— Извините, — смутился Полковский и уже хотел уйти, но, вспомнив совет дежурной, сказал: — Я сейчас позвоню командующему и попрошу содействия.

Директор обмяк, по-видимому испугавшись, и заискивающе сказал:

— Куда же вы так спешите? Дайте подумать…

Номер нашелся на втором этаже. Горничная, рябая брюнетка, опустила шторы, зажгла свет, принесла постельное белье и, пожелав спокойной ночи, хотела уйти.

— Подождите, — сказал Полковский. Он попросил поставить четыре кровати, так как приезжает его семья.

— Завтра приезжают, завтра и поставим, — ответила горничная.

— Нет, нет, давайте сейчас.

Горничная что-то проворчала, но кровати внесла и, раздраженно положив белье, ушла, ничего не сказав.

Полковский застелил постели, решив, что у стены будет спать Иринка, а у окна — Витя и няня.

Засаленное кресло он покрыл простыней, передвинул в угол шкаф, стараясь придать комнате уютный вид, чтобы Вера не так горько ощущала потерю родного дома. Когда, по его мнению, все было сделано, он встал у двери, осмотрел всю комнату и остался доволен.

В коридоре часы пробили три. Полковский спохватился, что он еще не договорился с шофером. Надев пиджак, он спустился вниз и только тут сообразил, что ночью ходить по улицам нельзя. Вернувшись назад и предупредив горничную, чтобы его разбудили в шесть утра, он лег спать.

Утром он помчался в гараж агентства Черноморского пароходства. Ночью шел дождь, и теперь на выщербленном тротуаре были лужи. Перепрыгивая их, Полковский подошел к кирпичному сараю с заколоченными окнами. У легковой машины, стоя на коленях, возился шофер.

— Ваня, машина готовя? — спросил Полковский.

Шофер поднял замазанное лицо и, узнав Полковского, ответил, что не скоро.

Полковский попросил его через два часа подъехать к гостинице, а заодно достать и грузовую машину для вещей.

— Вы понимаете, сегодня жена приезжает, — закончил он.

Потом Полковский зашел в цветочный магазин, купил много цветов, послал мальчика отнести их в гостиницу.

— Живо, в два счета. Скажешь горничной — для восемнадцатого номера.

А сам зашел в один гастроном, потом в другой, третий — купил торт, вино, фрукты, закуски и, нагрузившись свертками, вышел на улицу. Он улавливал иронические взгляды, которыми окидывали его прохожие, и ему стало неловко. Оправдываясь, он подумал, что ведь это для жены и детей, для Веры! Наверное, и Володя зайдет.

Горничная, казавшаяся нарядной в белой наколке, открыла дверь его номера передала цветы.

— Спасибо. Как вас зовут? Наташа? Красивое имя, — рассеянно говорил он, укладывая на стол покупки. — Достаньте, пожалуйста, посуды.

Пока горничная добывала посуду, Полковский расставил цветы на подоконниках, на столе, а самый большой букет положил на Верину постель.

Вошла горничная с целой стопою тарелок.

— Угу, сервиз, — обрадовался Андрей.

Он накрыл стол на всю семью, разложил на тарелки закуски, нарезал торт, поставил вино и пять стаканов. Шестой стакан стоял в стороне: для Володи, если он заглянет.

— Теперь, кажется, все, — сказал Андрей. — А машины еще нет, — добавил он, посматривая в окно на улицу, потемневшую от дождя. В ту же минуту к парадному подъехали «эмка» и грузовик. Машины остановились под окнами и нетерпеливо загудели.

— Вот и Ваня, — узнал Полковский шофера легковой. — Я пойду, как вас зовут? — спросил он, причесываясь перед зеркалом.

— Я сказала, — ответила горничная.

— Ах да, кажется, Наташей, — рассеянно согласился он, поправляя черный галстук.

В коридоре послышались торопливые шаги, потом постучали в дверь.

— Андрей Сергеевич, машина уже давно ждет, — сказал шофер и улыбнулся, глядя на накрытый стол.

— Наверно, с полчаса? — рассмеялся Полковский, надевая плащ; потом взял с кровати букет цветов для жены, завернул его в газету, чтобы прохожие не обращали внимания и сказал горничной: — Если позвонят из штаба, скажите, что Полковский поехал в порт встречать семью. Не забудьте же: встречать жену и детей.

