Скоро девочка успокоилась.

— Ты закончила плакать? — спросил юноша.

Она утвердительно кивнула.

— Слушай, у меня есть идея, — сказал Сёкей. — Дай мне то, что забрали из комнаты, и я никому ничего не скажу.

Хана удивленно посмотрела на Сёкея. Слезы на ее щеках все еще тревожили его, но он пробовал казаться спокойным.

— Да ну? — спросила девочка. — Честно?

— Ладно, я должен сказать судье, — ответил юноша, — но…

Он остановился, потому что служанка вновь принялась плакать.

— Он накажет меня, я знаю, — хныкала она.

— Нет, не волнуйся, — сказал Сёкей. — На самом деле он очень любезен. Я уверен, что он тебя простит.

Девочка испытующе поглядела в его глаза.

— Вы клянетесь? — спросила она.

— Своей честью самурая, — сказал он, положив руку на деревянный меч, который носил под своим оби [6].

Хана быстро обвила руками колени юноши. Он оглянулся, опасаясь, что кто-то войдет в комнату и увидит их.

— Ну, пусти же! — сказал он. — Если ты не дашь мне эту вещь до возвращения судьи, он может и не простить тебя.

— О! — воскликнула девочка. Она отпустила его, запустила руку в кимоно и вытащила оттуда бумажную бабочку-оригами. Вещица была сделана из сложенной бумаги, теперь помятой и частично испачканной темной кровью. Но это явно была бабочка, поскольку красные бумажные крылышки были покрыты узором, точно так же как у настоящей бабочки.

— Я не думала, что кому-нибудь это понадобится, — сказала Хана тоненьким голоском.

— Это поможет нам найти человека, который убил господина Инабу, — сказал Сёкей.

Хана улыбнулась, как будто знала, что Сёкей пробовал ввести ее в заблуждение.

— О, вы никогда его не найдете, — сказала она.

— Почему же?

— Потому что это был ниндзя. Все слуги об этом говорят.

— Они откуда знают? Кто-то видел его?

— Конечно, нет. Нельзя увидеть ниндзя. Просто все знают, что это был ниндзя.

Сёкей ничего не ответил на это, но напомнил себе, что нужно рассмотреть все возможности.

— Почему ниндзя хотел убить господина Инабу? — спросил юноша.

Хана пожала плечами:

— Кто-то, должно быть, заплатил ему.

— Кто сделал это?

— Не знаю. Вы — помощник судьи, не так ли?

Сёкей был зол на себя. Судья часто говорил ему: «Никогда не позволяй людям, которых допрашиваешь, задавать тебе вопросы». Однако, прежде чем юноша ответил что-либо, возвратился судья. Он был один. Оока вопросительно посмотрел на Сёкея. Тот показал ему бабочку.

— Очень хорошо, — сказал судья. Он обратился к Хане: — Спасибо, что сохранила это для нас.

— Я… Я не думала… — начала было она.

— Это не принадлежало господину Инабе, не так ли? — спросил судья.

— О, нет! — Хана казалась напугана этой мыслью. — Я никогда не взяла бы ничего, что принадлежало господину.

— Именно так, — сказал судья. — Теперь можешь идти.

Она спешно поднялась с колен и вышла через дверной проем, попутно кланяясь много раз подряд судье. Сёкею почудилось, что и он сам получил благодарный взгляд за миг до того, как девочка скрылась из виду. Судья взял у Сёкея бумажную бабочку и повертел ее в руках.

— Что это означает? — поинтересовался Сёкей.

— Это говорит нам, кто убийца, — ответил судья.

Сёкей подумал, что это, должно быть, достаточно трудно.

— Как бабочка сообщила вам обо всем?

— Фактически бабочка способна сообщить нам даже больше тайн. Но я задавал другие вопросы, когда ты нашел бабочку. Так как ты не присутствовал там, я объясню.

Он остановился, потому что в дверном проеме показалась Сиво.

— Ваша светлость спрашивала, чем бы перекусить? — осведомилась она.

— Это было бы сейчас весьма кстати, — сказал судья. — Можете принести нам подносы сюда?

— Как пожелаете, — ответила служанка.

После того как она ушла, судья сказал Сёкею:

— Обратим внимание на то, сколь изысканную пищу нам подадут.

Сёкей задался вопросом, позволил ли судья своей любовью к чревоугодничеству заслонить интерес к поимке преступника.

И немедленно упрекнул себя за то, что такие мысли пришли ему в голову. Оока вновь улыбнулся, и Сёкей склонил голову — возможно, его приемный отец действительно умел читать мысли.

