Она поднялась и остановилась около мужа, теребя отвороты его пиджака.

— Маркус, ты сейчас услышишь то, в чем многие женщины ни за что бы не признались даже тому, в чьей любви они уверены. Я… Сильвия мешает мне… Меня начинает тяготить ее красота…

Ее глаза наполнились слезами.

— Сорок лет и — восемнадцать, дорогой, подумай об этом. Будь снисходителен ко мне. Так трудно сохранять спокойствие и жить, когда рядом — такой резкий контраст и все говорит в пользу Сильвии. Я не могу совладать с собой. Теперь я тебе рассказала все. И если этот человек — Рентон — хоть немного подходит, и мы сумеем устроить их брак, это было бы для меня огромным облегчением.

Маркус с любопытством посмотрел на жену. В первый раз за все долгие годы их совместной жизни он почувствовал неприязнь к ней. Было очень странно и непонятно, чтобы мать могла питать такие чувства и говорить так о своем ребенке… Но в следующее мгновение безграничная, ни на чем не основанная снисходительность вернулась к нему: бедная Додо! Это ужасно — испытать такое чувство. Как ей тяжело, должно быть…

Безотносительно ко всему этому, было бы очень хорошо, если бы они могли завязать знакомство с молодым Рентоном… Для девочки это была бы блестящая партия…

Он посмотрел на жену, которая поправляла волосы у зеркала, и, положив ей руки на плечи, сказал с непоколебимой уверенностью:

— Ты лучше всех, Додо! Нет никого, кто бы мог сравниться с тобой. Это сущая правда. Но, поверь мне, я понимаю все, что тебя мучит. Что же касается данного случая, то если бы нам удалось это дело — это было бы вообще огромным счастьем, даже не так для нас, как для Сильвии.

Он поцеловал Додо.

— Я принесу немного вина, и мы выпьем за счастливое будущее.

— Ты неисправимый оптимист, — воскликнула Додо, улыбаясь.

Он ушел, и скоро звук его легких шагов замер в отдалении. Додо еще долго неподвижно сидела перед зеркалом, внимательно разглядывая себя.

Она сделал неверный шаг: никогда не следует поверять мужчинам все то, что таится в сердце женщины: они всегда истолкуют превратно сказанное… Маркус нехорошо отнесся к ее исповеди, она взволновала его… Все мужчины родятся с уверенностью, что женщины ревнуют и ненавидят друг друга. С ее стороны было непростительной ошибкой то, что она призналась Маркусу в том, что ее раздражает красота Сильвии. Теперь он будет думать, что мать ненавидит свою собственную дочь. В действительности это было не совсем так. Она так же, как Маркус, любила Сильвию и гордилась ею; но она отлично понимала, что всякий здравомыслящий человек, взглянув на естественную, божественно чистую красоту юности и на ее зрелую красоту сорокалетней женщины, тотчас заметит разницу, и не в ее пользу. Иначе и быть не может. Додо тщательно скрывала от Маркуса то, что она красит волосы и лицо. Если бы он узнал об этом, когда Сильвии было восемь лет, — это не имело бы значения, но теперь, когда ей минуло восемнадцать, дело принимало совсем другой оборот. Но разве можно объяснить ему все это? Все попытки будут бесполезны. Додо понимала — то, что Маркус вынес из этого разговора, сводилось к следующему: мать не любит свою дочь и ревнует к ней.

Додо подумала, что в душе Маркус, должно быть, порицает ее.

Она поднялась и, очень тщательно напудрившись, оглядела себя в последний раз.

«Как глупы все мужчины… Даже самые лучшие», — мелькнуло в ее мозгу, когда она спускалась в салон.

«Я ее больше не увижу, — думал Родней. — Этим закончится все».

Они должны были уехать на следующее утро. Все поступки Эшли отличались внезапностью; пригвожденный к своему креслу, лишенный возможности двигаться, он любил, чтобы вокруг него все делалось с невероятной быстротой, любил стремительность и торопливость — это хоть немного рассеивало его и создавало иллюзию, что и он что-то делает.

Теперь, когда он назначил день отъезда, ему казалось, что время ползет слишком медленно.

