Родней нервно поднялся.

— Ах, я не знаю, я не имею об этом ни малейшего представления.

«Он увлечен этой девушкой, любит ее», — подумал Эшли. Он не сомневался в этом и отлично понимал, какое огромное значение имела в связи с этим обстоятельством случившаяся трагедия. Было уже четыре часа утра, солнце взошло и ярко сияло за спущенными шторами. Сегодня они должны были уехать, сегодня вечером Родней был бы уже далеко, он окунулся бы в свою прежнюю жизнь, вернулся к своим друзьям, к своим обычным занятиям, и все это со временем изгладило бы из его памяти образ этой девушки и притупило бы воспоминание о ней. Дин! Ужасная семья во всех отношениях: мужчины — авантюристы, женщины — кокотки, а отец этой девушки — попросту шулер.

Эшли взглянул на брата; Родней стоял, прислонившись к окну. На бледном фоне шторы резко выделялся его силуэт; он был прекрасно сложен, и безукоризненные линии его тела ясно обрисовывались под тонкой тканью пижамы… Эшли видел в нем достойного носителя их имени и наследника их огромного состояния.

Он окликнул брата. Родней быстро обернулся на зов.

«Как он молодо выглядит, — с болью в душе подумал Эшли. — Милый, глупый мальчик. Теперь он снова стал жертвой своего преувеличенного благородства».

— Я тоже навещу леди Дин, — сказал он. — Могу пойти с тобой, если хочешь. Я вполне согласен, что мы должны сделать все, что от нас зависит, чтобы помочь им.

— Ты очень добр, — сказал Родней и, глубоко вздохнув, прибавил: — Уже утро. — Он потянулся и устало зевнул. — Я пойду к себе.

Он внезапно почувствовал, что не в силах дольше выносить присутствие Эшли; тот был до смешного нелюбопытен, его совершенно не интересовали подробности случившегося. Так же, как Эшли, в глубине души он был убежден, что вся эта история может повлиять на его жизнь. Роднею казалось подозрительным необычайное спокойствие брата и полное отсутствие интереса к его рассказу.

Он вошел к себе. Комната была залита солнечным светом. Где-то в отдалении часы пробили пять. Родней подошел к кровати. Впрочем, что пользы пытаться отдохнуть, раз это все равно не удастся.

Он принял ванну, оделся и вышел на улицу.

Было необычайно ясное, радостное утро; все вокруг сверкало на солнце; воздух был напоен благоуханием цветов; внизу тихо плескалось море, повсюду царила пышная, яркая жизнь. А между тем, на расстоянии полумили отсюда лежит мертвый человек, который пожертвовал за него своей жизнью, — человек, который только вчера шутил и смеялся, был таким веселым и жизнерадостным!..

Мысль об этом несоответствии больно поразила Роднея.

— Мне нужно поговорить с вами, — сказал Монти, подходя к Додо. Она взглянула на него и, рассеянно улыбаясь, сказала:

— Мне очень везет сейчас, Монти: я приду через несколько минут.

Монти кивнул; кроме врожденной мягкости, у него был философский склад ума.

«Никогда не бывает слишком поздно узнать о несчастье и никогда радостное известие не бывает преждевременным», — было одной из его любимых поговорок.

Он стоял за креслом Додо, засунув руки в карманы и посасывая незажженную папиросу.

Через несколько минут он уведет эту красивую женщину из комнаты, где царит легкомысленное оживление, туда — в пустую маленькую гостиную, где лежит то, что осталось от Маркуса.

«Возможно, что он и был авантюристом, — думал Монти. — Но он обожал свою жену, а она его — бедняга!»

Всегда, когда Монти наблюдал за Маркусом и Додо, странное беспокойство охватывало его: они слишком восхищались друг другом, слишком верили в счастье, слишком любили…

«Маркус получил свою долю от жизни, — грустно подумал Монти. — Он, по крайней мере, счастливее Додо — ушел в самом расцвете, не зная ни печали, ни огорчений».

Леди Дин опустила пачку банковых билетов в свою украшенную драгоценностями парчовую, очень модную сумочку, на которую Маркус потратил свой последний выигрыш, и улыбнулась Монти.

— Теперь я к вашим услугам, — сказала она, вставая.

