Восьмицилиндровый двигатель, слава богу, был из металла, так как увлечение фанерой пришло много позже. Для летательных аппаратов он решительно не годился. Двести сорок килограмм весила лишь его главная часть. Массивная система водяного охлаждения, работавшая от водопровода, огромный плоский испаритель топлива в системе питания тянули еще килограмм на восемьдесят и превращали мотор исключительно в стационарную установку. Но пару идей Самохвалов подсмотрел. Во-первых, электрическая система зажигания питалась не от лейденских банок, а от генератора, вращавшегося от коленвала. Во-вторых, цилиндры располагались горизонтально по четыре с каждой стороны с тем, что рабочему ходу поршня соответствовало сжатие в противоположном цилиндре. Не сразу, но в будущем, когда потребуются мощные авиамоторы, оппозитная схема себя покажет.

Суперагрегат, вопреки заверениям создателя, пару лет не работал. Его сгубили не железные хвори, а электричество. На подходе к верфи Петр заметил дымящую трубу котельной. Внутри не менее половины всей механизации электрифицировано, а лампочки с угольной начинкой вытеснили газовые и керосинные светильники. Прогресс, господа. Электростанцию дешевле и проще кормить углем, чем аппарат с циклом Отто — экзотическим бензином.

— Впечатляет?

— Слов нет, Огнеслав Степанович. В Европе два цилиндра — редкость. А тут восемь!

— Это что. Я еще арборит покажу.

Понимая, что добром от Костовича не избавиться, не осмотрев воплощение его идеи-фикс, Самохвалов надел маску заинтересованности и дал отвезти себя на фанерный завод. Там, взяв в руки неожиданно тяжелый, но твердый и гибкий лист, понял, что отыскал один из самых важных материалов для самолета.

— Три слоя, общая толщина миллиметров пять. А тоньше возможно?

— На нынешних станках — не тоньше трех или довольствоваться двумя слоями.

— Все равно, для нервюр — идеальный материал.

— Да, особенно если выпилить отверстия для облегчения.

Пробуя гибкость, Петр согнул заготовку, и она треснула.

— Жаль, переднюю кромку крыла из арборита не выгнуть. Там наибольшее давление, деформация шелковой обшивки. Геометрия нарушается.

Вместо ответа Костович усмехнулся и протянул образец двухдюймовой трубы из пяти слоев.

— Но как?

— Элементарно. На заготовку крепится первый слой, на него клеятся остальные в уже согнутом положении.

— Замечательно! Жаль, что вес не позволит обшить фанерой все крыло.

— Не будьте столь категоричны, Петр Андреевич. Арборит возьмет часть нагрузки, стало быть, сэкономите на наборе. Затем выигрыш получите за счет жесткости обшивки — дерево лучше держит аэродинамическую форму. Оно крепче аэростатной ткани, дыру починит любой столяр.

— А цена?

Костович назвал.

— Немыслимо! Сосновые рейки раз в двадцать дешевше.

— Сравните с ценой на шелк, лаком пропитанный, и на стальные конструкции. А где можно простой рейкой обойтись — кто же вас неволит.

Поколебавшись, Самохвалов решил заказать метровый кусок крыла на пробу, сравнив его вес и подъемную силу с таким же, но обтянутым шелком, как на первых двух аппаратах.

Финансовый вопрос помог решить незабвенный Плевако, который появился в столице ближе к октябрю и дал на подпись пострадавшему от военно-полицейского произвола конструктору два исковых заявления на мильен рублей каждое: к Трубецким за уничтожение «Самолета-1» и к прокуратуре с полицией за гибель «Самолета-2». С присущей ему непринужденностью московский поверенный убедил присяжных, что невежественные вандалы-провинциалы уничтожили бесценные творения питерского гения Самохвалова, имевшие невероятную техническую и культурно-историческую ценность. Гвардейский поручик Александр Трубецкой, выдающийся соратник Самохвалова и герой России по версии защитительной речи в Минском суде, превратился в жалкого недотепу, который полез не в свое дело и взорвал уникальное изобретение, затормозив воздухоплавательное развитие страны не менее чем на полгода.

Конечно, присуженные суммы оказались далеки от мильенных, но с лихвой окупили затраты на приглашение адвоката в оба гражданских и в уголовный процесс, а также львиную долю денег, вложенных в авиацию. Вызванные в столицу полицмейстер и двое его подручных получили громадные регрессные иски за ущерб казне, которую она понесет, выплачивая компенсацию за порубленный планер.

