Джулитта отвернулась и отрешенно оглядела двор. К ним приближался Моджер, ведущий на поводу двух кобыл.

— Жизель всегда защитят от превратностей судьбы мать и Бог, — прошептала она с горечью, — а у меня, к сожалению, нет ни того, ни другого.

Они расступились, уступая дорогу Моджеру. Не сказав ни слова, он прошел мимо, всем своим видом выражая враждебность и гневно сверкая глазами.

В комнате царила кромешная тьма. Полусонный Бенедикт, повернувшись на бок, протянул руку и прикоснулся к Жизели. Она спала в плотной льняной рубашке и огромном чепце, свидетельствовавшем о том, что сегодня — как, впрочем, и в большинство других ночей — ее тело было недоступно для мужа. Тяжело вздохнув, Бенедикт ласково пробежал губами по шее Жизели. Нащупав ее сосок, он прижался своей возбужденной плотью к ее упругим ягодицам.

Жизель мгновенно проснулась.

— Прекрати немедленно, — сердито прошептала она. — Надеюсь, ты не хочешь разбудить мою мать? Неужели у тебя совсем не осталось стыда?

— Мне просто хотелось прижаться к тебе и согреться, — тихо пробормотал Бенедикт.

— Как же! Знаю я, чего тебе хотелось. Того же, что и всегда! Ты постоянно пристаешь ко мне!

— А ты постоянно отталкиваешь меня.

— Неужели ты ожидал, что я соглашусь удовлетворить твою бесстыдную похоть в комнате, где спит моя мать? — Ее спина выпрямилась и словно окаменела. Отпихнув мужа плечом, Жизель приподняла подушку, сунула под нее голову и натянула на себя одеяло.

Бенедикт отодвинулся и лег на спину. Из того угла, где стояла огромная кровать Арлетт, не доносилось ни звука. Однако он был почти уверен, что на самом деле она не спала, а чутко прислушивалась к происходящему в темноте. На его губах появилась саркастическая усмешка. Уж не пригласить ли ее присоединиться к семейному спору? Ведь именно ее тень серой скалой стояла за большей частью неурядиц, возникавших между молодыми супругами. Фраза «мама не одобрила бы это» стала для Жизели своего рода девизом, а для Бенедикта — проклятьем. Увозя жену в Англию, он надеялся, что со временем она избавится от чужого влияния и научится мыслить самостоятельно. И глубоко заблуждался — на протяжении месяцев, проведенных вдали от Арлетт, Жизель изнывала от скуки, только и делая, что жалуясь на все и всех. Она ненавидела Англию, англичан, английский климат и английскую еду. Бенедикт из кожи вон лез, чтобы быть терпимым и любящим мужем, но терпение убывало капля за каплей В конце концов он сдался и решил отвезти Жизель обратно в Бриз, под крылышко Арлетт. Хотя и осознавал, что такое решение чревато серьезными последствиями. Да тут еще сводная сестра Жизели, невинная и в то же время все знающая и понимающая Джулитта.

При мысли о ней Бенедикт подскочил как ужаленный и резко сел..

— Куда ты собрался? — встревоженно прошептала Жизель.

— В зал, — громко ответил Бенедикт, не считая нужным приглушать голос. — Мне незачем здесь оставаться.

Некоторое время Жизель, отчаянно вцепившись зубами в согнутый палец, лежала в полной тишине, боясь пошевелиться Смешанные чувства беспокойства и облегчения томили ее, не давая покоя. Затем она поднялась, сделала несколько шагов, взобралась на широкую кровать матери и, прижавшись к Арлетт, легла рядом.

Отец Жером состоял в клюнийском монашеском ордене, жил в Беке и через одного из кузенов доводился Арлетт дальним родственником. Получивший недурное образование и вследствие этого грешивший тщеславием, он с радостью воспринял предложение основать на землях, дарованных домом Бризов, монастырь.

Он сидел в комнате Арлетт, сложив крепкие, мускулистые руки на коленях. Его голубые глаза жадно разглядывали богатое убранство помещения. Их взгляд останавливался то на дорогих гобеленах на стенах, то на великолепно заглазурованных глиняных кубках, наполненных превосходным белым вином, гораздо более дорогим, нежели его красный собрат, весьма почитаемый гостем. Подбодренный окружающей обстановкой, отец Жером рассыпался в любезностях в адрес хозяйки дома.

