«Если бы она вышла замуж… — с несколько преувеличенной горячностью подумал он, но тотчас же сообразил, что Сильвия, живя в замке и не встречаясь ни с кем, даже при очень большом желании не имела возможности это сделать.

«Почему в жизни не бывает так, как в романах? — с горечью подумал он. — Ведь она из тех, которых не забывают».

— Почему вы не хотите вернуться в Париж?

— Я не могу, — ответила Сильвия. — Фернанде я мешаю, а кроме нее, у меня там никого нет.

— Неужели вы можете кому-нибудь мешать? — грустно возразил Килдер. — Знаете, Сильвия, вы ужасно похудели.

— Это не имеет никакого значения, — рассеянно ответила она.

— А что же тогда имеет значение, по-вашему? — вспылил Килдер.

Сильвия повернулась к нему и улыбнулась такой жаткой и трогательной улыбкой, что у него снова сжалось сердце.

— Важно вот что: мне необходимо найти какую-нибудь работу, — сказала она. — Не можете ли вы мне помочь в этом, Кил?

— Вы хотите работать? — воскликнул Килдер.

— Да. Я не могу оставаться в замке, а чтобы жить где-нибудь в другом месте, мне нужны деньги, и я хочу зарабатывать себе на жизнь, — устало пояснила Сильвия.

Килдер принялся размышлять вслух:

— А я даже не в состоянии выжать для вас хоть жалкие крохи из доходов поместья, — начал он. — Долги Россмита погубили замок. А этот скряга О'Флаэрти распоряжается всем по своему усмотрению, и от него нельзя получить ничего раньше пятнадцатого числа следующего месяца. Я сам запутался в долгах. Бедная девочка! А что вы умеете делать?

— Очень немногое, — ответила Сильвия. — Я умею говорить по-французски, по-немецки и по-итальянски. Кил, может быть, вы знаете кого-нибудь, кому нужна компаньонка или гувернантка? С этим занятием я бы справилась легко.

— Но ведь это ужасно — быть гувернанткой! — грустно возразил Килдер. — Человек становится каким-то безразличным существом, так, что-то среднее — ни рыба, ни мясо. Но все же это довольно удачная мысль, и если вам удастся попасть в приличную семью, то было бы не так уж плохо. Знаете что, Сильвия, я поеду сейчас к Китти Скевингтон — она кузина моей покойной матери — и спрошу ее, не знает ли она чего-нибудь подходящего. Я не удивлюсь ни чуточки, если она скажет, что имеет кое-что на примете. Тогда все будет устроено. А я приготовил для вас изумительное седло, я привезу его вам, когда приеду, чтобы сообщить, где вам удалось устроиться.

Весело насвистывая, он вскочил на лошадь. Его врожденный оптимизм победил и на этот раз, и все грустные мысли о действительности постепенно рассеялись. В его представлении Сильвия жила уже в очень уютном, богатом доме, где ей не давали никакой работы и куда пригласили гувернантку или компаньонку только для того, чтобы дать ей возможность ездить верхом и приглашать с собой на охоту.

Сильвия долго глядела ему вслед и прислушивалась к звуку копыт его лошади. Будущее как неясная, но мрачная угроза нависло над ней. В душе царило такое отчаяние и печаль, что яркое солнце казалось ей невероятно жестоким и несправедливым. Его золотистое сияние еще резче подчеркивало заброшенность и холодный мрак замка, и она еще больнее чувствовала свое одиночество.

Гувернантка… Незаметное, жалкое существо, которое не имеет определенного положения в обществе…

Ей показалось совершенно невероятным, что всего два месяца тому назад она была вполне счастлива, и каждый новый день заключал в себе массу удивительных возможностей. Потом появился Родди… и снова исчез…

Она находилась сейчас в таком угнетенном и подавленном состоянии, что с трудом верила в то, что прежняя жизнь была действительностью, и потому ей еще труднее было представить себе те часы неземного счастья, которые она провела с Родди, когда каждое мгновение было по-новому прекрасно. Теперь ничего не осталось от тех волшебных дней. Она теперь так глубоко страдала, что даже в воспоминании не сохранила сладостного трепета тех минут, и даже лицо Родди постепенно тускнело в ее памяти…

— И такие вещи случаются! — громко сказала она, обращаясь к прекрасным алым розам и пионам.

