На мою улыбку Матиас не ответил. Мало того, он даже выглядел немного сердитым.

— Наверное, я не должен так говорить, — произнес он, — но, по-моему, ваш муж…

Уверена, концовка фразы пришлась бы мне по душе, но, увы, Матиасу не дали договорить. Входная дверь с треском распахнулась и ударилась о стену.

Такой звук противопоказан человеку, в которого стреляли не далее как накануне вечером.

Я вздрогнула, да так, что несколько кубиков льда выпрыгнули из моего стакана и рассыпались по полу. Следом за кубиками и я бы, наверное, рухнула на пол, прикрывая голову руками, если бы не одно обстоятельство. Мне хватило доли секунды, чтобы узнать даму, стоявшую на пороге.

Это была мать Матиаса.

И в руках она держала (я хорошо видела с моего места!) маленькую серую сумочку.

Не пистолет.

Какое облегчение!

Я уже говорила, что Харриет Шекельфорд Кросс очень красивая женщина. По крайней мере, когда ее глаза не вываливаются из орбит. И лицо не багровеет. И — стоит ли упоминать о таком пустяке? — артерии на шее не выпирают, словно толстые синие шнуры.

Но сейчас был именно тот случай.

Это был один из тех моментов в жизни, которые намертво запечатлеваются в памяти. Словно особенно эффектный кадр из фильма. Казалось, Харриет Кросс целую вечность стояла в моей прихожей, ее стройная фигура вписывалась в арку, как в раму картины, а серые глаза горели безумным огнем.

Как и в понедельник, Харриет выбрала серые тона. Льняная туника цвета маренго, брюки-стретч более светлого оттенка и простые, но очень элегантные темно-серые туфли. Несмотря на то, что Харриет была явно возбуждена, ни один волосок не выбился из серебристой прически.

Такими вещами нельзя не восхищаться.

Картину завершали мы с Матиасом, сидевшие на диване, почти соприкасаясь коленями, со стаканами в руках. Наши головы были повернуты к Харриет, а на лицах застыло одинаковое выражение изумления. Ах да, последний штрих. Под ногами у нас растекалась лужица от таявших кубиков льда.

Знаю, неприлично в столь эмоционально насыщенные минуты обращать внимание на мелочи. Но со своего места я углядела часы на руке Харриет, и мне показалось, что это "Ролекс".

Ладно, признаюсь, я мелочная. Стоило мне заметить часы, как я тут же сообразила, что, вероятно, наряд, в который было облачено изваяние в прихожей, стоит больше, чем вся мебель в моем доме. Включая диван от Этана Аллена, на котором я сидела. Даже если бы я его купила за полную цену.

Внезапно картина пришла в движение — это Матиас резко встал на ноги.

— Мама, вы?..

Я метнула взгляд на моего гостя. Вы? Сомнительно, чтобы своему отцу, жизнелюбивому кулинару, Матиас говорил «вы». Особенно когда они орали друг на друга. Впрочем, Харриет Кросс наверняка относилась к тем женщинам, которые требуют от детей официального обращения. В любых обстоятельствах.

— Каким ветром вас сюда занесло? — осведомился Матиас таким тоном, словно был рад нежданной встрече.

Но Харриет, похоже, не поверила сыновней радости. Стоило Матиасу заговорить, как она шумно втянула в себя воздух. Звук разнесся по всей комнате и достиг моих ушей. Я в это время ползала по полу, подбирая кубики льда и складывая их в синюю керамическую пепельницу, стоявшую на краю стола.

— Я могу задать тебе тот же вопрос, — произнесла Харриет. — Я… я глазам своим не верю! Что ты тут делаешь?!

— Успокойтесь, мама. Мы со Скайлер всего лишь…

— Всего лишь что?

Мне вдруг почудилось, что Харриет вознамерилась использовать свою серую сумочку в качестве метательного снаряда. Она прижала ее крепче к груди, словно накапливая силы перед броском. На всякий случай я втянула голову в плечи и изготовилась нырнуть за диван.

Матиас предпринял еще одну попытку:

— Мы просто…

Безнадежно.

— Я не потерплю этого, — перебила его Харриет. — Слышишь меня? Не потерплю!

Гостья выражалась не слишком ясно, но, думаю, не всегда стоит уточнять, что именно имеют в виду. Особенно если сумочку держат, словно спортивное ядро.