— Припоминаешь ли, — спросил судья, — как новый господин Инаба — Йютаро — сказал, что подумал, будто убийца вор?

— Да, — ответил Сёкей, довольный, что обратил на это внимание.

— Наверху я спросил его и служащих, что украдено. Они не смогли ответить, поскольку не обнаружили никакой пропажи. Молодой господин предположил, что вор был напуган прежде, чем смог взять что-нибудь. Ты веришь в это?

Сёкей думал быстро:

— Весь дом спал. Никто не видел убийцу. Вряд ли он был напуган.

— Так оно и было, — произнес судья. — А что еще Йютаро говорил нам, что мы должны теперь отклонить?

Вопрос был труднее. Сёкей обдумал то, что запомнил из высказываний Йютаро. И тогда ему припомнилось:

— Что его отец, старый господин Инаба, не имел никаких врагов.

Довольный вид судьи был самой большой наградой для Сёкея.

— Именно так, — изрек судья.

Появилась Сиво, неся поднос с едой на двоих. На нем были две маленькие мисочки очищенного риса, блюдо с водорослями, слегка политыми соевым соусом, и две чашечки чая. Родные Сёкея торговали чаем вот уже в пятом поколении, так что он мог, не пригубив напитка, по запаху сказать, что это был чай низкого качества. Было почти оскорбительно, что в замке князя подавалась такая скудная пища. Тогда Сёкей понял, что именно на это надо обратить внимание. Судья не сделал никаких замечаний по поводу пищи. Он просто подхватил палочки для еды и принялся за трапезу. Когда же Сиво удалилась, Сёкей задал вопрос:

— Почему нам подали такую еду?

— Обычно, — сказал судья, — я принимаю это как знак того, что меня не жалуют.

Сёкей быстро опустошил свою мисочку риса, так как не позавтракал. Ему пришлось приложить усилие, чтобы оставить большую часть водорослей для судьи. После того как судья отставил пустую мисочку, он спокойно сложил руки на животе и закрыл глаза. Выражение удовлетворения медленно расплылось по его лицу, будто он только что наслаждался великолепным обедом. Теперь оставалось только ждать. Бунзо учил его, что, если хочешь, чтобы время прошло быстро, надо сконцентрироваться на звуках. Сёкей однажды думал о времени, когда слушал пение гейши Умэ. Как раз в тот момент, когда ее голос достиг наибольшей высоты в прекрасной мелодии… Но мысли юноши продолжали возвращаться к другим вещам. Бабочка-оригами. Как это говорил судья, кто был убийца? Кто же он, в самом-то деле? Враг господина Инабы? А что пища, которую им подали, должна…

— Я думаю, — неожиданно произнес Оока, не раскрывая глаз, — о восхитительном обеде, которым меня однажды потчевали в доме человека, который любил поесть так же, как и я. Ты когда-нибудь пробовал лапшу соба со взбитым горным ямсом и яйцами, сваренными «в мешочек»?

— Нет, — ответил Сёкей.

— Жаль. Тогда тебе было бы о чем подумать после такой пищи, как эта.

— Вы сказали, еда означает, что нам здесь не рады, — сказал Сёкей. — Стало быть, мы должны уехать?

— Еще нет, — промолвил судья. — Я хочу увидеть, насколько мы неприятны.

Казалось, он вновь расслабился, и Сёкей понял, что потребуется ждать дольше, чем можно было предположить. Юноша закрыл глаза и стал думать о кушаньях, которые он особенно любил. Это не заняло много времени. Окайю — рисовая каша, которую часто готовила его матушка, всегда вызывала у Сёкея ощущение безопасности. Но, конечно, на самом деле плохие вещи все же случались. Жить с его старым отцом было непросто. Отец всегда говорил сыну, насколько тот глуп: «Желаешь стать самураем — ты знаешь, что это невозможно! И даже если бы это было возможно, то тебе это ненужно!»

Отец подразумевал, что жизнь самурая была намного труднее, чем жизнь торговца чаем. Он был прав — вот отчего торговцы считались столь низкими и презренными. Отец не видел смысла во многом из того, в чем должен преуспевать самурай. Помимо стрельбы из лука, искусства фехтования и рукопашного боя, самурай должен знать, как написать стихи и уметь артистически составлять букеты, и даже провести традиционную чайную церемонию. За исключением чайной церемонии, отец не видел, что бы какой-то из этих навыков помогал делать деньги.