Когда он вышел, горничная пожала плечами и презрительно сложила губы:

— Вот чудак, как будто только у него жена и дети.

В порт приехали рано. Парохода еще не было, но его ждали с минуты на минуту, хотя никто точно не знал, когда он прибудет. Встречающих было много и, спасаясь от дождя, они толпились в зале и заполняли буфет. Шофер нервничал: машина задерживалась. Полковский протирал мокрое стекло автомобиля и всматривался в море.

— Я еще не завтракал, — сказал Ваня.

Полковский вспомнил, что и он со вчерашнего дня ничего не ел, и предложил подъехать к привокзальному ресторану, стеклянные павильоны которого возвышались над зданием кассы.

В ресторане было шумно, пахло жареным мясом, между столиками сновали официантки.

Полковский заказал для себя и шофера полдюжины пива, две отбивных, икру и чай.

Официант с пробором в волосах и закрученными кверху усами, как на вывеске парикмахерской, ловко и учтиво шаркнул ногой, опуская поднос с дымящимися на серебряной тарелке отбивными, с хлопаньем выдернул пробки из бутылок и сказал:

— Чего еще изволите?

Полковскому не хотелось есть, но он, чтобы не портить аппетита другим, лениво ковырял вилкой.

В зале ресторана произошло какое-то движение. Люди вставали из-за столиков, расплачивались, выходили. Пронесся слух, что за молом показался пароход.

Андрей с бьющимся сердцем выскочил из ресторана и, не замечая дождя, подошел к гранитной облицовке причала.

Из марева выплыли сначала нос, потом мачта и труба корабля. Андрей, знавший почти все невоенные суда Черноморья, не узнавал «Авроры». Он смотрел на приближающееся судно со все возрастающим удивлением. Труба на «Авроре» была длиннее, а борта выше. Нет, теперь он убежден, что это не «Аврора» — госпитальное судно. Пришвартовывалась «Армения».

Под ругань, ворчанье спускавшихся по трапу пассажиров Полковский пробился сквозь людской поток, вошел к капитану «Армении», которого хорошо знал, и, не здороваясь, спросил:

— Где «Аврора»?

Капитан Сегал, уже немолодой, с большим животом, пристально посмотрел на Андрея.

— Кто у тебя там?

— Вера, дети.

Сегал молча отвернулся.

Полковский наблюдал, как короткие, толстые пальцы капитана, переплетенные за спиной, мяли друг друга, и безотчетное волнение и страх охватили его.

Он ждал, не хотел торопить, боясь чего-то.

Сегал повернулся, прошелся по каюте, по-видимому обдумывая, как и что сказать.

— Ты должен быть ко всему готов, — начал он.

Полковский следил за ним, напрягая всю волю, чтобы сдержать клокотавшее в груди сердце, удары которого эхом отдавались у горла.

— Не юли, скажи прямо. В чем дело?

Сегал посмотрел в иллюминатор; и Полковский лишь теперь заметил, какая у него круглая спина.

— Не выдумывай, говори как есть.

— Немецкая подводная лодка двумя торпедами потопила госпитальное судно «Аврора». Через одиннадцать минут после взрыва пароход пошел ко дну. Из трех с половиной тысяч человек спасено только триста двадцать, — отбарабанил Сегал, не глядя на Полковского.

Андрей не сразу смог осмыслить сказанное; мешали сосредоточиться тикающие на стене часы, трескотня лебедок, сутулая спина Сегала, стрелка барометра, остановившаяся на «дождливо». Глаза его блуждали, цепляясь за предметы. И вдруг он понял все….

Сегал долго смотрел в иллюминатор, потом повернулся всем телом, взглянул на Полковского, подошел к нему и тихо опустил руку на плечо.

— Еще не все потеряно. У меня на борту тридцать пассажиров с «Авроры». Твоей семьи нет. Но это ничего не значит. В спасении, кроме нас, участвовало еще восемь военных судов. Я думаю, что они должны были еще ночью прибыть сюда. Беги в штаб, выясни.

— А? Что? — переспросил Полковский.

— Ты слышишь меня? — тормошил его Сегал.

Полковский наконец понял, порывисто встал и, ничего не сказав, ушел.