– Попробуй немного, Гарри, – сказала Гермиона, и он послушно начал есть.

Джинни заплакала, глядя на это, и Невилл постарался закрыть ее собой. Гермиона выглядела так, будто тоже готова разреветься в любую минуту. Она что-то ласково шептала Гарри, пока он ел, отчаянно сдерживая рыдания. Рон сидел молча. Гарри потребовалось в два раза больше времени, чем обычно, чтобы поесть. Когда он закончил, Помфри велела ему подняться и идти в ванную. Юноша опять послушно выполнил все, а затем вернулся к кровати, когда мадам Помфри сказала ему ложиться спать.

– Спасибо, что пришли. Это помогло, – обратилась женщина к ученикам.

– Вы действительно думаете так? – с надеждой воскликнула Джинни.

– Да, – уверила ее с улыбкой медсестра. – Возвращайтесь на занятия. Не стоит опаздывать. И не отчаивайтесь – с Гарри все будет прекрасно. Мы только должны дать ему время, чтобы прийти в себя.

– Думаю, Вы правы, – улыбнулся ей Невилл.

– Да. Это же Гарри! – согласился с ним Рон.

* * *

Гарри мыл кухню. Это был первый раз, когда ему впервые за долгое время позволили выйти из его комнаты, но как только он сделает всю работу, его опять запрут. Движения были медленными и ритмичными, но вокруг юноши, словно сжимались плотным кольцом безнадежность и подавленность, каждое движение выдавало его отчаяние. Он был опустошен.

Выглядел парень ужасно. Одежда, которую он носил, была более рваной, чем половая тряпка, которой юноша мыл пол. Слишком бледный и слишком худой, будто больной анорексией.

Под глазами залегли глубокие тени. Он напоминал жертву Дементора. Календарь на стене показывал, что это случилось спустя две с половиной недели, после его последнего возвращения из школы.

К нему с топотом приближался кто-то, но Гарри, поглощенный мыслями, не услышал этого. Жирный мужчина в костюме заполнил собой весь дверной проем. Его маленькие глазки-бусинки полыхали ненавистью. Он начал вопить, ругая подростка, что тот двигается слишком медленно. Оскорбления, одно за другим, посыпались на юношу. Гарри, опустив голову и прикусив губу, извинился. Лицо мужчины из красного сделалось фиолетовым, и он шагнул вперед. Его мясистый кулак врезался в голову подростка, отбрасывая того к стене. Поттер упал на пол, теперь он смотрел прямо на дядю, и в удивленных изумрудных глазах появились слезы.

Вернон замер и напрягся. Было очевидно, что он ожидает какого-то ответа волшебника. Магия Гарри всегда проявляла себя, если они допускали какое-то физическое насилие. Но ничего не случилось, и опасение Вернона отступило. На лице появилась победная, страшная улыбка.

Кроме удивления, застывшего в глазах Гарри, там вдруг появилось новое выражение, то самое выражение, которое было вызвано смертью его крестного, и только натренированный взгляд Северуса смог увидеть это – благодарность, рвущаяся из глубин души Гарри. Мальчишка думал, что он заслужил боль и наказание за свои поступки. Он переступил черту, поверил, всем сердцем поверил, что он заслуживает кары!

Вернон снова бросился на него, поливая Гарри мерзкими, гадкими словами. Спасло юношу от смерти только то, что толстый ублюдок быстро устал.

Еще дюжина сцен, подобных этой, заполнили разум профессора. Много раз Вернон нападал на Гарри, пуская в дело кулаки, ноги, выкрикивая оскорбления. Северус видел, что несколько раз он пользовался ремнем. И магия Гарри никогда не действовала – он наказывал сам себя. Сначала мальчик принимал побои молча, но дни шли, и он начал тихо скулить, затем кричать.

Картинки вставали перед профессором со всеми ужасающими подробностями. Воспоминания были недавними. Снейпу потребовалось много сил, чтобы быстро прокрутить дни, где ничего не случалось, и пропустить их – это утомляло. Воспоминания о предыдущих годах, предшествовавших Хогвартсу, были короткими, хотя и эмоционально насыщенными. Яркие вспышки определенных событий, словно вмороженные в каменные стены дома. Такие воспоминания были неприятны, но они не выматывали, не истощали Северуса, в отличие от воспоминаний этого лета – эти были ужасны.