— Мама… — опять начал Матиас и медленно двинулся к Харриет. Так приближаются к разозленному и опасному животному.

Харриет сделала шаг назад. Теперь она прикрывалась сумкой, как щитом.

— Когда Эдисон позвонил мне, я не поверила, — произнесла она. — Действительно не поверила! Мне надо было прийти сюда, чтобы убедиться! — И она заметалась по прихожей. Разгуляться там особенно негде, но Харриет хватило места, чтобы уже через секунду у меня зарябило в глазах. — Все правда! — с ужасом выкрикнула она. — Каждое слово Эдисона — чистая правда!

Наблюдая, как Харриет снует по прихожей, я спросила себя, а что такого мог сказать ей Гласснер? Чуткая Харриет тотчас удовлетворила мое любопытство. Она на мгновение замерла, потом ловко обогнула Матиаса и рванулась ко мне.

— Вы задумали околдовать моего сына, как околдовали его отца! Вы… ПОТАСКУХА!

Ну наконец-то все прояснилось. Спасибо, миссис Кросс.

— Минуточку… — начала я, поднимаясь.

— Мама! Ради бога… — Матиас попытался утихомирить свою мамашу, но Харриет несло:

— Дрянь! Попрошайка! Шлюха! Дешевая проститутка!

Хотя я не могла не восхититься тем, сколько синонимов может вспомнить Харриет, не заглядывая в словарь, но решила, что с меня хватит.

— Видите ли, миссис Кросс…

Но Харриет не желала меня слушать, так же как и своего сына.

— Уже увидела! — заявила она, тряхнув серебристой головой. — Все, что мне было надо, я увидела!

Глаза Харриет превратились в узенькие щелки. Непонятно, как она вообще могла что-либо разглядеть.

Матиас положил руку на плечо матери, но та отреагировала так, словно он ее ударил: отшатнулась, сбросила руку сына и развернулась к нему. Едва не ткнув сумкой ему в нос, Харриет почти выплюнула:

— Ты набитый дурак, Матиас! Знаешь об этом? Набитый дурак!

— Мама, успокойтесь, — заговорил он примирительно. — Вы…

Однако спокойствие не значилось в сегодняшних планах Харриет.

— Не позволю! — Казалось, что она вот-вот расплачется. — Клянусь, я никогда с этим не смирюсь!

Я бы хотела, чтобы гостья осталась еще ненадолго и объяснила поподробнее, с чем именно она не намерена смиряться. Но Харриет уже направилась к выходу.

Она шагала по дорожке к серому «БМВ» последней модели, припаркованному у обочины. Оставив мою входную дверь распахнутой настежь.

Там, где дорожка кончалась, рос единственный кустик фиалок. Разумеется, цветы я не сажала, они сами вырастают каждый год. Прежде чем сесть в шикарный «БМВ», Харриет злобно пнула мои фиалки.

Это не пошло им на пользу.

Я стояла напротив окна, наблюдая, как Харриет отъезжает, и пребывала в полной растерянности: что сказать… или сделать? Разве что попробовать оштрафовать Харриет за нападение на фиалки?

Полагаю, даже Эмили Пост [3]растерялась бы в подобной ситуации.

— Что ж, рада была снова повидать вашу матушку, — бодрым тоном сообщила я.

Матиас не улыбнулся.

— Послушайте, Скайлер, я ужасно сожалею о случившемся.

Что на это ответить? "О, все в порядке. Не волнуйтесь. Ваша мама может заглядывать ко мне в любое время и обзывать, как хочет".

Но вслух я участливо заметила:

— Знаю, ваша мать сильно расстроена и вряд ли понимает, что говорит.

Во что сама я ни капельки не верила. И не сомневалась, что Харриет отлично понимала, что говорит. В ее речах не было ничего заумного. Дайте-ка вспомнить… "дрянь, потаскуха, попрошайка, шлюха, проститутка". Все слова имеют вполне определенное значение и широко употребляются.

Матиас решил, что пора уходить, — а что еще ему оставалось! Возможно, он опасался, что Харриет кружит по кварталу и, словно Арнольд Шварценеггер в «Терминаторе», замышляет вернуться и довершить начатое.

Однако, прежде чем уйти, Матиас глубоко вздохнул и обернулся ко мне.