– Мне плевать, чего она там начиталась, – решительно сказал Драчинский. – Она старше меня на десять лет. Если учесть вольные нравы нынешней молодёжи, будь она ещё чутьчуть повзрослее, она по возрасту годилась бы мне в матери. Я принципиально не сплю с женщинами старше меня.

– Это у тебя комплекс, – заметил Ерофеев. – Тоже мне, любитель нимфеток нашёлся.

– С несовершеннолетними я тоже не сплю, – обиделся Влад.

– Принципиально? – подколол его Харитон.

– Идите к чёрту, – разозлился Драчинский. – Я поэт, и я свободный человек. Я делаю только то, что хочу, и я сплю лишь с теми женщинами, с которыми хочу.

– Ты считаешь себя свободным человеком? – удивлённо вскинул брови Ерофеев.

– Я не придерживаюсь теории, что свобода воли – всего лишь миф, поскольку законы природы и общества накладывают естественные ограничения на волеизъявление человека… – начал Влад.

– Нишкни, яйцеголовый! – рявкнул на него Харитон. – Ты мне тут философией мозги не пудри. Тоже мне, умник нашёлся. Ты лучше скажи мне, когда заканчивается твоя шенгенская виза!

Драчинский испуганно посмотрел на него. Вращающийся в среде излишне склонных к интеллектуальному онанизму непризнанных писателей, художников и поэтов, Влад не привык к грубым и вульгарным простонародным выражениям.

– Послезавтра, – сказал Драчинский. – А что?

– А у тебя есть деньги, чтобы послезавтра пересечь границу Объединённой Европы? – насмешливо прищурился Ерофеев.

– Нет. А что? Я пока не собираюсь возвращаться в Россию, – пожал плечами Влад. – Вот Эразм Васькин полгода по Европе мотался вообще без всякой визы.

– Эразм Васькин – это тоже свободный поэт с твёрдыми принципами? – поинтересовался Харитон.

– Нет. Это знаменитый хичхайкер, – пояснил Драчинский. – Он написал книгу "Задарма по Европе и Америке".

– Вот и будет тебе "задарма по Европе", – усмехнулся Ерофеев. – Только это "задарма" ты получишь в европейской тюрьме, а уж я позабочусь о том, чтобы эта тюрьма была далеко не самой лучшей.

– Вы не посмеете! Это подло! – грозя Ерофееву кулаком, закричал Влад.

– Если не согласишься охмурить Стефанию, то увидишь, посмею я или нет! – пожал плечами Харитон.

– Да оставь ты его в покое, – неожиданно вмешался в разговор Пьер Большеухов. – Пусть катится на все четыре стороны. Я сам соблазню Стефанию!

Драчинский и Ерофеев недоверчиво уставились на него.

– Ты соблазнишь Стефанию? – усмехнулся Влад. – Да ты просто старый жиртрест. Ты лучше на себя в зеркало посмотри.

Харитон не был столь категоричен. Он не хотел ещё больше травмировать друга, на которого и без того свалилось слишком много несчастий.

– Пьер, – смущённо кашлянул он. – Ты, конечно, мужчина видный, но ведь ты на девять лет старше принцессы. Кроме того, хоть и по жене, но ты всётаки граф, а принцессе нравятся молодые стройные простолюдины.

– Ты назвал его "видным мужчиной"? – в запальчивости окончательно переходя на "ты", усмехнулся Драчинский, в запальчивости переходя на "ты". – Одно из двух – или ты влюблённый гомик, или ты псих. Учитывая твою бредовую идею насчёт Стефании, я склоняюсь к последней версии.

– Эта идея не бредовая, а патриотическая, – набычился Ерофеев. – Впрочем, вам, молодёжи, этого не понять. Вы вообще не знаете, что такое патриотизм.

– Я – гражданин мира, – гордо сказал Влад.

– Вот и я о том же, – кивнул головой Харитон. – Только куда катится этот мир с такими гражданами?

– Да не о чем с ним говорить, – снова вмешался Пьер. – Вышвырни его на улицу, и дело с концом. Эта дешёвая балаболка, не способная толком срифмовать две строки, просто дрейфит. Он только и умеет, что языком болтать, да на дороге руками размахивать в надежде, что его ещё бесплатно покормят. Он и официантку охмурить не способен, а что говорить о принцессе! Она даже плюнуть в его сторону побрезгует, не то, что закрутить с ним роман.