Ни родственные связи, ни усилия дорогого присяжного поверенного не уберегли губернатора от материальной ответственности — слишком выпуклой была его роль в событиях перед взрывом и в организации травли авиаторов. Однако, к неудовольствию последних, взыскание распространилось не только на самого князя, но и на имение Трубецкого-младшего, причитавшееся по наследству вдове с детьми. Плевако категорично отмел колебания своего клиента по сему поводу — у княжеской фамилии вдосталь средств, дабы не оставить без куска хлеба двух осиротевших родственников.

С капитаном Талызиным также случился неприятный казус. Присяжный поверенный, защищавший интересы губернаторского семейства, настоял на включении артиллериста в число ответчиков. В результате солидарная материальная ответственность как корова языком слизнула небольшое фамильное имение небогатого военного. Петр хмурился, надеясь на материальный удар исключительно по главным виновникам своих злоключений. Штабс-капитан, хоть и сыгравший роль спускового крючка в той истории, особой злости у Самохвалова не вызывал. Увидев колебания истца, Плевако выпросил у председательствующего краткий перерыв, оттащил клиента в сторону и зло спросил:

— Петр Андреевич, когда вас прижали к стене и грозились отправить на каторгу, кто-нибудь из них вас пожалел? Пришел на помощь? Думаете, Талызин носил бы вам передачи в острог? Дудки! Вам помогли лишь брат да Можайский. И я, за большие деньги. Почему вы их должны жалеть?

— Да, но...

— Никаких «но». Соберитесь, сударь. Мне нужна ваша твердая уверенность в правоте, чтобы ободрать их до нитки.

Вручив Самохвалову копии решений по обоим делам, звезда адвокатуры неожиданно заявила:

— Начинается самое трудное.

— Но мы же выиграли?

— А кто принесет вам ваши деньги? Писарь-делопроизводитель от судебных приставов Петербургского окружного суда отправит бумагу в Минский департамент юстиции. В курсе, мой друг, что ненаглядный князь оправился от удара, и вновь держит губернию в ежовых рукавицах? Теперь представьте местного пристава, явившегося к нему с требованием в пятьдесят тысяч рублей.

— Задача. Советом поможете?

— Извольте. Обратитесь к питерским исполнителям. Как только в Минске задержка с взысканием выйдет, пристав туда отправится и такой шум учинит, что Трубецкого даже его родство с Гедиминами и Романовыми не спасет. Но с судейским делиться придется.

— Сколько?

— По-разному. От десятины и выше.

Снова поправив свое материальное положение, Плевако, любивший говаривать «я сытый, давно сытый человек», с торжествующим видом укатил в Москву. Самохвалов скрепя сердце побрел к столоначальнику приставов. Несмотря на победу в трех делах, им владело желание впредь всеми силами избегать российскую юстицию, хищное, жирное и абсолютно бесчеловечное чудовище.

Первые деньги поступили лишь к зиме — с продажи усадьбы злополучного капитана. Петр оплатил постройку новой аэродинамической трубы — огромной, в которой можно продуть самолет в натуральную величину.

— Однако-с! Дистанции огромного размера, — впечатленный увиденным, Жуковский даже Грибоедова процитировал. — А внутреннее убранство подобно вашему первому опытному залу.

— Намекаете на мою комнату в доме на Васильевском? Не судите строго, дорогой Николай Егорович, сваять трубу диаметром четырнадцать метров мне не под силу, да и незачем. В небе нет ровных потоков. Обдуваю аппараты как есть.

Пригород столицы, ограниченный несколькими железнодорожными ветками и перечеркнутый речкой Волковкой, был отдан воздухоплавателям по принципу: «Бери, Боже, что мне негоже». Излюбленное место лихих людей, дуэлянтов и прочих далеких от законопослушания субъектов приглянулось военным для артиллерийских учений. Когда же с увеличением дальности стрельбы Волковское поле стало тесноватым, эту местами заболоченную и обильно изрытую воронками местность отдали аэронавтам волей военного министра Ванновского. Подумаешь — болота, небо-то везде одинаковое, и во вновь образованном Воздухоплавательном парке ввысь поднялись первые русские офицеры.