— ...Не знаю, что с тобой происходит, — долетели до нее слова матери, — но меня это беспокоит, Кэт. Ты совсем перестала быть похожей на прежнего ребенка. Ты...

— Я уже давно не ребенок, мама, — резко прервала ее дочь, и лицо матери вытянулось.

— Ты мое дитя, — напомнила она, — и всегда будешь им для меня.

Спорить было бесполезно. Кэтрин и раньше прекрасно знала, куда это может их завести. Джулия неправильно истолковывала любые объяснения, предложенные ее дочерью, и единственное, что ее всегда успокаивало, были заверения в любви и преданности. На этот раз это означало дать согласие пойти на танцы, а Кэтрин не имела никакого намерения этого делать. Но ссориться с матерью тоже не желала.

— ...Причиняешь мне боль, когда споришь, детка. Я хочу...

— Тогда давай не будем спорить, мама. — Кэтрин импульсивно схватила руку матери. — Давай Пойдем в тот маленький ресторанчик, который ты так любишь... тот, что в конце улицы... и выпьем чаю.

— Чай? Сейчас? Но мы еще не закончили с покупками. Ты только что сама это сказала, несколько минут назад. Ты была недовольна, что я до с пор не взглянула на жакеты.

— Да-да, я помню. Но... — Кэтрин сделала паузу и глубоко вздохнула. — Ты знаешь, это правда: в последнее время мы действительно очень мало времени проводим вместе, и я... я просто подумала, как было бы хорошо воспользоваться шансом и посидеть немного, поболтать?

Джулия Кортни секунду пристально смотрела на дочь, и затем выражение ее лица смягчилось.

— Звучит довольно заманчиво, — воодушевилась она. — Если подумать, я не отказалась бы сейчас от чашечки чаю.

Немного погодя обе женщины уже сидели напротив друг друга в небольшой кабинке ресторана. Между ними на столике стоял, испуская пар, чайник. Кэтрин, размешивая в чашке сахар, улыбалась матери.

— Разве это не лучше, чем штурмовать вешалки в «Мэйси»?

Джулия улыбнулась ей в ответ:

— Гораздо. Я рада, что ты об этом подумала, детка. Иногда мы так бываем охвачены суетой, что совершенно забываем о важных вещах, не так ли? Она оглядела маленький зал тихого ресторанчика вздохнула. — Я часто приводила тебя сюда, когда ты была маленькой, Кэт. Ты любила одеваться в свои лучшие платья и туфельки-лодочки, когда мы шли сюда, и любила пить чай с сандвичами. — Глаза женщины затуманились, и она закусила губу. — Конечно, вряд ли ты это помнишь. Это было та давно...

— Я помню, мама. Как я могла забыть? Для меня было таким удовольствием приходить сюда. Я любила проводить с тобой день. И мне всегда хотелось вырасти такой же, как ты, чтобы мы были лучшими друзьями на всю жизнь.

Мать потянулась и схватила ее за руку.

— Мы и были, детка. Мы всегда были близки... — Ее пальцы крепче сжали руку Кэт, и она наклонилась вперед. — В последнее время все изменилось, правда? — произнесла она почти шепотом. — Я не понимаю, что произошло?

— Ничего не произошло, — быстро ответила Кэтрин, ощущая, как чувство вины удавкой сжимает ее горло. — Я по-прежнему люблю тебя, мама.

Джулия Кортни слабо улыбнулась:

— Я тебя тоже люблю. Но мы не ладим друг с другом в последнее время. — Она уставилась на свою чашку и вздохнула. — Мне кажется, что я временами тебя раздражаю, Кэт, раздражаю своими планами, разговорами о пустяках, но я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Ты ведь это знаешь.

Какой утомленной выглядит мать, думала Кэтрин, глядя на нее. Как много лет прошло с тех пор, когда у нее в последний раз был отпуск, настоящий отпуск. Насколько она помнит, мать никогда никуда не уезжала, даже на выходные. Нужны были деньги на уроки тенниса для Кэт, на лагерь для девочек-скаутов, но никогда для ее паузы в работе, и это утомительное одинокое существование длилось до сих пор. Казалось, нет сомнения в том, что женщина, посвятившая свою жизнь счастью дочери, должна понимать, что в ее жизнь принес Дэв. Кэтрин считала его особенным, и единственное, что их разделяет... Она глубоко вздохнула:

— Я понимаю, ты хочешь, чтобы я была счастлива, мама. И... и я счастлива. Я...

Джулия сплела свои пальцы с пальцами дочери...

— Вот почему я хочу, чтобы ты познакомилась с племянником Уиллер!

— Но, мама!

