— Вот что, мисс Селия: у меня есть дочь, приблизительно ваших лет, которая дает уроки танцев в клубе Вандербильт. Я слышал, что ей нужна помощница. Не хотите ли вы попробовать? Там не очень много платят, но зато, если вы умеете танцевать, можете хоть завтра приступить к работе без всякой предварительной подготовки. Клуб этот вполне приличный, иначе моя дочь не была бы там.

Он вынул свою записную книжку.

— Приходите сегодня, в четыре часа, на Эмиайр Кресент, Брук-Грин, пять. Вы познакомитесь с моей дочерью, и мы все вместе обсудим, что можно будет для вас сделать.

Твайн незаметно отвел Селию подальше от дома. Он не хотел, чтобы она вошла туда теперь и думал попрощаться с ней и уйти до того, как она успеет попросить у него ключи от входной двери.

На Бонд-стрит он приветливо кивнул ей и быстро вскочил в автобус. Селия не успела даже поблагодарить его. Оставшись одна, она вспомнила, что хотела войти в дом на Брутон-стрит. Она повернула назад и очень медленно пошла по направлению к дому. У входной двери она позвонила, потом постучала, ответа не было. Тогда она, забыв о цели своего прихода, спустилась с лестницы и направилась в Грин-парк. Войдя в парк, она опустилась на траву.

Вокруг нее играли дети. Трава была совсем теплая, даже в тени. Где то около Дворца играл военный оркестр. Селия закрыла глаза и погрузилась в воспоминания.

Милый Дикки навсегда ушел из ее жизни. Он все время был женихом, а она не знала этого. Он женится на Пенси, на той девушке, которая появилась в самый первый вечер их знакомства.

«Если бы только не пришлось встретиться с ним вновь, — подумала она, — если бы я только могла забыть!»

Но разве кто-нибудь может забыть упоение первой, самой нежной и пылкой любви?!

Даже стараясь не думать о Ричарде, она не могла вырвать из своей души ощущение восторга, которое она испытывала, когда он ласкал ее. Духовой оркестр заиграл новую мелодию, и легкий ветерок принес Селии припев: «О, только на мгновение…» Ее сердце сжалось от новой боли:

— О, хоть на мгновение обними меня, — повторила она слова песенки.

А Дикки больше никогда не будет держать ее в своих объятиях!

Она прислонила голову к стволу тенистого дерева, под которым сидела, и, не стараясь больше отогнать от себя думы о минувшем Счастье, снова отдалась воспоминаниям. Она видела Дикки улыбающимся, когда он по утрам перед поездкой верхом поднимался к ней, чтобы посмотреть, как она выглядит.

«Все, что я вижу, обворожительно», — как-то сказал он.

Она видела его, когда он входил к ней вечером, перед тем как отправиться обедать или танцевать, в прекрасно сшитом фраке, с черными жемчужными запонками в рубашке и с ониксовыми пуговицами на жилете, распространяя вокруг себя едва уловимый и очень приятный аромат.

Она ясно видела его, прислонившегося к косяку окна, с папиросой в одной руке, опершегося другой рукой на подоконник — такой тонкой смуглой рукой… О, эти видения и воспоминания о Дикки! Его голос, обычно такой спокойный, взволнованный и дрожащий от любви в те божественные мгновения… его волосы, мягкие и густые, растрепанные ее ласками и поцелуями… его свежие гладкие щеки… его руки, такие сильные и красивые… они поднимали ее так легко и нежно и никогда не делали ей больно…

Теперь все прошло, все кончено!..

— Ах, нет! Это неправда! — громко, с отчаянием, воскликнула Селия, — это невозможно! Это просто кошмар, и я скоро проснусь.

Как это ни странно, в этот момент она совершенно не думала о настоящем положении вещей, она не испытывала ни малейшего страха перед будущим, которое было весьма туманным; она не заботилась ни о том, сумеет ли найти какую-нибудь работу, ни о том, где проведет сегодняшнюю ночь. Разрыв с Ричардом парализовал ее способность соображать и думать о чем-нибудь другом — ее мысли были направлены только в одну сторону, неслись только к нему. Может быть, после, когда-нибудь, она вернется к страшной действительности, но в это ясное утро в Грин-парке душой она еще была в том волшебном царстве, где повелевал Ричард.

