— Я больше не покину вас. — Итальянец улыбнулся ей в ответ с отеческой благожелательностью и легко положил руку на ее плечо. — Идемте поужинаем.

Легкий ужин, сервированный на длинных столах в роскошной sala da pranzo [29]палаццо, был удивительно обильным и калорийным. Но Канди сумела в себя впихнуть только микроскопическую порцию цыпленка и фруктовый салат с черным кофе. Выпив до этого бокал шерри, она решительно отказалась от алкоголя. И что бы ни говорил ее спутник, ничто не могло изменить ее решение. Сам он, очевидно, не устанавливал для себя никаких лимитов в потреблении спиртного.

Прошло некоторое время, прежде чем Канди поняла, что Марко пьет слишком много, но даже тогда не обратила на это особого внимания, как должна была бы сделать при других обстоятельствах. В этом чужом пышном и смущающем ее мире римского высшего общества люди, очевидно, вели себя совсем не так, как в деревне у свекрови ее сестры, хотя и в Грейт-Минчеме, в этом эталоне английского церковного прихода, иногда случались злоупотребления спиртным, особенно в сочельник. Вскоре она убедилась, что Марко ди Лукка — все, что угодно, только не счастливый человек, и догадалась, что желание утопить свои печали в вине — для него слишком большое искушение, чтобы устоять. Но в любом случае результат его возлияний не слишком бросался в глаза, и после ужина Канди по-прежнему была ему благодарна за покровительство и защиту от смущающих ее попыток его соотечественников завязать с ней знакомство. В одном из залов под музыку пианиста и двух виолончелистов довольно вяло танцевали несколько пар, и Марко спросил, не хочет ли она к ним присоединиться. Канди не хотела танцевать, головная боль становилась все сильнее, и она страстно подумывала о моменте, когда сможет незаметно уйти. Однако дядя хозяина, видимо, серьезно считал, что девушка только и мечтает о танцах, и ей пришлось ему покориться.

Как оказалось, Марко ди Лукка вовсе не был классным танцором и к тому же становился все более и более рассеянным. Когда музыка смолкла, он провел рукой по лбу, будто после тяжкого труда, и, к глубокому облегчению Канди, предложил ей посидеть.

— Я не очень хороший компаньон, малышка. — Его голос вызывал лишь легкое подозрение на нетвердость. — Я вам, вероятно, надоел.

— Вы мне вовсе не надоели. — Канди, улыбаясь, села рядом с ним. — Вы были очень добры ко мне. Скорее, это я вам надоела. Может, мне поискать Катерину?

Марко покачал головой:

— Останьтесь со мной… останьтесь. Микеле просил меня не сводить — как это у вас в Англии говорят? — не сводить с вас глаз, я так и делаю. — Сам же он в это время пристально смотрел куда-то в дальний конец зала, и, проследив за его взглядом, Канди поняла, что Марко ди Лукка наблюдает за матерью Микеле.

— Микеле просил вас присматривать за мной? — Она почувствовала жгучее любопытство узнать, что точно сказал граф своему дяде.

— Да. — Марко повернулся и пристально посмотрел на нее. — Инструкции моего племянника были очень четкими. Вы редкая находка и должны быть осторожны.

— Почему я должна быть осторожна? — Канди пыталась говорить легко, но сердце ее гулко билось.

Выражение лица Марко ди Лукки изменилось.

— Я говорил вам… Вы великая надежда музыкального мира, будущая примадонна.

Взгляд его вновь переместился на яркую фигурку невестки, и Канди стало ясно, что она занимает его внимание лишь частично, но что-то заставляло ее продолжать свое расследование.

— Неужели… неужели граф… действительно думает, что я так хороша? — спросила она, чувствуя, как зарделись ее щеки.

Итальянец вновь посмотрел на нее. Внезапно его добродушное лицо стало старым и усталым.

— Вы очень хотите это узнать?

— Да, разумеется, — спокойно ответила Канди.

— Для Микеле вы чудо. Восхитительный талант… огромный талант, который он может обработать и затем преподнести миру как подарок.

— Ох! — Она тяжело сглотнула.

— Вы не хотите быть подарком миру?

— Просто я вовсе не такой уж восхитительный талант.

