Фиби чихнула, вытерла глаза тыльной стороной грязной ладони и выбралась из автобуса, в безмолвной тоске глядя на обшарпанный отель. Она читала краткое описание этого места в книге профессора Беннинга про Дункана Рурка, что объясняло ее сложную и болезненную реакцию. Однако странные чувства не покидали Фиби: она ощущала уверенность, что когда-то знала каждый закоулок и уголок этого здания, любила его, великолепное и изящное, и находила убежище за его стенами, когда на море бушевали штормы. Она вернулась домой, в дом, который никогда раньше не видела, но вернулась слишком поздно.

1780 год

На горизонте кипел и бушевал шторм, словно гнусное варево в котле у ведьмы, застилая пеленой вздыбившиеся волны и затмевая свет луны и звезд. Дункан стоял на балконе своей комнаты, и буйный ветер трепал его волосы и рвал расстегнутую рубашку. «Франческа», за которую он первым делом всегда тревожился, стояла на якоре в двух милях дальше по берегу, в защищенной бухте. Но на судно все равно нужно отправляться, и он не мог найти никаких причин, оправдывающих его медлительность, если не считать странной уверенности, отпечатавшейся в глубине его существа, как печать на мягком воске, что вскоре его жизнь раз и навсегда переменится.

За его спиной, в тени, стояла Старуха. Если у нее и было какое-нибудь другое имя, Дункан никогда его не слышал, хотя она была в каком-то смысле его другом и он не один раз обращался к ней за советом. Слуги и прочие обитатели острова боялись и почитали ее, веря, что она владеет тайнами волшебства, чему Дункан про себя только усмехался.

— Зайдите в дом, мистер Дункан, — сказала Старуха. Хотя она говорила тихо, он отчетливо слышал ее слова сквозь шум бури. За пределами террасы земля, воздух и вода смешались в вихре урагана, в родовых муках извергающего порывы ветра. — Снаружи опасно.

Все еще чувствуя беспокойство, Дункан не без сожаления подчинился призыву Старухи, затворив за собой тяжелые ставни, а затем французские двери.

Старуха стояла в своем странном, лишенном швов одеяния, сотканном из материала, который Дункан не мог распознать, держа высоко в руке канделябр, набрасывающий на них обоих тонкий, прорезанный тенями покров света.

— Она уже в пути, — сказала Старуха. — Она наконец-то приближается к нам.

— Кто? — нетерпеливо спросил Дункан, забирая канделябр из крепкой морщинистой руки и направляясь к двери комнаты. — Мать — Англия? Боюсь, она будет нежеланным гостем. Не стоит заваривать чай и печь сладкий пирог.

Старуха схватила его за руку и остановила почти без усилий, хотя весила не больше, чем птица, и ее седая голова едва доставала ему до груди.

— Нет, не солдаты с хлыстом для вашей спины и петлей для вашей шеи, — сказала она твердо. — Женщина. Мир, из которого она явится, очень далеко от нас, и все же… — Она вытянула свои старческие узловатые пальцы и схватила пустоту. —…Ее можно коснуться рукой.

Дункан почувствовал, что по его спине побежали мурашки, словно капли холодной морской воды, и ощутил странный, величественный и непонятный страх, но он не был впечатлительным человеком и не имел запаса заклинаний, чародейств и невидимых миров, до которых можно дотронуться рукой.

— Нелепые суеверия, — проворчал он. Затем, не слишком вежливо сунул канделябр в руку Старухи и пробормотал — Вот. Бери и занимайся своими делами и не приставай ко мне.

Старуха с дерзостью, на которую никогда бы не осмелился ни один из людей, находящихся под его властью, впихнула изящный серебряный канделябр с горящими свечами обратно в его руку. «И это не случайно», — подумал Дункан, когда горячий воск закапал на его запястье.

— Старуха не лишилась зрения, — заявила она. — Это у мистера Дункана бельмо на глазу.

Он молча смотрел, как она уверенными шагами удаляется во тьму.

— Чушь собачья… — пробормотал Дункан себе под нос, но, спускаясь по широкой винтовой лестнице с канделябром в руке, поймал себя на том, что думает о странных, необъяснимых звуках, которые изредка слышал в этом доме. Музыка, звуки неизвестных инструментов, которые он никогда не видел. Шаги, раздающиеся там, где никто не ходил. Приглушенный смех невидимых мужчин и женщин и мелодичный звон бокалов.