В ее сердце обаяние его личности царило над всем. Он никогда не был верен ей, она это поняла теперь, но они любили друг друга, и ничто не могло изменить этого — ни время, ни расстояние не могли уничтожить эту дивную правду. Они любили друг друга, и Ричард был первым, кто научил ее любить, первым, кто поцеловал ее и, прижавшись к ее губам, шепнул: «Я люблю тебя».

Пенси спустилась вниз более бледная и, по мнению Бориса, более привлекательная, чем всегда.

Он подошел к ней и взял ее руки в свои. Пенси внезапно почувствовала, как от этого прикосновения по ее телу пробежал электрический ток. Она густо покраснела.

— Ну что, дорогая, — спросил Борис, не заметив, как у него вырвалось это слово — он так часто в мечтах говорил ей так.

Но Пенси уловила это обращение и покраснела еще больше.

— Дикки значительно лучше, — сказала она дрожащим голосом. — Я говорила с доктором Уоллесом и сиделкой. Значит… значит, все в порядке.

— Значит, вы можете спокойно позавтракать со мной, и вас, во всяком случае, не сочтут бессердечной, — улыбаясь ей, сказал Борис тоном, не допускающим возражения. — Пойдемте, Пенси, вы расскажете мне все подробно по дороге, а это будет долго, потому что у нас много свободного времени. Сейчас только без четверти двенадцать, а мы раньше часа не сумеем позавтракать.

Он крепко держал ее за руку, когда они шли через Сент-Джемс-сквер, и Пенси вновь почувствовала неизведанное до сих пор волнение. Внезапно он еще сильнее сжал ее руку и решительно сказал:

— Пенси, вы должны выслушать меня! Я безумно люблю вас, я обожаю вас. Я знаю, что не имею никакого права говорить вам об этом, потому что вы невеста другого, но я так же хорошо знаю, что ваше сердце ответило на мой призыв. Я знаю, что могу дать вам счастье, и вы должны разрешить мне попробовать это. Если вы мне откажете, если вы прогоните меня, я, конечно, не застрелюсь и не сделаю чего-нибудь в этом роде, что обычно делают в таких случаях, но моя жизнь, моя настоящая жизнь будет с этого момента разбита. Я уеду из Англии навсегда и, я надеюсь, больше не увижу вас и не услышу вашего имени… Пенси, что вы ответите на это?

Они вошли в Грин-парк и пошли по широкой аллее, которая ведет от Пикадилли к Пел-Мелу. Борис вдруг остановился перед ней.

— Посмотрите на меня, — твердо сказал он. — Пенси, посмотрите мне в глаза, тогда я буду знать, что мне делать.

Но Пенси молчала, опустив ресницы. Борис ждал, не сводя с нее неумолимого, жадного и страстного взгляда. И внезапно он поступил совершенно не по-английски и пренебрег всеми светскими правилами хорошего тона: он крепко обнял Пенси одной рукой и, приподняв другой ее склоненную головку, поцеловал ее прямо в губы. Тогда она взглянула ему в лицо полными слез глазами и совсем просто, как говорят дети, сказала:

— Я так люблю вас, так люблю.

За завтраком, лежа в постели, Стефания Кердью рассеянно перебирала письма, лежавшие на подносе: письма, отпечатанные на машинке, большей частью неоплаченные счета; приглашение обедать, а потом играть в бридж — это письмо Стефания отложила в сторону, там можно заработать. Много других приглашений на «парад дураков», как называл Бенни все эти вечера и музыкальные вечера, которые так любила Стефания. Совершенно равнодушно она вскрыла большой конверт, отличавшийся от других по размеру. Это было письмо от адвоката, извещавшего ее, что какой-то дальний родственник оставил ей наследство в пятьдесят тысяч фунтов. Это была самая большая и самая приятная неожиданность, которую она испытала в жизни.

Она вскочила с кровати и, вся дрожа от радостного волнения и несвязно путая слова, побежала в комнату Бенни, размахивая письмом.

Бенни провел очень тяжелую ночь, у него сильно болела нога и он был глух ко всем земным радостям. Однако при виде сияющего лица Стефании он постарался улыбнуться ей.

— Доброе утро, дорогая, — сказал он. — Что случилось? Очевидно, что-то очень хорошее для тебя. Я очень рад.