Прошло две недели. Подполковника II. И. Лаухина срочно вызвал командующий воздушной армией генерал М. М. Громов. Командир полка по дороге в штаб не особенно ломал голову над причинами вызова: дадут задание на разведку особо важного объекта. Когда же Лаухин переступил порог кабинета командующего, тот радостно воскликнул:

– Жив Солдаткин, жив! Вот, читай! – И протянул Лаухину телеграмму командира партизанского отряда, действовавшего в Белоруссии.

Лаухин прочитал: «Летчик Николай Солдаткин находится в санчасти отряда. Высылайте самолет для эвакуации раненого». Сообщались координаты отряда.

– Сегодня ночью, – продолжал генерал, – высылайте в отряд У-2 и доставьте Солдаткина во фронтовой госпиталь.

Подполковник Лаухин возвратился в часть и отдал распоряжение подготовить У-2 к вылету. На рассвете следующего дня Солдаткина привезли на аэродром и тут же отправили в госпиталь. Во второй половине дня Лаухин приехал туда. Дежурный врач проводил его в палату, где лежал Солдаткин, предупредил, чтобы долго не задерживался. Лаухин подошел к койке младшего лейтенанта, поздоровался, спросил:

– Как чувствуешь себя, Николай?

– Терпимо. Партизанские врачи подлечили. Голова, правда, болит. И нога беспокоит, обморозил ее. Впрочем, пустяки. Главное – я дома. А то было…

– Потом, потом расскажешь. Выздоравливай. Солдаткин посмотрел на планшет командира, попросил:

– Разверните, пожалуйста, карту. Вот здесь, – указал он место, – над Дриссой, нас сбили. Выяснить бы, что там. В таком малом городке – и такое сильное зенитное прикрытие.

– Обязательно выясним.

В палату вошла медсестра, попросила закончить беседу.

… Экипаж младшего лейтенанта Солдаткина без особых осложнений выполнил первую часть задания. До аэродрома «кондоровцев» дошли спокойно – зенитчики противника почти не тревожили. Так же произошло и в районе цели. Летчик взял курс на свою «точку». Задолго до линии фронта экипаж пролетал над в общем-то ничем не примечательным пунктом, который и на карте был едва обозначен. Именно из этого населенного пункта противник открыл ураганный зенитный огонь. Видимо, там находилось что-то важное, коль гитлеровцы защищали этот городишко такими мощными средствами ПВО. (Впоследствии воздушные разведчики установили, что в районе Дриссы находились большие склады боеприпасов.) Осколки угодили в правый мотор «пешки», пробили бензобак. Самолет загорелся. Высота была чуть больше 5000 метров. Солдаткин попытался скольжением сбить пламя, но это не удалось – снаряд слишком сильно разворотил бензобак. Солдаткин дал команду членам экипажа:

– Покинуть самолет!

Сам успел передать на командный пункт короткую радиограмму о случившемся. У Солдаткина загорелся комбинезон, и он, открыв верхний аварийный люк, тоже выбросился с парашютом. Когда выбирался из люка, потерял унту. Подождал, пока объятая пламенем «пешка» отойдет подальше, и дернул вытяжное кольцо. Но парашют полностью не открылся. Солдаткин быстро падал. Ледяной воздух обжигал лицо и руки. «Ну, все, Коля, отлетался», – подумал Николай, глядя на неотвратимо приближавшуюся землю. Любой на его месте отсчитывал бы последние секунды жизни – после падения с полураскрытым парашютом с высоты 3000 метров (при скольжении Солдаткин снизился до этой высоты) немыслимо ждать иного исхода.

Но случилось чудо – Солдаткин угодил на склон глубокого оврага. Удар был сильным, но не смертельным – снежная подушка смягчила его. Летчик потерял сознание. Очнувшись, он почувствовал нестерпимую боль во всем теле. Превозмогая ее, выбрался из оврага, осмотрелся. Невдалеке чернел хвойный лес, к которому прижалась бревенчатая изба. Солдаткин сбросил и другую унту, в одних чулках направился по хрустящему снегу к избе. У калитки стояла девочка. Она с любопытством вглядывалась в человека, шагавшего с таким трудом.

– Немцы здесь есть? – спросил ее летчик. Девочка молча метнулась в избу. Из нее вышли два парня в полушубках и валенках с автоматами на груди.