Он считал, что сходит с ума, и подумал, не поделиться ли этим страшным подозрением с Алексом, но после долгих и мучительных раздумий решил, что не стоит. Он не был уверен, можно ли доверить другу такое признание.

Номер Фиби был размером примерно с телефонную будку, а кровать, похоже, предназначалась для кукольного домика, но зато она слышала шум прибоя и чувствовала запах океана, тихо поющего в ночи. Когда взойдет солнце, она увидит его из окна, и эта мысль подняла ее настроение.

Фиби сполоснулась под тоненькой струйкой холодной воды, слушая рев ржавых труб, почистила зубы, надела старую футболку, боксерские трусы и залезла в постель. Последняя ее мысль была о том, что простыни чистые, затем она погрузилась в глубь без сновидений.

Было еще темно, когда Фиби разбудила музыка. Печальная и красивая мелодия тянулась длинной лентой сквозь глубочайшую тишину. Где-то глубоко внутри Фиби зародилась и уже не прекращалась дрожь. Девушка прислушалась, пытаясь уловить звуки, которые слышала раньше, и, стараясь не замечать грохота старомодного лифта, скрипящего и дребезжащего в шахте, резкого металлического стона труб, надоедливого «кап-кап-кап» из крана в ванной, а слушать только нарастающую, раздирающую душу музыку.

Фиби прикусила губу и устроилась на подушке, вслушиваясь в мелодию и пытаясь поймать ускользающие воспоминания, правда, не слишком настойчиво. Ее лицо было мокрым от слез, которые она не могла объяснить даже себе самой, и ей в голову пришла странная мысль: не водятся ли в отеле привидения? Звуки клавесина обнимали ее, ласкали и в конце концов снова убаюкали.

Когда она проснулась в следующий раз, в окно светило тропическое солнце, полное танцующих бриллиантов, выхваченных из океана, омывая ее мерцающей золотистой дымкой. Но музыка смолкла. Фиби встала на кровати, ухватившись обеими руками за подоконник, и поглядела в окно на зеленовато-голубой океан и белый песок, потрясенная до глубины души великолепием пейзажа. «Дело стоило того», — подумала она, и ее душа ожила. В ее неизведанных глубинах к жизни пробуждались мечты и тянулись навстречу свету и радости.

Кто-то заколотил в дверь комнаты, так перепугав Фиби, что она едва не свалилась с кровати.

— Кто там? — окликнула она с раздражением.

— Я принесла ваш костюм, — ответил незнакомый юный голос.

— Какой костюм? — удивилась Фиби и, распахнув дверь, увидела девочку-подростка, стоящую в коридоре. Она жевала резинку и протягивала комок дешевого муслина.

— Сегодня вечером маскарад, — сказала девушка, сопровождая свои слова громким чавканьем. — Ну, то есть после того, как вы осмотрите коттеджи и все прочее. — Она улыбнулась, и в ее рту обнаружилось достаточно стальных скобок для правильного роста зубов, чтобы сработали детекторы металла в аэропорту. — Меня зовут Андреа, — сообщила она угрюмо. — Я надевала этот костюм в последний раз, когда к нам с материка подвалила компания покупателей. В нем было забавно ходить.

Фиби нахмурилась. — Должно быть, — подумала она, — это тот самый «бал-маскарад», который упоминался в рекламном проспекте «. Она решила вечером симулировать головную боль и, улизнув, отправиться гулять на пляж.

— Потрясающе, — сказала она без особого энтузиазма.

Андреа помахала рукой и отправилась восвояси.

— Не волнуйтесь, — бросила она, — из вас получится отличная девка.

Фиби выскочила в коридор, не обращая внимания, что одета в футболку и боксерские трусы.

— Подожди-ка! — окликнула она. — Кто из меня получится?

— Девка, — беспечно ответила Андреа, даже не обернувшись, — Ну, знаете, из тех, кто подавали ром или грог и сидели у пиратов на коленях.

Фиби закрыла дверь и прислонилась к ней, прижимая муслиновое платье к груди и глядя в тусклое зеркало на противоположной стене комнаты.