Легкий, удивительно приятный аромат ее духов разлился в воздухе. У Монти на мгновение перехватило дыхание.

— Пойдемте на террасу, — хрипло сказал он.

Монти вышел вслед за Додо из комнаты и остановился перед ней, большой и грузный.

— Додо, дорогая, я должен сообщить вам печальную новость, — начал он.

Прежде, чем он успел что-либо добавить, Додо схватила его за руку.

— Маркус… где он? Что с ним случилось? Он ранен?

Монти накрыл своей большой рукой ее маленькую дрожавшую от волнения руку.

— Да… Маркус… Лошадь…

— Где он? Где? Я должна пойти к нему. Где он, Монти? Да не стойте вы, как чурбан!.. Скорее, скорее!..

Ее голос внезапно упал до шепота, слова почти неслышно, словно бормотание умирающего, слетали с уст.

Монти обнял ее, чтобы поддержать. Додо сильно дрожала. Они медленно, в глубоком молчании, двинулись вперед. При входе в маленькую гостиную Додо внезапно совершенно овладела собой и оттолкнула Монти. Твердым шагом она прошла через всю комнату к столу, на котором лежал Маркус. Доктор, находившийся около него, заговорил с ней. Додо повернулась к нему и, рассеянно скользнув взглядом по его лицу, мягко сказала:

— Пожалуйста, оставьте меня одну.

Она склонилась над Маркусом, подняла его голову и с грустной нежностью посмотрела на его изуродованную щеку. Потом, с выражением бесконечного обожания, прижала его к своей груди.

Оставшись с тем, кто был для нее всем на свете, — всем ее счастьем, всей ее жизнью, — она забыла обо всем остальном.

Уходя из комнаты, Монти слышал, как она прерывающимся голосом шептала: «Мой дорогой, мой любимый!..»

— Вам всем придется разойтись, — коротко сказал Монти, поднявшись наверх. — С Маркусом произошло несчастье, — он постарался говорить твердым голосом, но сбился и хрипло кончил: — он умер. Вот и все. Додо каждую минуту может вернуться сюда.

Гости поспешно покинули комнату, шепотом выражая свое сочувствие и огорчение. Все они были потрясены сообщением Монти, насколько могут вообще быть потрясены веселые, легкомысленные люди, когда слышат о каком-нибудь несчастье, которое, разорвавшись, словно бомба, на минуту отвлекает их от забав.

— Как ужасно! Как страшно! — залепетали женщины; а мужчины, подавая им шелковые манто, шептали, обращаясь друг к другу: — Бедняга Маркус! Вот не повезло!

Когда все разошлись, приехала Фернанда. Она прошла через обширный, совершенно пустой в этот поздний час вестибюль и поднялась в комнаты Динов.

Увидев леди Дин, она остановилась на пороге:

— Значит, я опоздала. А я и не подозревала, что так поздно…

Леди Дин ничего не ответила, как будто не видя Фернанду. Она глядела вдаль, словно ждала кого-то.

В комнату внесли тело Маркуса, к счастью, с закрытым лицом.

Фернанда не вскрикнула, она вообще ничего не сказала и не сдвинулась с места.

Маленький доктор, который вошел в комнату вслед за носилками, узнал ее и тихо сказал:

— Лошадь ударила его по голове. Смерть наступила мгновенно.

Так, значит, несчастье случилось с Маркусом, с легкомысленным, красивым Маркусом, который был таким жестоким со всеми посторонними и таким нежным со своей женой.

— Скверный человек, но прекрасный муж! — однажды сказала о нем Фернанда.

Узнав об этом, он рассмеялся и возразил:

— Это гораздо лучше, чем наоборот, дорогая!

Доктор Жиран подошел к Фернанде.

— Лучше, если бы она кричала, плакала, — взволнованно сказал он. — Ее спокойствие совершенно неестественно. Я очень боюсь за ее рассудок, если это состояние будет продолжаться. Дорогая мадам, вы ее друг, не можете ли вы чем-нибудь помочь?

Додо неподвижно стояла около носилок, которые поставили на стол. Она прижала руку Маркуса к своей груди и что-то шептала ему, совершенно не замечая того, что одна половина его лица страшно изуродована. Потом она наклонилась к нему и поцеловала его так, словно он был жив, словно, повернувшись к ней, мог возвратить ей поцелуй.