— Неужели ты до сих пор не простила его? — Она знала об обстоятельствах, при которых Эйлит покинула Улвертон, лишь понаслышке, но зато воочию видела, какие тяжкие последствия имел ее опрометчивый поступок.
Эйлит снова закашлялась.
— Я простила его уже давно, — призналась она. — Я ведь хорошо знаю его натуру. Кроме того, в случившемся была доля и моей вины. Я слишком долго отказывалась видеть очевидное, а когда мои глаза наконец открылись, не смогла смириться с тем, что увидела. — Она помолчала, а потом добавила: — Рольфа я простила с легкостью, но простить себя так и не смогла.
Не найдя подходящих слов, Фелиция ограничилась протестующими возгласами. Что бы ни сделал Рольф, Эйлит взваливала всю тяжесть вины на свои плечи. И сама наказывала себя. Себя и дочь.
— Я согрешила с убийцей моего брата, — продолжала Эйлит, не глядя на подругу. — Я зачала ребенка от Рольфа у костра на языческом празднестве. Вчера священник не хотел отпускать мне грехи, хотя я уверяла его, что полностью раскаиваюсь.
Фелиция начала что-то понимать.
— Эйлит, перестань терзать себя, — резко сказала она. — Прошлое уже не вернуть. Возможно, если бы ты не раскаивалась так сильно, то тебе не пришлось бы пройти через весь этот ад. Кто знает, может, тебе следовало вернуться к Рольфу, — вполголоса добавила она.
Эйлит снова отвернулась к окну. Казалось, яркий свет манил и звал ее.
— Я так и не смогла найти дорогу домой, — прошептала она. — Все вокруг выглядело незнакомым и чужим.
Открылась дверь, и в комнату вошла Джулитта. В руках она несла кувшин с букетом весенних цветов. Фелиция заметила, что девочка почти не хромала. Видимо, приложенный Бенедиктом компресс сделал свое дело. Джулитта расчесала свои рыжие волосы и заплела их в аккуратную косу, на щеках появился легкий румянец.
— Бен. Ой, Бенедикт разрешил мне нарвать в саду цветов и принести их сюда Он сказал, что я могу взять этот кувшин, потому что вы им почти не пользуетесь, — нерешительно проронила она.
Фелиция покосилась на красивый глиняный кувшин. Она действительно крайне редко доставала его и берегла для особых случаев, как самый ценный. Впрочем, разве сейчас не особый случай? Ей стало совестно за себя.
— Конечно, детка. Все в порядке. Цветы очень красивые, не правда ли, Эйлит?
— Да, очень, — согласилась Эйлит и прикрыла веки: в глазах зарябило от многоцветия красочных ирисов, лилий и жимолости. — Я очень любила свой сад в Улвертоне.
Джулитта осторожно поставила кувшин на сундук у кровати. По комнате распространился нежный сладковатый аромат. Фелиция деликатно прокашлялась и, сославшись на неотложные дела по хозяйству, покинула спальню, оставив дочь и мать вдвоем.
Джулитта подошла к окну и выглянула во двор Конюхи только что оседлали лошадь. Бенедикт быстрым шагом вышел из дома и вскочил в седло. Джулитта невольно залюбовалась его грациозными уверенными движениями. Высунувшись из окна, она увидела, как он принял поводья из рук конюха и прогарцевал прощальный круг по двору. Проезжая под окном, Бенедикт поднял голову и заметил Джулитту. Улыбнувшись, он взмахнул рукой в знак приветствия. Она помахала ему в ответ.
Моджер стоял в дверях конюшни и хмуро наблюдал за происходящим.
Спохватившись, Джулитта быстро провела рукой по волосам, желая убедиться, не растрепалась ли коса, затем поправила мешковатое платье и вернулась в глубину комнаты. Поймав пристальный взгляд матери, она зарделась от смущения.
— Я просто прощалась с Бенедиктом, — сказала девочка и сама удивилась, поймав себя на мысли, что его имя так приятно ласкает слух. Она присела на кровать и взяла мать за руку.
Эйлит приподнялась на локте и окинула дочь проницательным взглядом.
— Бенедикт — жених твоей сводной сестры, — напомнила она. — Будь осторожна, Джулитта. Не совершай необдуманных поступков. Я не хочу, чтобы ты повторила мои ошибки.
— Но я только помахала ему рукой. В этом нет ничего дурного.