– Ты кто такой? – спросил один из них.

– Советский летчик, – ответил Солдаткин.

– Мы видели, как ты падал, – сказал другой. – Думали, убитый, коль без парашюта летишь. В рубашке родился, летчик.

Солдаткин понял: это партизаны. Они ввели его в избу, напоили чаем. Затем обули в валенки, одели в полушубок и на самодельных носилках отнесли в лес, где в добротной землянке располагалась санчасть отряда. Врач смазал ему гусиным жиром лицо и ноги, перевязал рану на голове. Проверил пульс, измерил давление, подытожил:

– Все могло быть гораздо хуже. Будешь жить!

На другой день в землянку зашел командир партизанского отряда, сел рядом на табуретке, расспросил Солдаткина о том, откуда он родом, где служил, поинтересовался самочувствием. Потом сказал:

– Не повезло твоим товарищам – к фашистам попали. А ты, Николай, пожалуй, отлетался. Но мы вылечим тебя. Вместе с нами будешь воевать?

Солдаткин покачал забинтованной головой: – Рожденный летать ползать не умеет.

– Мы тут не ползаем, а фашистов бьем!

– Да вы не обижайтесь, – улыбнулся Солдаткин. – Сами рассудите: кого быстрее подготовить – летчика или партизана? Разве государству выгодно, чтобы я, воздушный разведчик, партизанил? Прошу вас отправить меня на Большую землю, в мой родной полк. Там я больше пользы принесу.

– Ладно, что-нибудь придумаем.

Вскоре Солдаткина переправили на Большую землю. Три месяца он лечился в госпитале…

На Калининском фронте в это время сложилась сравнительно спокойная обстановка. Однако наземные и воздушные разведчики трудились напряженно. Никак не удавалось им выяснить, куда девалась танковая дивизия «Великая Германия». Словно в воду канула. Это обеспокоило командование фронта. Начальник штаба фронта генерал М. В. Захаров вызвал начальника разведки полковника М. А. Алексанкина, приказал;

– Поднимите всю разведку, но дивизию «Великая Германия» найдите. Суть в том, что Гитлер бросает ее обычно на решающие участки. Значит, мы должны знать, где она.

В выполнение задачи включились войсковые разведчики, партизаны. Не остались в стороне и экипажи 11-го полка. Особенно внимательно следили летчики и штурманы за передвижениями вражеских войск на коммуникациях.

17 января 1943 года в 14 часов 27 минут экипаж старшего лейтенанта Владимира Свирчевского установил, что от Белого на Холм Жирковский движется колонна из 400 автомашин. При повторном вылете в 16.00 экипаж зафиксировал колонну в 240 автомашин с артиллерией, которая двигалась из Холм Жирковского на Костенки. Ее прикрывали истребители.

На другой день экипаж того же Свирчевского сфотографировал станцию Колодня, что в 8 километрах восточнее Смоленска. После проявления фотопленку дешифрировали и определили, что на станции идет погрузка на платформы танков, автомашин, артиллерии. Что это, дивизия «Великая Германия»? Или какая-то другая?

Фронтовые разведчики добыли «языка». Это был солдат 110-й немецкой пехотной дивизии. Он показал, что дивизия сменила в районе реки Л учеса «Великую Германию».

Первая часть задачи была решена. Со второй справились фронтовые радиоразведчики. Они отлично изучили почерк радистов из «Великой Германии». Дивизию обнаружили на Юго-Западном фронте в районе Ворошиловграда. Через неделю стало известно, что на ворошиловградском направлении захвачен пленный из танковой дивизии «Великая Германия». Удалось установить, что его соединение переброшено туда с ржевского плацдарма по железной дороге.

Так совместными усилиями всех видов разведки в короткое время была решена сложная задача.

Командование Калининского фронта особенно интересовалось смоленским направлением. Для этого были веские причины. Во-первых, в Смоленске располагались крупные склады и базы снабжения группы армий «Центр» и распределительная станция этой группы. Во-вторых, в районе Смоленска находился крупный аэродром противника и железнодорожный узел. В-третьих, западнее Смоленска располагался штаб группы армий «Центр».

Однажды поздним вечером в полк позвонили из штаба фронта, спросили: