Ей, видимо, удалось все-таки привлечь его внимание.

— Вы хотите уйти?

— Нет, но… — Она чувствовала нелепое смущение и робость в придачу. — Если я вам мешаю…

— Вы не мешаете, — быстро отозвался он. — Пожалуйста, останьтесь. И если вам действительно доставляет удовольствие слушать прекрасный рояль, обесчещенный топорным дилетантом, я сыграю вам что-нибудь на ваш вкус. — Он говорил с явным иностранным акцентом, хотя его английский был вполне хорош. — Вы любите музыку?

— Да, очень люблю.

— Возможно, вы и сами играете?

— Немного, но…

Канди опустилась в огромное, обитое парчой кресло, а мужчина вновь сел за рояль.

— Но вы по достоинству оцениваете усилия других? — Мужчина улыбнулся, и лицо его изменилось. — Вы любите Шопена?

— Я думаю, все любят Шопена.

— Не все. — Он нежно пробежал пальцами по мерцающим клавишам из слоновой кости, и комнату вновь заполнили чудесные звуки. — Но, глядя на вас, можно подумать… Да, естественно, вы любите Шопена.

Он начал играть небольшой популярный вальс, и Канди, откинувшись на подушки кресла, постепенно полностью расслабилась. Обычно ей всегда было не по себе в обществе незнакомых людей, но почему-то этот иностранец, вопреки своим рассеянным манерам и грустным глазам, не произвел на нее такого эффекта. Доиграв вальс, он перешел на знакомый ноктюрн, и она, слушая, совсем забыла и про Сью, и про синьора Каспелли, и про все остальное, что было у нее до этого момента на уме. Ей было тепло и уютно, а звуки рояля успокаивали. Реальность ушла куда-то далеко….

Внезапно дверь в гостиную резко распахнулась, послышался приглушенный звук голосов, и на пороге появилась Сью. Она говорила с кем-то, кто находился позади нее, но, увидев сестру, быстро вошла в комнату с таким видом, что стало ясно — ничего приятного она сообщить не может.

— Я ужасно сожалею, Канди… я честно пыталась, но это не помогло. Секретарь Каспелли говорит, что он уже сделал свой выбор! И вообще этот гадкий человек уезжает завтра утром и не собирается устраивать никаких дополнительных прослушиваний в Лондоне. Я чувствую себя отвратительно, поскольку это все моя вина. Дорогая, ты очень расстроена?

— Конечно, нет, — искренне заверила сестру Канди.

Появление Сью напугало ее частично потому, что синьор Каспелли и горячо дискутируемый вопрос, готов ли он принять ее или нет, в этот момент совершенно выпали у нее из головы. Она повернулась, чтобы представить сестре присутствующего в гостиной гостя, который, прекратив играть, молча встал, но тут же осознала, что сама не знает его имени. Пребывая в нерешительности, Канди вдруг заметила, как следом за Сью в комнату входит еще кто-то. Мгновенно щеки девушки зарделись от удовольствия, и все остальное было забыто.

— Джон! — Канди даже не пыталась скрыть простодушной радости в своем голосе, она все равно не смогла бы этого сделать. — Я не знала, что ты уже здесь!

— Привет, Канди! Неужели не знала?

Он стоял на пороге и улыбался ей довольно рассеянно. Высокий, потрясающе, как кинозвезда, красивый, Джон Райленд всегда производил сокрушительный эффект на женщин, и, по мнению Канди, по крайней мере, не было во всем мире ни одного мужчины, который выдержал бы сравнение с ним. И этот самый эффект достаточно ясно продемонстрировало ее лицо, когда она стояла, глядя на него и ожидая, что Джон подойдет и спросит, что она делала в последние несколько недель. И от Сью, и, возможно, от присутствующего незнакомца не ускользнуло мучительное нетерпение в ее глазах.

Но Джон не подошел к ней. Вместо этого он с протянутой рукой поспешил поприветствовать чужестранцы по-прежнему стоявшего у рояля.

— Ну и ну! Значит, ты это сделал! Надеюсь, ты хорошо доехал? Боюсь, местные дороги доставили тебе массу неприятностей. Они могут показаться сплошным лабиринтом.

Иностранец слегка снисходительно склонил голову:

— Спасибо, у меня было довольно приятное путешествие.

— Отлично! — В голосе Джона прозвучало облегчение. Он немного поколебался, глядя на Сью и Канди. — Вы уже познакомились с графом ди Луккой? Или я должен вас представить?

Канди ничего не ответила, но Сью, оценивающе и с живым интересом посмотрев на красивого незнакомца, которого она до сих пор игнорировала, выразительно покачала аккуратной темной головкой.

— Я ни с кем не виделась еще — была привязана к телефону с того момента, как вошла в дом.

Она протянула графу руку, и тот склонился над ней. Джон, завершив представление, глянул на Канди и с неуклюжей попыткой пошутить произнес:

— Мы не должны также забыть о маленькой сестренке Сью!