– Что? – взвизгнул Драчинский. – Да я только свистну, и такие бабы, как она, толпой ко мне в постель повалят! Да если бы я только захотел…

– Ладно, вали отсюда, трепло, – лукаво подмигнув Большеухову, махнул рукой Харитон. – Пиши себе лучше стишки про розы и морозы, а любовь оставь настоящим мужчинам. Так уж и быть, не буду сажать тебя в тюрьму. На твою попку даже зэки не польстятся.

– Ну знаешь ли, это уж слишком! – завёлся Влад. – У меня великолепное молодое тело и прекрасно развитые ягодичные мышцы. Кроме того, я никогда не рифмую "розы" и "морозы". Я настоящий поэт, а не какойнибудь бездарный графоман. Хотите, я почитаю вам свои стихи?

– Боже избавь нас от этого! – как от назойливой мухи, отмахнулся от него Пьер. – Вали отсюда, бездарь! Кстати, к обеду мы тебя не приглашаем, так что если хочешь есть, можешь порыться в ближайших мусорных баках.

– Ладно! – угрожающе произнёс Драчинский. – Вы ещё не знаете, с кем вы имеете дело. Хорошо. Я предлагаю вам пари. Мы оба попробуем соблазнить принцессу, и когда я выиграю, вы за свой счёт опубликуете сборник моих стихов стотысячным тиражом в России и во всех странах Европейского Сообщества.

– А если выиграю я, ты сожжёшь все свои гениальные произведения и поклянёшься больше никогда в жизни не писать стихов, – заявил Большеухов.

– Согласен! – запальчиво воскликнул Влад.

– Вот и хорошо, – усмехнулся Харитон. – Теперь можно и пообедать!

* * *

Когда Эжен Карданю, сидящий за маленьким окошком банка "Сентраль Франсез", принял от вкладчика пятьдесят тысяч франков наличными, у него задрожали руки. Это был момент, которого он так давно ждал. Сейчас или никогда. Или он, незаметный банковский клерк, войдёт в историю, как великий французский патриот, присоединивший княжество Монако к Франции, или он навсегда останется скромным банковским служащим, живущим в крохотной квартирке и еле сводящим концы с концами в конце месяца.

Вкладчик забрал банковскую книжку и ушёл. Эжен задумался над тем, откуда он взялся. В небольшой деревушке АшёзанАмьенуа, где он работал, все вкладчики были хорошо знакомы ему. Они приносили или забирали деньги, но это были всегда незначительные суммы. В Европе было не принято носить с собой крупные суммы наличными. Скорее всего, это были "грязные" деньги, но Эжена это не волновало. Какими бы ни были эти деньги – "чистыми" или "грязными", они помогут ему выполнить его великую миссию.

Воспользовавшись тем, что Франсуа, его коллега, отвернулся, Карданю спрятал деньги в карман.

– Чтото у меня голова разболелась, – сказал он. – Пожалуй сбегаю в аптеку, куплю аспирину. Подменишь меня, если что?

– Ладно, давай, только побыстрее, – кивнул головой Франсуа.

– Я мигом. Одна нога здесь, другая там, – пообещал Эжен.

Тяжёлая металлическая дверь с пуленепробиваемым стеклом с шумом захлопнулась за его спиной.

"Я больше никогда сюда не вернусь", – с лёгкой грустью подумал Карданю, быстрыми шагами удаляясь от "Сентраль Франсез".

Он сел в машину, в багажнике которой уже несколько месяцев как лежал чемодан с одеждой и вещами, подготовленный именно на такой случай. Домой Эжен заезжать не собирался. Он решил бросить машину недалеко от автобусной станции Авиньона.

* * *

– Вы понимаете, насколько опасно то, что вы хотите сделать, – произнёс Густав Фогельгезанг, внимательно глядя на Жозефину МотерсидеБелей. – Это настоящее безумие. Я заявляю вам это с полной ответственностью.

– Я заплачу сколько вы скажете, – решительно сказала графиня. – Просто назовите сумму и сделайте то, о чём я вас прошу.

– Но дело не в деньгах! – воскликнул Густав. – Я ваш врач, и я просто не могу допустить подобного надругательства над собственным телом! Вы и так прекрасно выглядите для своего возраста. Современная медицина не может превратить пятидесятивосьмилетнюю женщину в восемнадцатилетнюю девушку. Такое под силу только господу богу, но, к сожалению, господь не занимается пластической хирургией.