Такое обращение с детьми в мире волшебников было редчайшим случаем. Можно было шлепнуть ребенка, наказать как-то иначе, но непрерывное насилие и побои были жестоки и нецелесообразны. И не только потому, что это провоцировало обратную магическую атаку ребенка, но это могло на всю жизнь травмировать его. Избивая ребенка, они рисковали вызвать страх и подавить в нем волшебство, и самое главное – это всегда отражалось на магической защите их родителей или опекунов. И волшебники ценили магию их детей больше, чем что-либо еще. Они не сделали бы ничего, что хоть в какой-то мере угрожало бы их ребенку. Поэтому волшебники обращались к другим способам наказания детей. Это могло быть запрещение полетов, ограничение на применение магии, строгое внушение, но только не физическое наказание – это был слишком большой риск.

Но Северус знал, как помочь тем, с кем обращались подобным образом. В магическом мире было только несколько подобных случаев, но он прочитал уйму литературы, посвященной подобным проблемам у детей магглов. И не раз использовал свои знания, для оказания помощи замученным пленникам Пожирателей. Если это было все, что Гарри перенес, то он смог бы помочь юноше.

К счастью, летние воспоминания подходили к концу, но прежде, чем он смог просмотреть последнее из них, сработал сигнал – пора уходить. Нужно хоть немного поспать, иначе он станет абсолютно бесполезен.

* * *

– Альбус!

Дамблдор поднял голову от бумаг, разбросанных на столе, и быстро подошел к камину: – Что случилось, Поппи?

– Гарри. Он проснулся и отвечает.

Директор жестом попросил ее отодвинуться и, воспользовавшись камином, шагнул в больничное крыло. Кабинет мадам Помфри был защищен и закрыт от всех, но все равно он еще раз убедился, что никто не наблюдает за ним, и лишь тогда нажал на нужные книги. Стена отъехала в сторону, и стал виден подросток, сидящий в кровати, одетый в новую пижаму, и сосредоточенно жующий тушеное мясо. Его зеленые глаза обратились к директору, и Дамблдор был готов заплакать от облегчения, – они приобрели более темный оттенок, чем были до каникул, все еще выглядели больными, но в них появился живой блеск.

– Здравствуй, Гарри, как ты?

– Нормально, директор, – тихо ответил юноша, при этом он согнулся над своей тарелкой, стараясь, чтобы длинная челка закрыла лицо, и ему не нужно было смотреть старому магу в глаза.

Помфри подошла к кровати и протянула руку: – Ты закончил, Гарри?

– Да, – он отдал пустую посуду медсестре, и она вышла из комнаты, оставляя их наедине.

Дамблдор сел рядом с кроватью. Гарри уставился на свои руки, чтобы только не поднимать взгляд на директора. Старый маг хотел попросить прощения, но подозревал, что этого, наверное, не стоит говорить сейчас. Нужно было позвать Северуса. Вызвать с уроков и прислать сюда. Он не должен был приходить сам. Что, если его приход только ухудшит ситуацию?

Но есть вещи, которые должны быть сказаны.

Им.

Гарри.

– Гарри. Я становлюсь старым. И я не всезнающ. Я совершил много ошибок. И одну из них, я совершил по отношению к тебе. Страшную ошибку, которую трудно исправить…

Гарри приподнял голову, чтобы посмотреть на собеседника, и Дамблдор грустно улыбнулся. Он протянул было руку, но юноша резко отпрянул.

– Извини, Гарри. Я не буду дотрагиваться до тебя. Ты имеешь полное право так себя вести. Мне жаль, что я не слушал тебя. И как видно, я не слишком мудр, раз полагал, что знаю, как тебе будет лучше, лишь потому, что я старше и больше видел. Но я был не прав, Гарри. Ты слышишь меня?

– Да, – заикаясь, нерешительно пробормотал юноша.

– Что я сказал? – ободряюще улыбнулся Дамблдор

– Что Вы были неправы, – Гарри нахмурился. Он смотрел так, словно боялся дать неправильный ответ, и Дамблдору захотелось опуститься перед ним на колени.

– Да, Гарри, – директор улыбнулся сквозь слезы. – Ты веришь мне?

– В том, что Вы не правы? – мальчик начал дрожать.