В середине мая лорд Губерт Кюльвердель, восьмой граф Сент-Остель, смотрел на Грин-парк из окон своей библиотеки. Он окончательно уяснил себе, что, если Вениамин Леви не придет ему на помощь и не предоставит в его распоряжение полмиллиона фунтов стерлингов в течение этой недели, он не только разорится сам, но — что много хуже — в таком же положении очутятся его лучшие друзья.

Случилось все чрезвычайно просто. В первые годы после войны жизнь представлялась скучной и бессмысленной. Губерт ненавидел бездействие, а Джимми Мак-Алистер, его ближайший друг, сделал, казалось ему, величайшее в мире открытие, которое должно было произвести революцию в области аэропланов, и это его заинтересовало. Нужны были только деньги, чтобы осуществить чудесное изобретение и представить его военному министерству.

Лорд Сент-Остель, человек вовсе нелегковерный, и его друг Джимми всей душой отдались этому делу. Они основали общество для эксплуатации изобретения, и немногие избранные, когда им была открыта эта тайна, попросили принять их в число компаньонов. Однако, никто из них, аристократов, предки которых в течение столетий были политиками и дипломатами, не обладал нужной деловой сметкой, и после нескольких месяцев их неумелого управления секретарь общества скрылся с деньгами пайщиков. Сент-Остель оказался в отчаянном положении, потому что хотя он и был богатым человеком, владельцем поместья в Гармпшире и громадных рудников в Уэльсе, но полмиллиона фунтов — это сумма, которую весьма трудно раздобыть в течение одной недели.

Сотни раз во время войны во Франции и во Фландрии смотрел он смерти в глаза совершенно спокойно, но сейчас не находил себе места. Как мог он обмануть тех, кто доверился ему, его вере в изобретение? Своего дядю, бедного старика-маркиза с запутанными делами, и других разоренных аристократов, прижатых к стенке аграрной политикой нового правительства? Что-то необходимо предпринять. То, что он сам останется нищим, мало его трогало. Жизнь была для него полна радостей с того самого дня, когда 31 год назад в восхитительной обстановке старинного богатого дома он впервые открыл глаза.

Губерт отвернулся от окна. Грохот Пиккадилли, приглушенный расстоянием, ощущался здесь как гул, означающий жизнь. Комната, в которой он находился, была великолепна — просторная, покойная, со светлыми панелями, подходящее место для размышлений. С картины кисти Ван-Дейка, висящей над письменным столом, гордо смотрел на него второй граф Сент-Остель. Губерт очень походил на своего предка. Густые каштановые волосы обрамляли его виски, глаза были такими синими, насколько это возможно для глаз, а своеобразная складка у губ придавала лицу полунасмешливое, полупечальное выражение.

Никто из Кюльверделей, какие бы ни совершал ошибки, никогда не обманывал ни друга, ни недруга. Даже самые худшие в этой семье не были мошенниками. Он, последний в роде, смотрел на портреты предков, потом на фотографии своих младших братьев, убитых при Луре. Те же правдивые синие глаза улыбались ему с каждого изображения… Чарли и Гэмфри, его кузены, погибли, как и три его двоюродных племянника, и он, Губерт, восьмой граф, остался последним в роде.

«Честное слово, — сказал он себе, — какой-нибудь выход должен быть найден».

Он позвонил, приказал подать автомобиль и через пять минут входил в контору Вениамина Леви на улице Клиффорд.

Все в кабинете банкира имело очень строгий вид, но как раз перед приходом лорда здесь разыгралась необычная сцена. Оскар Изаксон, доверенное лицо Вениамина Леви, имел смелость напомнить патрону о своей пятнадцатилетней верной и безупречной службе. В течение этого времени он наблюдал все возрастающие достоинства Ванессы, единственной дочери Леви, и теперь, собрав удачными спекуляциями за свой счет круглую сумму, просил руки его дочери в надежде в будущем стать достойным компаньоном тестя.