— Я тебе не сказала? Нас пригласили в клуб. Ты же знаешь, как мало не принадлежащих к этому кругу людей принимают в местном клубе. Это большая честь.

Кэтрин выдернула руку из ладони матери. Вот глупая, размечталась, что они с матерью смогут понять друг друга!

— Ради бога, мама... Ты же не думаешь на самом деле, что нас пригласят? Они... они просто терпят наше присутствие, мама, но мы никогда не станем членами клуба. И, по-моему, это хорошо. Я не люблю этих людей.

— Знаешь, ты ничуть не хуже тех людей, — спокойно возразила Джулия, наклоняясь над столиком. — Почему ты смешиваешь их всех в одну кучу? Согласна, некоторые из них довольно недружелюбны...

— Недружелюбны? Они замкнуты в своем тесном кругу, злые и...

— Не все. Некоторые очень даже приятны. Именно с ними я и хочу тебя познакомить. — Джулия заговорила быстрее: — Я хочу, чтобы ты имела все, чего заслуживаешь, Кэт. Это ведь не так ужасно, правда?

Кэтрин утомленно покачала головой:

— Я ведь постоянно твержу тебе: мне ничего этого не надо!

Глаза Джулии сузились.

— Вероятно, детка, мы говорим с тобой о разных вещах. Я имею в виду не только деньги, одежду и большой дом... я имею в виду счастье и...

— Вряд ли ты имеешь в виду именно это, мама, — раздраженно заявила Кэтрин, повысив голос. Но, оглядев тихий ресторанчик, прикусила губу. — Ты же не думаешь на самом деле, что счастье имеет ярлык с указанием цены? — добавила она уже почти шепотом.

— Я этого не думаю, я это знаю. Не смотри на меня так, как будто я сумасшедшая, детка! Гораздо легче быть счастливой, когда тебе не приходится думать о том, как бы оплатить свои счета. И, конечно же, проще быть счастливой, когда люди смотрят на тебя почтительно и уважают тебя.

Две женщины отстранились друг от друга, когда официантка поставила, между ними большое блюдо с крошечными сандвичами, потом Кэтрин вновь наклонилась вперед:

— Я не хотела бы такого уважения, которое люди получают только потому, что у них есть деньги. Это совсем не уважение, и ты это знаешь. Это... это подхалимство!

— Возможно, я воспользовалась не тем словом, — ответила Джулия, — но я точно знаю, о чем говорю. — Она огляделась и затем понизила голос до возбужденного шепота: — Ты думаешь, Милли Уиллер будет стоять в своем магазине, наблюдая за продавцами?

— О, мама, ради бога!

— Хорошо, можешь смеяться над тем, что я говорю, — холодно продолжила мать, — но ты все равно не сможешь отрицать, что деньги могут купить все, от чего жизнь становится более приятной. Возьми, к примеру, дочку Уиллеров. Она всего на пару лет моложе тебя...

— Я помню ее, — терпеливо заметила Кэтрин. — Она была довольно скучной маленькой занудой.

— Так вот эта «скучная маленькая зануда», горько произнесла Джулия, — учится в дорогущем университете, а не работает в офисе.

— Я не стесняюсь того, как зарабатываю себе на жизнь, мама. И мне нравится моя жизнь...

— Ну а мне — нет! — резко заявила Джули Кортни, и ее лицо потемнело от ярости. — Какое различие между мной и Милли Уиллер в это мире, а? Никакого, только случай рождения, Кэт. И даже не в этом. Мои родители тоже были богаты, и не моя вина, что они потеряли все до то го, как я родилась.

«Ну, вот все и открылось!» — подумала Кэтрин, глядя на мать. Она уже давно подозревала, что Джулия обижена на судьбу и считает, что та сыграла с ней злую шутку, лишив денег и привилегий, которые были ее по праву. Но теперь он была в этом уверена и понимала причину такой решимости ее матери попасть в столь недоступное для нее и закрытое светское общество Тампы. И если ей было неприятно наблюдать, как мать унижается перед Милли Уиллер, то еще отвратительнее было видеть злобу и горькое разочарование, которые разъедали, как рак, ее сердце.

— Когда я росла, — продолжала Джулия, беря себя в руки и успокаиваясь, — я как будто висела между двух миров. У нас было мало денег, Кэт. Я обходилась без многих вещей, но моя мать постоянно рассказывала мне, как они жили, когда только поженились. — Слабая рассеянная улыбка промелькнула по ее лицу. — Я знала все о танцах в местном клубе, о чайных церемониях и котильонах... — Она покачала головой, и выражение ее лица посуровело. — Ты думаешь, мне нравится унижаться перед такими людьми, как Уиллеры?