Дверь открылась, и в комнату вошел Монти. Он был очень взволнован.

— Послушайте, деточка, я должен немедленно уехать, меня вызывают в Ньюмаркет. Мой жокей Сэм заболел. Я заказал два места в спальном вагоне для вас и для Додо на вторник. Если Сэму станет лучше, я встречу вас в Париже. Бедняга! Вот не повезло ему — воспаление легких, подумайте только… Я очень тороплюсь, дорогая, у меня даже не будет времени повидать вашу мать. Вы уже сами расскажете ей все. — Он замолчал, потом внезапно спросил: — Бит, вы мне позволите поцеловать вас на прощание?

Сильвия подняла голову. Какое теперь может иметь значение, поцелует ее Монти или нет?

— До свидания, Монти, милый, — мягко сказала она. — Вы так добры к нам. Значит, до вторника. Я надеюсь, что Сэм поправится.

— Вы — настоящий ангел, — мягко заметил Монти, целуя ее.

Сильвия слышала, как его шаги замерли в отдалении. Теперь и он уехал; Додо и она остались одни. Сильвия решила, что должна повидать свою мать. Она подошла к двери комнаты Додо и постучала.

— Войдите!

— Это я, мама…

— Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, я просто зашла к тебе сказать, что Монти пришлось уехать в Ньюмаркет… Его вызвали, и он полетел туда на аэроплане. Его жокей Сэм заболел воспалением легких. Монти сказал мне, что он заказал для нас места в спальном вагоне на будущий вторник. Он оставил билеты у швейцара.

— А… — протянула Додо. Опустив голову и вперив взор в пространство прямо перед собой, она сидела неподвижно, положив руки на ручки кресла. Она даже не взглянула на Сильвию.

— Так что все в порядке… — закончила девушка.

— Совершенно… — равнодушно согласилась Додо.

— Ты не хочешь погулять или покататься, мама?

— Нет! Спасибо.

Сильвии ничего другого не оставалось, как оставить Додо одну. Ей незачем было больше оставаться с матерью. Она прошла к себе.

Кассо был аккуратен, как всегда.

— Время, и только время, — сказал он, беря сигару, которую ему предложил Эшли, и, вдохнув ее аромат, закрыл от удовольствия глаза. — Да, дорогой милорд, дайте срок, и наш юный друг снова встанет на ноги. Кстати, для него была бы очень полезна небольшая прогулка по морю. Очень хорошо, если бы вы прокатились с ним на вашей яхте, только очень медленно, конечно, пока он не окрепнет окончательно.

Родней, закрыв глаза, лежал около них на диване. Сегодня в первый раз ему сняли повязку. Его голова была гладко выбрита, и это придавало ему необычайно хрупкий вид. Сердце Эшли сжималось от боли, когда он смотрел на изможденное лицо Роднея и вспоминал, каким он был в тот памятный вечер.

— Итак, все в полном порядке, — сказал знаменитый доктор Кассо, приподнимаясь. — Он теперь вне опасности. Все, что вам остается делать сейчас, это соблюдать, по возможности, полную тишину и оберегать его от малейшего волнения. Но это, я думаю, вы знаете сами и предупреждать вас об этом излишне.

Он пожал Эшли руку и, выйдя из дому, сел в свой маленький изящный автомобиль, посасывая ароматную сигару.

Когда шофер пустил машину в ход, он затянулся и погрузился в размышления. Этот случай был одним из наиболее интересных в его практике. Он отлично знал, что ни один хирург в Европе не решился бы сделать такую смелую операцию. Он попытал счастья, и ему повезло: он спас этому юноше и рассудок и зрение.

Эта операция стоила Эшли ровно тысячу фунтов, но он готов был заплатить и в десять раз больше, чтобы спасти брата.

Кассо был вполне откровенен с ним с самого первого момента; он не любил тратить даром время и вводить в заблуждение своих пациентов или их близких, скрывая от них истинное положение дел.

— Какой это имеет смысл? — спрашивал он в таких случаях, разводя руками. — Разве такая ложь может чем-нибудь помочь мне или им? Совершенно не к чему скрывать правду. Тогда, по крайней мере, больной знает, на что он может надеяться.