В те дни, когда она еще ничего не знала о любви и только слышала или читала о какой-нибудь любовной трагедии, ей это казалось пустым и ничтожным… «Как можно, — думала она, — чахнуть от горя, губить свою жизнь, мучиться, страдать — и все только потому, что кто-то перестал любить вас».

Как она была наивна тогда!

Она вспомнила, как однажды рассердилась на Эвелину Дру, которая целые дни рыдала, лежа в кровати, потому что какой-то легкомысленный мальчик-француз написал ей, что недостаточно сильно любит ее, чтобы решиться на брак с ней — она была с ним тайно помолвлена.

«Как будто на нем свет клином сошелся, — вспомнила Сильвия свои собственные слова. — Возьми себя в руки, Эви! Неужели у тебя совершенно нет самолюбия?»

А теперь она сама, на горьком опыте, отлично поняла, что если вас покидает любимый, то весь мир становится пустым и неуютным.

Она медленно вошла в дом. Миссис Терри подала ей неряшливо сервированный чай: нос у чайника был отбит, и чай капал на поднос, на котором лежал весьма неудобоваримый тминный кекс. Поднос был покрыт грязной салфеткой, серебро потускнело, а сахар — весь засижен мухами. Яркое солнце неумолимо освещало всю эту обстановку. Сильвия выпила немного горького чаю и осталась сидеть за столом, устремив взор в пространство, ни о чем не думая и ничего не чувствуя.

Сумерки спустились. Миссис Терри вошла в комнату, приготовила ужин и вновь ушла.

Сильвия все еще сидела, не двигаясь. И тогда, совершенно неожиданно, из наступившей темноты вынырнул огромный автомобиль, и из него, словно пришелец из другого мира, появился Монти. Он широко улыбался и весь благоухал сандаловым мылом и отличными сигарами. На нем был новый костюм от Харриса. Монти сиял и смеялся, как всегда, довольный собой и жизнью, полный уверенности в том, что будущее полно радости.

— Здравствуйте, здравствуйте! — весело воскликнул он, входя в мрачный вестибюль и внося с собой шум и оживление. Его большая фигура, казалось, озарила ярким светом огромный полутемный зал. — Здравствуйте, Бит! Неужели у вас не найдется ни одного ласкового слова для меня, деточка?

Сильвия от волнения и неожиданности не могла проронить ни слова, ее душили слезы; она прижалась лицом к широкому плечу Монти и так крепко сжала его руку, словно решила никогда уже больше не отпускать.

— Не надо, деточка, успокойтесь, — ласково говорил Монти. — Если хотите плакать, плачьте, дорогая, вам станет легче. Тому, кто поместил вас сюда, в это болото, должно быть невероятно стыдно — ведь это настоящая тюрьма, а не замок. Но теперь ваш старый друг снова с вами, он позаботится о том, чтобы вам было хорошо.

Он еще долго говорил в этом роде и, потихоньку успокаивая Сильвию, внимательно оглядел все вокруг. Терри, услыхав новые голоса, зажег две свечи и принес их в зал; при их бледном, мерцающем свете Монти сразу же заметил пришедшее в упадок былое великолепие замка, изодранные, пыльные знамена, покрытое ржавчиной старинное оружие, редкую красоту столов и обивки, которая клочьями свисала со стен, потому что некому было позаботиться о том, чтобы прикрепить ее!.. Он заметил скудный завтрак, разбитый чайник, горбушку темного хлеба. Нечего сказать, отличная пища для золотоволосой принцессы, его маленькой девочки, которая привыкла есть персики и пить из длинных хрустальных бокалов.

Кусочек ветчины и заплесневелый хлеб.

Монти был взволнован.

Он осторожно усадил Сильвию в кресло и, сказав: «Простите, я вернусь через минуту, дорогая», — вышел на подъезд и крикнул шоферу автомобиля, который он нанял в Дублине:

— Эй вы! Достаньте-ка там корзину и тащите ее сюда!

Теперь он получил отличное доказательство того, что ему в голову пришла гениальная мысль, когда он, проезжая мимо ресторана, остановился и захватил с собой корзину с обедом.

«Всегда нужно все предвидеть», — мудро решил он, и действительно, его предчувствие оправдалось.