Канди вспыхнула, чувствуя себя странно задетой и смущенной. Но граф ди Лукка с улыбкой повернулся к ней.

— Синьорина и я еще не успели представиться друг другу, — пояснил он. — Но я не сказал бы, что мы с ней совсем не знакомы — мы выяснили, что разделяем любовь к Шопену.

— О, вы говорили о музыке, да? — Джон выглядел удивленным. Он официально представил обоих друг другу, затем добавил: — Граф прибыл из Италии, Канди. Возможно, он даст тебе несколько советов по поводу твоего пения.

— Пения? — Граф поднял узкие черные брови.

— Да. — Джон с тем же вызывающим тошноту рассеянным видом бросил взгляд на часы. — Сью сказала мне, что Канди только что испытала сильное разочарование — она пропустила прослушивание, так что ее нужно поддержать и ободрить. Сожалею, Канди, что тебе так не повезло.

Она ничего не ответила, а Джон, пробежав рукой по своим густым черным волосам, опять посмотрел на часы:

— Ладно, пойду приведу себя в порядок перед ужином. Увидимся позже, Канди…

Итальянец слегка наклонил голову, когда Джон выходил из комнаты, Канди же стояла совершенно неподвижно с видом удрученного ребенка. Недоумение, написанное на ее лице, было замешательством маленькой девочки, только что сделавшей открытие, что взрослые порой бывают совершенно непостижимыми. Но обида, постепенно проявлявшаяся в ее глазах, не имела ничего общего с детской, и ее сестра, брови которой были слегка подняты, не оставила этого незамеченным.

— Джон, должно быть, абсолютно выдохся по дороге сюда из Лондона. — Голос Сью, слишком оживленный, внезапно резко разорвал тишину, и Канди, как будто очнувшись от транса, вздрогнула.

— Да, — кивнула она, — должно быть…

Она слышала, как сестра спросила графа, не устал ли и он во время своего путешествия, но не услышала его ответа. Джон… ее Джон… ушел от нее! Джон, вернувшийся из Рима, стал совершенно другим человеком… Сью, и итальянец, и все остальные казались где-то далеко. Ничто вокруг не было реальным. Чувствуя себя не состоянии даже двигаться, Канди стояла и ничего не говорила, пока, наконец, Сью не взяла ее за руку и не потянула наверх переодеться к ужину. Единственное, что девушка заметила, направляясь к двери, было выражение глаз графа ди Лукки, наблюдавшего за ней. В этот момент в них отражалось сочувствие. У Канди внезапно возникло чувство, что он не только прочел ее мысли, но и заглянул в ее душу и теперь ее жалел, как пожалел бы любого плачущего ребенка, потерявшего любимую игрушку. Он понял ее несчастье, но для него оно было слишком банальным.

Канди обрадовалась, когда дверь за ней закрылась, и она на время оказалась в безопасности, вдали от холодной проницательности этих бдительных карих глаз.

Столовая в старом доме была обшита белыми панелями. Ее высокие окна выходили на пышный розовый сад, за которым расстилалась спокойная панорама холмистых пастбищ. Канди любила этот вил из окон. Но в этот ранний октябрьский вечер длинные, цвета баклажана, бархатные портьеры на окнах были уже задвинуты и на столах горели красивые канделябры. Комната выглядела очаровательно: дорогой ковер под цвет портьер закрывал весь пол, полированный стол сверкал серебром и яркими цветами, но сегодня она показалась Канди холодной и официальной. Несмотря на центральное отопление, девушка слегка поежилась и еще раз поправила фрукты в вазе. Последние полчаса она находилась на кухне, помогая миссис Райленд и ее верной помощнице с приготовлениями к ужину, отчасти потому, что всегда любила быть полезной, отчасти потому, что не чувствовала особого желания участвовать в общей беседе и поглощении аперитивов в гостиной. Джон был там, она это знала, и обсуждал с графом ди Луккой свою поездку в Рим. Сью, оживленная и элегантная, в облегающем платье из изумрудной парчи, тоже принимала участие в разговоре. Но у Канди почему-то возникло странное чувство, что там, среди них, для нее нет места. Поэтому она направилась на кухню, где миссис Рейн, приходящая работница, фаршировала фазана и рассказывала о новом викарии, а Элисон Райленд в рабочем халате, наброшенном поверх вечернего черного бархатного платья, украшала огромный торт засахаренными фруктами и взбитыми сливками. Обе смотрели на девушку с рассеянными снисходительными улыбками, считая ее милым ребенком, и постоянно находили для нее маленькие поручения, но ни одна не обратила на нее серьезного внимания, за что Канди была им благодарна. Она протирала бокалы, наполняла солонки и перечницы и вот теперь в столовой раскладывала по вазам фрукты. Когда Канди пристроила на место последний апельсин, настенные часы над камином пробили восемь, за ними мгновенно последовал тяжелый бой старинных напольных часов в холле, и миссис Рейн, оторвавшись от фазана, выскользнула из кухни, чтобы ударить в гонг, призывая всех на ужин.