Зардевшаяся от удовольствия Арлетт то и дело скромно потупляла глаза. Платье из тяжелой темной материи и сверкающий на груди серебряный крест удачно дополняли ее образ набожной дамы-аристократки. Причем ни в ее поведении, ни в манере одеваться не было ни капли притворства. Арлетт вовсе не старалась произвести впечатление на родственника и держалась вполне естественно — как всегда. Она давно задумала основать монастырь, намереваясь скрыться за его стенами, когда придет время.

— Отец моего зятя — один из самых известных и богатых виноторговцев в Нормандии и Англии, — сообщила она не без гордости. — Вы, несомненно, слышали об Оберте де Реми.

— Да, разумеется, моя госпожа Он, как и в свое время его покойный отец, щедр к нашему ордену.

— Надеюсь, эта традиция сохранится. Бенедикт унаследует приличное состояние, хотя виноторговля, судя по всему, перейдет к его двоюродным братьям.

Услышав доносившиеся со двора громкие радостные крики и отдаленную барабанную дробь, Арлетт нахмурилась.

— Жизель, закрой ставни, — раздраженно распорядилась она.

Девушка отложила рукоделие в сторону, поднялась на ноги и подошла к окну.

Отец Жером выгнул бровь в немом вопросе. Арлетт смущенно прокашлялась. Приглушенный барабанный бой проникал в комнату даже через закрытые ставни.

— Селяне празднуют канун мая, — пренебрежительно пояснила она. — Я знаю, что этот ужасный языческий ритуал противоречит христианским канонам. Но ничего не могу поделать, так как мой муж относится к нему вполне лояльно. Я не раз пыталась убедить его запретить праздник, но он неизменно отказывался, уверяя, что это будет слишком жестоко по отношению к селянам. Я всеми возможными способами пробовала вылечить этих несчастных от невежества, но они слишком упрямы и несговорчивы. Возможно, когда здесь появится монастырь и они увидят, как праведно и благостно живут монахини, все изменится к лучшему.

— Возможно. Увы, большая часть рода человеческого слаба, как соломинка, и с легкостью поддается соблазну, предаваясь плотским утехам, — вымолвил отец Жером и промочил горло изрядным глотком вина. Умный и практичный человек, он знал, что и когда следует говорить, и наверное смог бы найти подход к самому дьяволу. Ему страстно хотелось оказаться под покровительством Арлетт, но ссора с ее мужем совершенно не входила в его планы. Как и с Бенедиктом де Реми, наследником огромного состояния, которого, если все сложится удачно, орден мог бы успешно доить на протяжении всей его жизни, возможно, сорок, пятьдесят лет…

— Что же мне делать?

Священник поочередно посмотрел на обеих женщин. Бледная и нервная, чем-то похожая на мотылька, Арлетт выжидательно смотрела ему в глаза. Жизель теребила в руках обручальное кольцо, то снимая, то надевая его на палец.

— Пусть веселятся, — произнес он наконец.

— Но..

Властно подняв руку, отец Жером велел Арлетт замолчать.

— Но пусть делают это во славу Божью. Пусть прославляют его имя во время сева и сбора урожая Пусть традиция продолжается, но уже с Божьим именем. Пройдет год за годом, и постепенно люди привыкнут к переменам, а праздник превратится в безобидный ритуал. И уже никто не вспомнит о его былой славе и мощи. Если хотите, я прямо сегодня благословлю майское дерево именем Иисуса и попытаюсь убедить селян веселиться так, чтобы это не доставляло беспокойства и огорчения их господину.

Лицо Арлетт немного просветлело.

— Да, это станет началом перемен.

— Конечно, — с готовностью согласился отец Жером, допил вино и поднялся на ноги. Высокий и довольно грузный, он ходил по грешной земле на удивление легкой, пружинящей походкой. — Давайте сейчас же спустимся вниз и сделаем то, что я предлагаю. Затем вернемся сюда и обсудим вопрос о святой покровительнице будущего монастыря. Возможно, ею станет дева Мария. Или же Магдалена, ведь именно она символизирует возвращение падшей женщины в лоно церкви. Речь идет о духовном возрождении…