Хайс, — я ведь с ней даже незнаком. — Теперь он ясно видел, что Дивин повел против него наступление, и это очень рассердило его. Однако он подавил возмущение и спокойно продолжал разговаривать с Дивиным. Он даже улыбнулся ему, Борис тоже улыбнулся в ответ и любезно согласился:

— Конечно, если вы с ней незнакомы. Но знаете, сходства бывают иногда поразительные, не правда ли?

Он пригласил Пенси танцевать, и как только его рука обвила ее, вся сухость и безразличие исчезли из его глаз, и они стали мягкими и ласковыми.

«Я бы с удовольствием свернул ему шею, — подумал Хайс свирепо. — Он что-то знает, что-то подозревает и в любой момент пустит все свои средства в ход, чтобы убрать меня со своего пути. Со своего пути! Но ведь Пенси, кажется, моя невеста!»

Положение было весьма трагикомическое, и, хотя оно несколько раздражало его, Хайс рассмеялся: он любит Селию, Пенси любит его, Дивин любит Пенси. Получалась какая-то безнадежная путаница.

Когда он предложил Пенси поехать домой, Борис тотчас же пригласил их на танцы в дом своего приятеля. Пенси очень горячо откликнулась на это предложение, и Хайс вынужден был согласиться.

Борис отвез их туда в своем большом автомобиле и по дороге предложил Пенси управлять машиной. Он зажег электричество, так что свет падал прямо на золотистую головку Пенси, склоненную к рулевому колесу. Борис сел рядом с ней и принялся ее учить:

— Вот — так, — говорил он совершенно спокойным голосом, накрыв своими большими руками ее руки, — а теперь сюда… правильно.

Хайс, молча, наблюдал за ними со своего места в глубине купе.

Как только они вошли в бальный зал, Хайс увидел Анну Линдсей. Он обратился к Пенси:

— Если вы ничего не имеете против, дорогая, позвольте мне уйти. Я смертельно устал. — Он попрощался и ушел, оставив ее с Анной и Борисом.

Наконец-то он очутился один на улице в прохладной темноте ночи, один со своими думами, со своим страданием; с воспоминаниями о Селии, которые озаряли его омраченную грустными думами душу светлой радостью.

Он перебрал в уме события сегодняшнего дня.

Твайн и его проклятое подозрение… эта Кердью с нелепым требованием еще более нелепой суммы за молчание… Дивин знает этих Кердью… Очень странно… Дивин — это другая загадка, и очень сложная к тому же… А что, если… о, если бы Пенси полюбила его!..

«Почему она должна полюбить его, чего это мне взбрело на ум? — охваченный яростным отчаянием, подумал он. — Чего я себе ломаю голову над такими вещами? Это очень низкая мысль, кстати. Единственное, о чем я должен думать сейчас, это — что мне делать с Кердью?»