— Мой племянник думает иначе. Вы можете вдохнуть в его жизнь смысл. Впоследствии вспоминая об этом, вы испытаете прекрасное чувство…

— Я смогу… Что вы имеете в виду? — Потрясенная, Канди уставилась на Марко ди Лукку, как будто он на время обезумел. — По-моему, в его жизни и так достаточно смысла. У него есть все… — «Например, Катерина Марчетти», — хотелось ей добавить.

— Вы думаете, этого достаточно мужчине, который каждое утро просыпается с невыносимым бременем на душе?

На мгновение повисла тишина.

— С невыносимым бременем? — Она сдержанно повторила его слова.

— А вы не знаете? — Прошло несколько секунд, пока итальянец внимательно зондировал ее лицо, затем губы его скривились. — Нет, вы ничего не знаете.

— Не понимаю…

— Вам нет необходимости понимать. Забудьте, что я сказал. Это вас не касается.

Канди не отводила взгляда от лица Марко. Ее собственное стало бледным и встревоженным.

— Пожалуйста… Я хотела бы знать, что вы имели в виду…

Он наклонился к ней:

— Послушайте меня, Канди. — Ее имя в его устах звучало, как Кенди. — Я известный шутник. А иногда молчун. Вы заметили, а? Порой я говорю слишком много и такие вещи, которые ничего не значат… совсем ничего. И то, что я сказал только что, тоже ничего не значит. — Встревоженная, Канди молчала. И он похлопал ее по руке. — Ну же, cara, улыбнитесь! Это же сочельник.

Она знала, что не может больше давить на него. Если у Марко нет желания говорить, с ее стороны некрасиво настаивать. Но весь остаток вечера его странные слова изводили ее, как тупая зубная боль. «Каждое утро он просыпается, чтобы столкнуться с невыносимым бременем… невыносимым бременем… бременем…».

В некоторых странах компании, подобные той, что собралась в палаццо Лукка этим вечером, засиделись бы до самого утра Рождества. Но это была Италия, и точно в четверть одиннадцатого все начали расходиться, чтобы принять участие в полуночной мессе.

Канди стояла на ступеньках мраморной лестницы под ясными, холодными и далекими звездами и оглядывалась в поисках Катерины. Она давно не видела ни ее, ни Микеле. Кроме Марко ди Лукки и его ослепительной невестки, которая один раз, проходя, остановилась, чтобы похлопать ее по щеке и выразить надежду, что девушка прекрасно провела время, Канди не видела больше ни одного знакомого лица и чувствовала себя усталой, немного потерянной. Она уже попрощалась с Марко, поблагодарила его за доброту и сказала, что собирается поискать Катерину, но теперь засомневалась, не лучше ли ей вновь вернуться к нему? Здание быстро пустело, но итальянки нигде не было видно.

И тут внезапно она ее увидела. Катерина медленно спускалась по ступенькам, повернув голову так, чтобы видеть лицо Микеле, идущего рядом с ней. Оба были так поглощены разговором, что чуть не прошли мимо нее.

Но черные глаза графа остановились на ней, он что-то быстро сказал Катерине, и та подошла к англичанке.

— Я искала тебя, cara. — В ее глазах читались угрызения совести. — Я иду в церковь с Микеле. Синьор Марко отвезет тебя домой… или, если захочешь, сначала на мессу.

— Хорошо. — Канди произнесла это так уныло, что сама испугалась своего голоса и предприняла отчаянное усилие изменить это впечатление. — Вечер был прекрасный, правда?

— Да, прекрасный. — Итальянка серьезно посмотрела на нее. — С тобой все в порядке, Кандида?

— Конечно. Я великолепно провела время. Увидимся утром.

— Да, хорошо. Спокойной ночи, cara.

Всего на мгновение поверх головы Катерины глаза Канди встретились с темными и непостижимыми глазами Микеле. Он не улыбнулся, не сказал ни слова и секундой позже зашагал вниз по лестнице в скрывающую темноту внутреннего двора. Вскоре он и Катерина исчезли из вида.

Канди осталась стоять там, где они ее оставили, вцепившись одной рукой в перила, другой — в свою маленькую сумочку.

— Не печальтесь так, Канди, — раздался позади голос Марко ди Лукки.