И тут Леви совершил одну из немногих ошибок в своей жизни — с насмешкой отказал клерку. Банкир без обиняков заявил ему, что у него совсем другие планы относительно дочери, и пусть лучше он, Оскар, обратится к своему здравому смыслу и живо соберет все последние сведения о деле изобретения аэропланов, которые он, Леви, собирается купить.

Оскар Изаксон имел обыкновение, выслушивая приказания, смотреть немного в сторону, так что говорящий не мог видеть выражение его лица и судить о впечатлении, производимом обращенными к нему словами. Сила привычки заставила этого человека даже сейчас, в столь важную минуту его жизни, вести себя так же, и острый взгляд Вениамина Леви не прочел выражения безумного гнева, промелькнувшего на лице главного клерка. Оскар взял себя в руки, молча принес пачку требуемых документов и положил на конторку, а когда лорд Сент-Остель вошел, он подал ему стул и вышел, опустив глаза. Владелец конторы и будущий клиент поздоровались.

Вениамин Леви имел славу самого честного и уважаемого дисконтера [1]Лондона. До сих пор лорду для себя лично не приходилось обращаться к нему, но он неоднократно бывал здесь, устраивая дела своих друзей.

Умные темно-голубые глаза Леви — это был светловолосый еврей — казалось, насквозь видели его. Банкир прекрасно понимал, чему обязан посещением лорда. Он знал, впрочем, и множество таких деталей, о которых Губерт не имел ни малейшего представления. Знал, например, что изобретение, которым тот занимался, было более чем солидным, что оно в короткий срок должно принести миллионы, а также причину того, что банкиры отказывали Сент-Остелю в кредите. Леви сам позаботился об этом. Он никогда не действовал беспричинно и теперь руководствовался теми же убеждениями, которые вот уже десять лет лежали в основе его поступков.

После получасового разговора он произнес:

— Совершенно бесполезно, мой дорогой лорд, дела это одно, а филантропия — совсем другое. Ваша светлость, вероятно, не имеет в виду пользоваться благотворительностью с моей стороны.

Лорд Сент-Остель сидел совершенно спокойно. Он говорил со свойственной ему чарующе изысканной манерой выражаться, сознательно сдерживая в голосе надменные нотки, унаследованные им от своих предков, пришедших в страну вместе с Вильгельмом Завоевателем. Но при последних словах банкира он побледнел и вскочил на ноги.

— В таком случае, я пожелаю вам всего доброго, — сказал он и уже дошел до дверей, когда Леви мягко окликнул его.

— Однако, ваша светлость, я могу сделать вам предложение, которое, если вы его примете, в корне изменит дело.

Губерт обернулся и свысока посмотрел на умное лицо сидящего за столом Леви.

— В самом деле?

— Да, но не сядете ли вы снова?

Лорд понял, что начинается торг, к которому он питал отвращение. Но положение его было отчаянное, и он остался.

Молча выслушал Губерт совершенно неожиданное предложение Леви, оно его глубоко поразило и противоречило всем его инстинктам. Он был слишком человеком своего века, чтобы кичиться своим старинным именем и знатным происхождением, но все же мысль жениться на дочери еврея и ростовщика отталкивала его.

Первым его порывом было немедленно отказаться с негодованием, потом он подумал о дяде, старом маркизе, о своих друзьях — и решил промолчать.

Вениамин Леви наблюдал за ним с сильно бьющимся сердцем. Наступил давно подготовляемый им момент. Оказывается, каждый, даже недюжинного ума человек, может иметь слабость, заставляющую его придавать значение вещам, которые сами по себе имеют очень малую цену. Слабостью Вениамина Леви было его страстное желание видеть свою дочь Ванессу женой одного из английских пэров. Никто во всей Великобритании не знал лучше его, что представляет собой английская аристократия, каковы ее стремления и ошибки, ее доходы и наследственные пороки, так же как и общий нравственный облик. Он хотел, чтобы его зятем стал не просто пэр, но самый лучший из пэров, имеющихся на рынке, — и Сент-Остель был венцом его честолюбивых планов. Этот представитель древнего рода и владелец больших поместий пользовался огромным успехом у женщин и был самым популярным и наиболее уважаемым членом Тарф-клуба.