Именно так умирал Анис Ахмед Рушди.

Заканчивая эпизод, он не видел в нем ни намека на злоупотребление темой. Она трактовалась у него с должным пиететом. Когда рассказ об отцовской смерти был готов, он понял, что вычеркивать его не станет.

В день, когда он улетал к умирающему отцу, Мэриан нашла в кармане его брюк клочок бумаги, на котором его почерком было написано имя Робин, а рядом строчка из песни «Битлз»: волнует всех возлюбленных сильней[52]. Он не мог вспомнить, когда это писал и долго ли бумажка пролежала у него в кармане — с Робин он на тот момент не виделся уже больше года, а записку сунул в карман явно задолго до расставания с ней, — тем не менее с Мэриан случился приступ ревности, и прощание поэтому вышло не самым добрым. Они собирались справить сорокалетие Мэриан в Париже. Болезнь Аниса нарушила их планы.

Не отойдя еще от потрясения, вызванного смертью Аниса, он позвонил ей из Карачи в Лондон и прямо по телефону сделал предложение. Она согласилась за него выйти. 23 января 1988 года они поженились в муниципалитете лондонского района Финсбери, отобедали с друзьями в ресторане «Фредерик» в Излингтоне и провели ночь в отеле «Ритц». Только много лет спустя он узнал, что сестра Самин и ближайшие друзья видели в этой женитьбе дурное предзнаменование, но не знали, как его отговорить.

Через четыре дня после свадьбы он записал в дневнике: «Как же просто уничтожить человека! Придумав себе врага, как легко его раздавить; как быстро он стирается в пыль! Зло: легкость его искушает». Потом он не мог припомнить, для чего он это писал. Очевидно, запись имела отношение к книге, над которой он тогда работал, но в окончательный текст не попала. А всего год спустя эти слова оказались буквально пророческими.

Еще он писал в дневнике: «Если — вопреки душевному раздраю, разводу, смене жилища, книжке про Никарагуа, фильму про Индию и т. п. — я когда-нибудь закончу „Шайтанские аяты“, это будет означать, что я исполнил „первый пункт повестки дня“, дал имена всем составляющим моего „я“. После этого мне не о чем будет писать; ну разве что о человеческой жизни в целом».

В 16:10 вторника 16 февраля 1988 года он вывел прописными буквами всё в том же дневнике: «Я ДОПИСАЛ». В среду 17 февраля внес в текст незначительные исправления и «объявил книгу завершенной». В четверг ксерокопировал рукопись и разослал литературным агентам. За выходные «Шайтанские аяты» были прочитаны Самин и Полин[53]. В понедельник Самин сказала, что книга ей в основном очень понравилась. Только описание смерти Чангиза вызвало у нее смешанные чувства. «Мне все время хотелось сказать: „Я тоже при этом была. Он это говорил не тебе, а мне. Это я ему сделала, а не ты“. Но мне в твоей версии места не хватило, и теперь все будут думать, что все было именно так, как ты рассказал». Ему нечем был ответить на ее упреки. «Ладно, — сказала она. — Главное было выговориться. А в остальном как-нибудь переживу».

Покинув письменный стол своего создателя, книга меняется. Даже прежде чем кто-нибудь ее прочтет, прежде чем кто-то другой, помимо автора, пробежит взглядом по одной-единственной ее строчке, она становится безвозвратно иной. Становится книгой, которую можно читать, которое не принадлежит более одному только автору. Она, в некотором смысле, обретает свободу воли. С момента, как началось ее путешествие по свету, писатель больше над ней не властен. Отныне, когда собственноручно написанные им слова стали доступны посторонним, он читает их совсем по-другому. Они складываются у него в другие, новые предложения. Книга уходит в мир, и мир переписывает ее.

«Шайтанские аяты» оставили родной дом и при соприкосновении с внешним миром подверглись совсем уж экстремальной метаморфозе.

Все время, пока он писал этот роман, у него над столом, приколотая к стене, висела записка: «Написать книгу — все равно что, подобно Фаусту, заключить договор с дьяволом, но только на противоположных условиях: за бессмертие или, во всяком случае, за долгую жизнь в памяти потомков у тебя отбирают земную жизнь или просто рушат ее»

II. «Рукописи не горят»

— А скажите, почему Маргарита вас называет мастером? — спросил Воланд.

Тот усмехнулся и сказал:

— Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал.

— О чем роман?

— Роман о Понтии Пилате.

…

— О чем, о чем? О ком? — заговорил Воланд, перестав смеяться. — Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте-ка посмотреть. — Воланд протянул руку ладонью кверху.

