Пока он звонил в полицию, я сделала то, что обычно делаю, когда сильно расстроена. Отправилась прямиком на малюсенькую кухню, открыла холодильник, вынула одну из двухлитровых пластиковых бутылок кока-колы, которые всегда держу там про запас, и налила себе большой стакан. Добавив очень много льда. Когда немного погодя в кухню вошел Матиас, я уже осушила полстакана одним глотком.

А если вы за один присест вольете в себя большое количество газированного напитка, вам очень захочется рыгнуть. Моя мать наставляла меня, когда я еще училась в начальной школе: настоящие дамы-южанки никогда не рыгают. Конечно, я уже тогда знала, что мама врет. Здравый смысл подсказывал, что дамы-южанки не могут время от времени не рыгать, иначе у бедняжек внутри скопится столько воздуха, что в один прекрасный день все ваши знакомые дамы, живущие на юге, лопнут и разлетятся на мелкие кусочки. А поскольку я никогда не слыхала, чтобы дамы сами по себе взрывались, то понимала, что мама в очередной раз вешает мне лапшу на уши. У моей матери было несколько любимых блюд из лапши. Например, "дамы-южанки всегда ступают мелкими шажками". Или "дамы-южанки всегда позволяют мальчикам выигрывать". И самая свежая новинка из лапши, которой она меня угощала, когда я уже заканчивала школу, — "дамы-южанки понятия не имеют, что такое французский поцелуй".

Многолетнее воспитание в антирыгательном духе не проходит бесследно, и сейчас я не могла позволить себе издать столь неприличный звук в присутствии Матиаса. Поэтому, слушая его, выдавливала из себя воздух по чуть-чуть. Словно спускала шину.

Матиас оставался верен себе: он сразу перешел к делу.

— Итак, какие у вас соображения? — вопросил он. — Кто, по-вашему, в нас стрелял?

Я лишь глядела на него, вытаращив глаза и громко кашляя, чтобы заглушить шум спускаемой шины. Произнеси я хоть слово, и воздух из моей шины вышел бы разом, поэтому я пожала плечами и помотала головой в надежде, что на международном наречии мой жест означает: "А мне почем знать?"

Похоже, я правильно выражалась на международном языке. Матиас кивнул, словно отлично меня понял, и небрежным тоном обронил:

— Кто бы это ни был, либо он невероятно дрянной стрелок, либо просто пытался запугать нас.

Но, должно быть, выстрелы, подпалившие ему волосы, произвели на Матиаса более сильное впечатление, чем он хотел показать, потому что он вдруг принялся довольно удачно подражать Леонарду Аккерсену. Казалось, какая-то пружинка не дает ему устоять на месте. Он мерил шагами маленькую кухню, напоминая зверя в клетке.

Интересно, что он имел в виду, когда сказал "пытался запугать"? Я не могла поручиться за Матиаса, но что касается меня, стрелок определенно преуспел в том, что называется "напугать до смерти". Чтобы заглушить раскаты грома в груди, я потянулась к бутылке колы и снова наполнила стакан.

С некоторым опозданием вспомнив о хороших манерах, я помахала бутылкой перед носом Матиаса. Что, по моему мнению, на международном языке должно было означать: "Хотите кока-колы?"

И я опять не ошиблась. Матиас покачал головой, не переставая вышагивать по кухне.

— Этот человек наверняка знал, что мы задаем вопросы, — продолжал он. — Кто-то очень не хочет, чтобы мы совали нос в его дела…

Я все еще выпускала воздух из шины, поэтому благоразумно промолчала. Господи, моя жизнь становится похожей на второразрядный детектив. Но если бы мне пришлось выбирать среди возможных кандидатов на звание убийцы, я бы, несомненно, ткнула пальцем в Эдисона Гласснера. Разве не звонил Матиас адвокату менее часа назад и не подсказал ему, где мы находимся и чем занимаемся? А именно — устраиваем самодеятельные допросы? После звонка у Гласснера было предостаточно времени, чтобы добраться сюда и попытаться приструнить нас парочкой хорошо просчитанных выстрелов.

Впрочем, Джарвис тоже годился на роль стрелка. Мы ведь расспрашивали его, не так ли? А чем объяснить исчезновение из папки всех документов о продаже доходного дома Эфраима Кросса? Возможно, мы с Матиасом стояли на пороге некоего открытия и Гласснер или Джарвис решили остановить нас пулями.