Маркус, остановив такси у подъезда виллы Рентона, сразу сообразил, что дичь готовится к отлету; бросив быстрый взгляд на дом, он со свойственной ему наблюдательностью заметил сквозь высокие стеклянные двери чемоданы, наполнявшие вестибюль. Суетливые лакеи укладывали вещи, снимали шторы и картины.

Маркус позвонил и попросил доложить о нем мистеру Рентону.

Родней взглянул на поданную ему карточку, кивнул в знак согласия и прошел в приемную.

Дин, стоя к нему спиной, внимательно рассматривал сделанный Сэрджентом портрет Роднея, сейчас же после того, как тот окончил Итон.

Маркус обернулся и очень вежливо поздоровался.

— Простите, что я беспокою вас из-за пустяков, именно теперь, когда вы заняты приготовлениями к отъезду, — сказал он. — Дело в том, что моя дочь Сильвия потеряла часы, — они, конечно, не имеют никакой ценности, но ей они дороги, как память, — я подумал, не оставила ли она их случайно в вашем автомобиле.

— Я сейчас прикажу осмотреть автомобиль, — ответил Родней, нажимая кнопку звонка.

Что ему оставалось делать?

— Пожалуйста. Я вам буду очень благодарен, — ответил Маркус, собираясь уходить.

— Не торопитесь, пожалуйста, поиски займут немного времени, — гараж здесь во дворе, за виллой.

— Тогда я пройду туда, если разрешите, и помогу лакею искать.

Было вполне естественно, что они пошли в гараж вместе и так же естественно было то, что Маркус, вынув портсигар, чтобы закурить, предложил Роднею папиросу.

Пока шофер Роднея рылся внутри автомобиля, они болтали, стоя около него.

Маркус взглянул на часы:

— К сожалению, я должен идти, я завтракаю с участниками сегодняшнего матча, а потом пойду смотреть состязание в поло.

Родней слыхал о предстоящем матче.

— Вы тоже, конечно, будете? — спросил Маркус и, заметив, что тот колеблется, прибавил: — Ведь это будет исключительно интересное состязание.

Часы так и не были найдены, и гость, еще раз извинившись, ушел. Он произвел на Роднея очень приятное впечатление.

Немного погодя, Родней решил поехать на состязание, чтобы убить оставшееся до отъезда время.

«Почему бы мне не пойти туда? — подумал он. — Даже если я и увижу там Сильвию — какое значение может иметь еще одна встреча?..»

Но он долго не мог найти Сильвию, потому что Маркус все время старательно укрывал ее от глаз Роднея. Девушка, в свою очередь, искала его взглядом — также безрезультатно. Она заметила его только тогда, когда, по окончании состязания, прошла с отцом мимо. Сильвия вся вспыхнула от радости.

Кто-то, по-видимому, нашел и возвратил Сильвии ее часы — простенькие золотые часики на белой атласной ленте.

— А вот и вы. Прекрасная партия, не правда ли? — весело бросил ему Маркус и сделал вид, что хочет пройти мимо. Родней подошел к ним. Маркус представил его Додо, у которой был несколько надменный вид. Она была очень хороша собой и необычайно изящна. Сильвия была вся в белом.

Они все вместе двинулись дальше. Подняв на Роднея свои большие глаза, Сильвия внезапно спросила:

— Зачем вы мне сказали, заставили меня поверить, что вы — профессиональный танцор?

Родней почувствовал себя дураком. Он уже успел забыть об этой неудачной шутке, отлично понимая, что эта забава была весьма дурного вкуса. Неужели она поверила также, что его фамилия Родди?

Он выдержал ее взгляд.

— Это была очень глупая шутка, — смиренно сказал он. — Простите. Пожалуйста, простите меня!

Сильвия рассмеялась.

— Я спрашиваю вас об этом потому, что я себя чувствовала ужасной дурочкой, когда узнала правду.

В этот момент леди Дин обратилась к нему, и они заговорили об Ирландии и о замке Россмит. Во время разговора Додо внимательно разглядывала Роднея.

Он принадлежал к тому именно типу порядочных людей, из которых она бы выбрала мужа для Сильвии. Это было как раз то, что нужно. Если даже и не отличался исключительным умом, Родней, во всяком случае, был благороден, с приятным характером и, что важнее всего, имел положение в обществе. Это была во всех отношениях блестящая партия. О, если б его только удалось поймать!..