Я не могла оторвать от нее глаз. А также не могла не дивиться: твоя мама знает, в каком виде ты разгуливаешь?

Но кто бы говорил! Уж не мать юноши в простреленной одежде. Наверняка люди ежедневно взирают на Даниэля, вот так же вытаращив глаза, как я сейчас смотрела на сестру Матиаса.

— Тиффани? — произнесла я.

Нынешний облик Тиффани исчерпывающе объяснял, почему в конторе Гласснера она сидела понурив голову. Несомненно, ее удручал наряд, который Харриет заставила надеть, как подходящий случаю. А также стало понятно, почему то «приличное» платье выглядело на Тиффани таким тесным. Девочка, наверное, не носила его сто лет.

Мало того, я догадывалась, отчего Эмили и Тиффани не поладили. Вероятно, дочь Матиаса была нормальной.

Приветствие Тиффани прозвучало весьма оригинально:

— Рехнуться можно, неужто вы уели мою мать?

Тиффани явно ликовала. Когда она решительно направилась в гостиную, улыбка, сиявшая на ее лице, была столь широка, что ею можно было бы обмотать голову девочки несколько раз.

— Видели бы вы ее! Обалдеть! Я думала, с ней случится удар, так она орала.

Вероятность фатального исхода, похоже, ничуть не смущала нежную дочь. По-прежнему ухмыляясь, Тиффани плюхнулась на диван и скрестила пухлые ноги, продолжая жевать. Громко чавкая.

— Ладно, — объявила гостья. — Я заехала, чтобы сказать вам с Матиасом: не дергайтесь, я вас не выдам.

— Чего ты не сделаешь? — не поняла я.

Тиффани наклонила взорванную голову в мою сторону.

— Да в курсе я, что вы, ребята, кокнули папу. — Она пожала плечами, словно говорила о сущих пустяках. — Хочу, чтобы вы знали: я рада!

Сегодня я только и делала, что лишалась дара речи, — то ли под давлением обстоятельств, то ли потому, что сама была не в форме. Однако на сей раз я нашлась что сказать, не раздумывая ни секунды, — полагаю, Эмили Пост ответила бы так же, окажись в подобной ситуации:

— Извини, что мы сделали?

Тиффани взмахнула пухлой ручкой.

— Ох, Скайлер, не надо на меня так пялиться. Я никому не скажу, что вы с Матиасом убили папу. — Взгляд ее карих глаз был ясным, как у младенца. — По мне, так все нормально! — И в подкрепление своих слов Тиффани выдула пузырь из жвачки.

Я во все глаза смотрела на нее. Давайте разберемся. Выходит, Тиффани уверена, что Матиас и я — хладнокровные убийцы, и тем не менее этот факт ее ничуть не тревожит.

До чего непредвзятое отношение к людям у этой девочки.

После тирады Тиффани мне расхотелось садиться на диван. Вместо этого с удовольствием пробежалась бы из угла в угол, дабы хоть немного прийти в себя. Но я все еще была босиком и с моим везением наверняка наткнулась бы на что-нибудь острое. Однако острых ощущений мне на сегодня было достаточно — одна Тиффани с ее фантазиями чего стоила!

Поэтому я опустилась на диван рядом с девушкой, напустив на себя предельно невозмутимый вид. У меня было огромное желание заорать на Тиффани во все горло и высказать все, что я думаю по поводу ее блестящей теории. Но если бы я стала кричать, девочка, несомненно, подумала бы, что попала в точку.

Делать нечего, пришлось говорить как можно более спокойным тоном.

— Тиффани, не знаю, откуда у тебя такие идеи…

Она лишь отмахнулась:

— Только не говорите, что вы с моим братцем не имеете никакого отношения к смерти папы. — Она закатила глаза. — Рехнуться можно. — Громкое чавканье четко отделяло одно слово от другого. — Еще скажите, что не были знакомы с Матиасом до смерти папаши.

Я моргнула. Похоже, Тиффани сочинила целую историю, в которой мы с Матиасом выступали в весьма неприглядном свете. Что за очаровательный ребенок.

Глаза мои приклеились к ее серьгам. То, что я поначалу приняла за изящное антикварное серебро, оказалось кое-чем иным — совсем иным. Каждая серьга представляла собой маленькую серую лапку с длинными коготками, вцепившимися в прозрачный хрустальный шарик.