— Я, к сожалению, не могу этого сделать, — ответил мастер, — потому что я сжег его в печке.

— Простите, не поверю, — ответил Воланд, — этого быть не может. Рукописи не горят. — Он повернулся к Бегемоту и сказал: — Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман.

Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез:

— Вот она, рукопись! Вот она!

Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»

(эпизод, в котором дьявол Воланд возвращает мастеру его сожженный роман)

На заре 15 февраля 1989 года он лежал без сна, рядом спала жена. Утром должен был зайти высокий чин подразделения «А» Особого отдела лондонской полиции, ответственного за личную защиту всех подданных Соединенного Королевства, кому она положена, за исключением членов королевской семьи, которых опекает Специальный отряд королевской охраны. Особый отдел — прямой преемник Особого ирландского отдела, созданного в 1883 году для борьбы с Ирландским республиканским братством; до недавних пор бóльшая часть угроз в адрес охраняемых отделом персон — премьер-министра, министров обороны, иностранных дел и по делам Северной Ирландии, а также самых неугомонных членов парламента — исходила от наследников того самого Братства, Временной Ирландской республиканской армии. Но в наши дни терроризм стал более многоликим, отчего у Особого отдела лондонской полиции появились новые подопечные. Время от времени, после далеко не голословных угроз со стороны мусульман, о защите просили лидеры еврейской общины. А теперь к ним добавился этот писатель, у которого никак не получается уснуть во мраке своей квартиры на Лонсдейл-сквер. Какой-то мулла протянул с другого конца света свои длинные руки и хочет его придушить. А полиции приходится с этим разбираться.

Полицейский из Особого отдела явился в компании сотрудника спецслужб, и вместе они объяснили ему, какие меры безопасности будут предприняты в связи с нависшей над ним угрозой. На языке специалистов, «угроза» и «опасность» — две разные вещи, которые путать не следует. Уровень угрозы — понятие общее, а уровень опасности — конкретное. Даже при том что уровень угрозы по отношению к тому или иному лицу высок — это решают специально обученные сотрудники спецслужб, — уровень опасности, связанной с теми или иными действиями того или иного лица, может быть гораздо ниже, если, к примеру, никто не знает, что и когда это лицо намерено предпринять. Ему еще предстояло назубок затвердить все эти тонкости, поскольку от оценки угроз и рисков зависела впредь вся его жизнь. Но пока он был мыслями на острове Маврикий.

Через десять дней после того, как он закончил «Шайтанские аяты», его жена Мэриан поставила точку в романе «Джон Доллар», где рассказывается о том, как предавались каннибализму люди, высаженные на необитаемом острове; свою книгу она — с его точки зрения, совершенно напрасно — называла «феминистским „Повелителем мух“[54]». На ужине в честь вручения Букеровской премии 1988 года, которой удостоился роман Питера Кэри «Оскар и Люсинда», лишь с трудом обошедший «Шайтанские аяты», — Мэриан даже поделилась этим своим сравнением с самим Уильямом Голдингом. Это было уж совсем напрасно. А через два дня после того, как Мэриан дописала «Джона Доллара», они втроем, с дочерью Мэриан Ларой Порзак, третьекурсницей Дартмутского колледжа и многообещающим фотографом, полетели отдыхать на Маврикий. Остров этот, к счастью, вполне обитаемый, и перспективы «человечины-гриль» перед ними не возникало. До того он ни разу не бывал на «райских островах» и теперь с удовольствием предвкушал ленивые радости пляжной жизни — последняя книга вытянула из него больше сил, чем все написанное раньше. Пока он нежился на песке, Эндрю Уайли в Нью-Йорке и Гиллон Эйткен в Лондоне принялись рассылать рукопись «Шайтанских аятов» по редакциям, колеса издательской машины пришли в движение. Он плавал в воде, которая была чуть ли не теплее воздуха, любовался тропическими закатами, пил коктейли с фруктами и воткнутыми в них зонтиками, ел вкуснейшую, выловленную неподалеку от маврикийских берегов рыбу под названием острозуб и все представлял себе, как Сонни Мехта в «Нопфе», Питер Майер в «Вайкинге», неизвестные ему редакторы в «Даблдей», «Коллинзе» и прочих издательствах читают его объемное и не самое обычное произведение. Он привез с собой полчемодана книг, чтобы за чтением отвлечься от мыслей о грядущей торговле с издателями. Ее исход был ему далеко не безразличен, но посреди идиллии на берегу ласкового Индийского океана как-то и в голову не приходило, что что-то может всерьез не заладиться.