Совсем недавно я на себе испытала, какое это удивительное ощущение, когда тебя обвиняют в том, чего ты не делал. И вот теперь намереваюсь познакомить с этим ощущением других людей. При помощи столь же убедительных доказательств. Поэтому я не торопилась озвучить свои подозрения.

За меня это сделал Матиас.

— Это мог быть Гласснер или ваш босс, — заявил он, расхаживая по кухне. — Конечно, мы даже не знаем, хотел ли стрелок убить нас обоих или только кого-то одного. По двум выстрелам трудно судить. Возможно, он целился только в меня, но оба раза промахнулся. — Матиас метнул взгляд в мою сторону, и не надо было долго ломать голову, чтобы догадаться, о чем он умолчал.

Или же убить хотели только меня.

В этом случае при подборе кандидата на звание убийцы список был практически неограничен, если учесть, сколько интересных знакомств я завела в последние дни. Включая мать человека, который сейчас расхаживал передо мной. Припоминая, сколь теплый прием оказала мне Харриет Шекельфорд Кросс в конторе Эдисона Гласснера по окончании чтения завещания ее покойного мужа, я бы не удивилась, если бы безутешная вдова наняла киллера. Полагаю, эту кандидатуру с Матиасом обсуждать не стоило. Он наверняка задохнулся бы от радости, узнав, что я считаю его родительницу главной подозреваемой.

Наконец я выпустила из себя весь воздух и теперь могла говорить без опасения взорваться. Прихватив стакан с колой, направилась в офис и позвонила Джарвису. Этим звонком я намеревалась убить двух зайцев: во-первых, сообщить Джарвису, чтобы он не рассчитывал завтра увидеть целехонькую входную дверь, а во-вторых, проверить его алиби. Джарвис жил в графстве Олдхем, в тридцати пяти минутах езды от агентства. Если он дома, то, следовательно, никак не мог прятаться в кустах с пистолетом. Телефон Джарвиса гудел и гудел.

Когда включился автоответчик, я постаралась, следуя инструкциям, записанным на пленку, сделать свое сообщение как можно более кратким.

— Привет, это Скайлер. Кто-то прострелил окошко на двери агентства. Подумала, что ты должен об этом знать.

Хотя, возможно, он и так в курсе.

Полицейские, должно быть, болтались где-то поблизости. Либо звонок от члена семьи Кроссов творит чудеса в этом городе. Менее чем через пять минут скромный синий седан с оглушительно воющей сиреной вырулил на автостоянку.

Заслышав сирену, Матиас направился к выходу. Я последовала за ним, испытывая огромное облегчение. С полицией наверняка я буду чувствовать себя в большей безопасности. Но думала я так недолго, пока не увидела, как из седана выходят Рид и Констелло.

Сегодня они еще больше походили на солонку и перечницу. На Риде были светло-серые пиджак и брюки, чуть темнее его белесой шевелюры. Смуглый Констелло облачился в темно-синий, почти черный, костюм.

Понятно, что я не шибко обрадовалась этой парочке. Но когда обнаружила, что у Рида и Констелло имеется своя, и очень оригинальная, теория о личности стрелка, совсем скисла. Однако до поры до времени злые копы о своей теории помалкивали. Прежде всего они вызвали нескольких полицейских в форме. Те появились минут через двадцать и принялись прочесывать кусты.

В июне Луисвиль живет по летнему времени, до девяти вечера нам хватает дневного света. Но, похоже, полицейским, прочесывавшим кусты, следовало дорожить каждой минутой, оставшейся до сумерек. Кустарник перед агентством занимает довольно обширную площадь и примыкает к парку Чероки, густо поросшему деревьями. Так что стрелок преспокойно мог сбежать незамеченным. Да еще выбрать, в каком направлении бежать.

Работы у полицейских было непочатый край.

Пока коллеги продирались сквозь кусты, Рид и Констелло беседовали на кухне с Матиасом. Беседа длилась невероятно долго. С самого начала было ясно, зачем злые копы допрашивают меня и Матиаса раздельно: чтобы проверить, совпадут ли наши показания. Их методы меня не удивили. Возможно, я склонна к поспешным выводам, но, думается, раздельный допрос свидетельствовал о том, что старые знакомые мне не доверяли.