— Что-то не припомню, чтобы ты так любезно прощалась с кем-нибудь другим.
Сдвинув брови, Джулитта принялась сосредоточенно разглядывать вышивку на занавесках.
— Теперь ответственность за тебя ляжет на плечи отца. Ему придется искать тебе мужа, а до тех пор ты должна вести себя достойно и не позволять вольностей.
— Ты даже не спрашиваешь, хочу ли я остаться с отцом! — с негодованием воскликнула Джулитта. — Ты сама говорила, что перестала уважать его. Почему же ты требуешь послушания от меня?
— Разве у тебя есть выбор? Может, ты предпочитаешь Улвертону монастырь или грязную канаву?
— Но ведь ты оказалась в канаве из-за него! — дерзко фыркнула девочка, но тут же испуганно прикусила язык. Возмущение мигом покинуло ее лицо. — Извини меня, мама, — жалобно проронила она, прижимая руку Эйлит к своей щеке.
Эйлит шевельнула пальцами и ласково погладила дочь по лицу.
— Ты меня тоже извини. Я перед тобой виновата. Очень виновата. Как я устала! — Эйлит отчаянно пыталась удержать тающие с каждой минутой силы. — Джулитта, тебе трудно понять… Теперь я знаю, что хотела получить от твоего отца больше, чем он мог бы мне дать… Это все равно, что связать тонкую шаль и ждать, что она согреет тебя в лютые холода. Но у тебя другая судьба — теплый мех на накидке спасет от любых морозов. Вы с Рольфом одной крови. Пусть тебе никогда не придется лежать в холодной постели и ждать, пока твой возлюбленный вырвется из объятий другой женщины и вернется к тебе. Я говорю это для того, чтобы ты не забивала себе голову мыслями о Бенедикте де Реми. — Эйлит закрыла глаза, но спустя некоторое время ее губы снова зашевелились, с трудом произнося слова: — Ты так молода, а я больше не смогу защищать тебя. — Ее ресницы затрепетали и медленно опустились.
Охваченная ужасом, Джулитта прижалась к материнской груди. Неужели она умерла? Эйлит слабо пошевелила рукой, пытаясь нащупать руку дочери. Джулитта обхватила ладонью ее пальцы с силой, присущей молодости. Она вдруг почувствовала себя легкой безвольной соломинкой, уносимой бурным потоком воды в неизвестность.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Бенедикт добрался до Улвертона к полудню. Лучи майского солнца, отражаясь от морской глади, слепили глаза. Покрывающая землю молодая зелень приятно оживляла окрестности.
У внешней ограды замка суетились рабочие. Они копали ямы под фундамент для каменной стены, которую собирались выстроить на месте обветшавшего частокола. Мужчины разделись до пояса — их жадно вбиравшие весеннее тепло тела покраснели от загара. Раздавался стук лопат и мотыг о камни, громкое сквернословие, смех. Бенедикт въехал в ворота и углубился в залитый солнцем нижний двор, направляясь к конюшне.
Не успел он ослабить поводья, как изнывающие от жары лошади погрузили морды в каменную кормушку с водой. Бенедикт позволил им сделать несколько глотков и отогнал прочь: слишком много воды могло привести к кишечным коликам. Ему навстречу уже спешил конюх.
— Господин Рольф в замке?
Конюх бросил настороженный взгляд поверх плеча юноши и быстро опустил глаза.
— Нет, сэр.
Оглянувшись, Бенедикт проследил за взглядом и увидел свою невесту Жизель. Их свадьбу назначили на осень. Мать Жизели наконец решила, что в свои девятнадцать лет дочь созрела для того, чтобы вступить в брак и зачать ребенка.
— Отец отправился на прогулку к морю, — объяснила она. — Ты войдешь в дом?
Высокая и стройная, с красивыми золотисто-каштановыми волосами и ясными серыми глазами, Жизель, несомненно, была недурна собой. Изящный, немного заостренный носик и узкие высокие скулы подчеркивали прелесть маленького аккуратного рта. Жизель переняла от матери привычку поджимать губы, когда считала себя обиженной или же когда, окинув кого-либо из окружающих оценивающим взглядом, сразу выносила суждение о нем. Раз или два Бенедикту великодушно позволяли поцеловать эти губы, но особого восторга он не испытал. А потому не предпринял попытки поцеловать их сейчас, тем более в присутствии конюха.