Ожерелье Тиффани идеально сочеталось с серьгами. С тяжелой серебряной цепи свисала уродливая лапа покрупнее, также сжимавшая хрустальный шарик.

Мне доводилось видеть такие украшения. Их называют, если не ошибаюсь, безделушками в стиле "нью эйдж" — "нового века". Я не могла отвести глаз от побрякушек моей гостьи. Вот уж, действительно, новый век наступил. Если не приглядываться, можно было подумать, что Тиффани сама смастерила серьги и ожерелье, использовав придорожный мусор.

Какая прелесть.

С некоторым усилием я оторвала взгляд от ушей Тиффани и посмотрела ей в глаза. Желая дать понять, что разговариваю с ней на равных, как женщина с женщиной.

— Тиффани, — снова начала я с легким раздражением, — теперь послушай меня. Я скажу тебе правду. Я не только не была знакома с твоим братом до нынешнего понедельника, но даже не знала твоего папу…

С большей искренностью я не могла бы говорить, даже если бы меня подключили к детектору лжи. Но реакция Тиффани была не совсем той, на которую я рассчитывала.

Она взвыла, как сирена.

Иного сравнения и не подберу.

— Издеваетесь? — Тиффани хлопнула ладошкой по мясистому бедру. — Хватит пудрить мне мозги, Скайлер! Я уже не ребенок!

Я молча глянула на нее. У этой девочки украшения из мусора, взорванные волосы и боевая раскраска. И она думает, что очень похожа на взрослую? Боже, и что только у нынешних детей в головах.

— Послушайте, я знаю, это вы заманили папу в парк, чтобы Матиас мог его там пристрелить, — зачастила Тиффани. — Но это нормально. Правда. — Она весело чавкнула. — Папа всю жизнь гулял от мамы и в конце концов получил то, на что нарывался.

Очевидно, Тиффани была одета в черное не потому, что хотела выразить свою печаль.

Я с трудом перевела дух. Полагаю, мне можно дать медаль за самообладание.

— Тиффани, я уверена, что на самом деле ты так не думаешь…

Вместо ответа Тиффани опять взвыла.

— Смеетесь? Я его на дух не переносила! Попробовали бы вы прожить с этим человеком всю жизнь! Тогда бы узнали, какие на свете бывают козлы!

Если бы я думала, что Тиффани говорит всерьез, то немедленно заметила бы ей, что о родном отце так не отзываются. Покойном или нет.

Но, откровенно говоря, я не придавала особого значения речам Тиффани. Ведь она была подростком. А я — хоть мои сыновья и утверждают обратное — отлично помню, каково это. И если память мне не изменяет, все подростки ненавидят своих родителей. Возможно, им и не хочется их ненавидеть, но надо: работа у них такая. И ничего это не значит. Если бы я получала по доллару каждый раз, когда называла своих маму и папу придурками (за глаза, конечно, иначе я бы вам сейчас не рассказывала все это), мне, возможно, не надо было бы никогда работать.

Кроме того, я вполне допускала, что за гневом Тиффани скрывается глубокая скорбь.

— Мой отец был гадом, каких поискать! — продолжала девочка. — Он превратил мою жизнь в АД!

Пожалуй, насчет скорби я немного преувеличила.

— Все время долбил мне, как нужно себя вести, — не унималась Тиффани. — И вечно цеплялся к моей одежде!..

Я даже бровью не повела. Действительно, нашел к чему цепляться. Эфраим Кросс родился в прошлом веке, что ли?

— А сам-то!

Последнюю инвективу Тиффани я не совсем поняла. Эфраим Кросс тоже мастерил себе украшения из придорожного мусора? Да, наверное, скорее украшения, чем взрыв на голове, иначе его фотографию с волосами, стоящими дыбом, я бы непременно запомнила.

Тиффани заботливо пояснила:

— Он был законченным лицемером! Все твердил мне про хорошее поведение, а сам не пропустил ни одну шлюху в городе! — Тиффани осеклась, искоса глянула на меня и прикрыла рот рукой, словно ляпнула что-то, не подумав. — Ой, простите, Скайлер. Я не хотела вас обидеть.

— А я и не обиделась, — успокоила я гостью.

Откровенный сарказм в моем голосе Тиффани попросту не заметила. Она громко чавкнула.