Доктор сказал Эшли:

— Если ваш брат останется жив — это будет удивительно; если же он останется жив и не потеряет рассудка — это будет почти чудом.

И чудо совершилось: Родней был вполне здоров, но только очень слаб, страдания изнурили его морально и физически настолько, что он не хотел и не пробовал даже говорить. Он все время лежал без движения, закрыв глаза; по временам у него все еще бывали мучительные головные боли.

Было начало лета; в Париже это время волшебно прекрасно и придает городу особое, ни с чем не сравнимое, очарование.

В комнате было очень тихо, теплый ветерок врывался в окно и приносил с собой слабый гул уличного движения с Елисейских полей.

Эшли, который после уходя Кассо взялся за книгу, то и дело взглядывал на Роднея.

Как только Родди начнет выходить, у него будет совсем другой вид… Кассо подал очень удачную мысль. Они доедут до Кале в автомобиле, там их будет ждать яхта — а может быть, лучше поехать в Гавр, а оттуда на юг…

Родней пошевелился и стал неуверенно шарить вокруг себя слабой, дрожащей рукой. Эшли тотчас же подъехал к нему в своем кресле и, остановившись около дивана, на котором лежал брат, протянул ему носовой платок, затем взял его и положил в карман.

— Я еще так слаб, — как бы извиняясь, прошептал Родней.

— Да, но ты быстро поправляешься, — ответил Эшли.

— О, это очень хорошо, — медленно и не совсем четко сказал Родней.

— Кассо советует нам совершить прогулку на яхте, он говорит, что морской воздух был бы очень полезен для тебя.

— А-а… да… — пробормотал Родней.

Наступило продолжительное молчание. Затем Родней спросил:

— Эш, сколько времени прошло с тех пор?

— Пять недель, нет, больше — почти шесть.

— Мне кажется, я никогда не поправлюсь.

— Ты будешь совершенно здоров через две недели.

Родней ничего не возразил. Утомленный сделанным усилием, он снова задремал.

Эшли опять принялся за книгу, но никак не мог сосредоточиться. Он подъехал на своем кресле к окну и стал глядеть на улицу.

Автомобили бесконечной вереницей бесшумно скользили мимо, и почти в каждом сидела красивая женщина. Следя за потоком быстро мчащихся моторов, Эшли подумал, что при такой скорости ежеминутно должны были бы происходить несчастные случаи. И как раз в этот момент, словно в ответ на его мысли, прямо против окна столкнулись два автомобиля — очень красивый большой «Рено» и оранжевый «Вуазен», которым правила молоденькая девушка.

В одно мгновение на месте происшествия собралась толпа, поднялся шум. Эшли с интересом следил за уличной суматохой: все это время он не отходил от постели Роднея, и мысль о каком бы то ни было развлечении не приходила ему в голову; сейчас его очень забавляла уличная суета.

В «Рено» сидели двое молодых людей, в «Вуазене» — две женщины.

Эшли прищурил глаза: он определенно видел где-то эту высокую, красивую женщину. Он достал привязанный к ручке кресла полевой бинокль и навел его на ее лицо.

Сомнений быть не могло: это — Фернанда, знаменитая актриса из Центрального театра… он знал ее много лет назад; изумительные глаза, великолепная фигура, девушка с ней, должно быть, тоже актриса — очень хорошенькая, прямо очаровательная, — он ее тоже видел, но никак не мог вспомнить, где… Почему-то в душе у него зародилось сомнение, он почувствовал, что ошибается, — но если она не актриса, то кто же? Его мысли быстро заработали, он изо всех сил старался напрячь память, но воспоминание ускользало от него.

Эшли постарался отогнать от себя эту мысль — не все ли равно, кто она, в конце концов — и принялся с удвоенным вниманием следить за происшествием. Но, по-видимому, инцидент был улажен, толпа рассеялась, элегантные молодые люди, сняв шляпы, любезно раскланялись с дамами, а великая артистка и девушка мило улыбались им. Девушка взяла Фернанду под руку и повернулась так, что ее лицо оказалось как раз в поле зрения Эшли.

Теперь он сразу узнал ее: эта девушка была дочь Маркуса Дина. Эшли видел ее мельком в тот день, когда он и Родней приехали к леди Дин, чтобы выразить ей свое соболезнование.