— Вот пусть он с налоговой и разбирается.

— Кирилл Иваныч, он работает вторую неделю, — напомнила секретарша, — еще напортачит чего…

Он раздраженно чертыхнулся, пообещал, что всех уволит к едрене-фене, и велел подать ему сюда приснопамятную налоговую службу.

Из трубки тотчас вылился на него поток информации, сообщаемый гнусавым, противным голоском.

К пятой минуте плодотворного общения Кирилл, наконец, понял, в чем дело, и поднял трубку внутреннего телефона.

— Балашов на месте? — спросил он, когда на том конце ответили.

— Тут я, — горестно вздохнул в телефонных недрах искомый господин.

— Быстро ко мне!

Пока Кирилл терпеливо выслушивал нескончаемые претензии налоговика, Алексей Балашов нервно курил у входа в приемную. Идти к шефу ему совсем не хотелось. Он и раньше этого не любил, а в свете последних событий вообще начальства старался избегать. До сих пор ему удавалось.

А что сейчас?

Уже обо всем известно?

Но это невозможно. Слишком рано, он ведь толком даже ничего не предпринял, ничего не успел. Черт, а руки трясутся, как у паралитика.

— Привет, Леш. Ты чего хотел? — встретила его секретарша.

— Шеф вызвал срочно, — стараясь казаться безразличным и уверенным в себе, ответил Балашов.

— Так это по твою душу из налоговой звонят?

— Чего? Чего?

Маша отмахнулась. Какой-то он странный, этот Балашов. Вечно на взводе.

— Проходи, Леш, раз срочно. Да толкай ты сильней, Господи, там открыто!

Вот сукин сын, подумал Балашов про начальника, дверь себе забубенил такую, что людям и не войти с первого раза. Издевается, буржуй недобитый!

Кирилл повесил трубку и тяжелым взглядом уперся в замершего у входа агента.

— Ну? Чего ты там с документами намутил?

— А? Что? Я? С какими документами? Пожалуй, действие адреналина оказалось слишком краткосрочным. Под ложечкой засосало от страха, и ладони взмокли так, что нестерпимо тянуло сейчас же вытереть их о брюки. Но нельзя. Еще не хватало!

— Сядь-ка, Алексей, — Панин кивнул на стул напротив. — Ты дом на улице Калинина оформлял?

— Да.

— Так какого лешего документы в налоговую не отправил?! — взорвался Кирилл. — Они мне и так плешь проели, а тут еще ты! Если склерозом страдаешь, валяй выходи на пенсию!

Как же ему не взорваться! Каждый день сплошная нервотрепка, вынимающая душу текучка, бессмысленные встречи, переговоры, занудство налоговиков, капризность клиентов.

И главная беда в том, что все это ему нравится.

Поди разберись…

На стуле перед ним тосковал несчастный Балашов.

— Сейчас же! Немедленно! Документы должны быть в налоговой, понял?

— Понял.

— Ну, вперед и с песней! Балашов пятясь удалился.

Кирилл забарабанил пальцами по собственной физиономии, подоткнув ладонями тщательно выбритый подбородок. Что-то он не того… должного уважения к сотрудникам не проявляет. Правда, его заслужить еще нужно, уважение-то. Но ведь людям свойственно ошибаться, а? Риэлтор тоже человек, и ничто человеческое ему ни чуждо. Ну что он напустился на этого Балашова?! Тот, конечно, скользкий тип, себе на уме, ну и хрен с ним, главное — чтоб работу делал. А ведь делает, старается, чуть ли не с высунутым языком бегает.

Кирилл отслеживал работу каждого своего сотрудника. Доверяй — но проверяй, вот так примерно. Старые, избитые истины никогда его не подводили.

Может, зря он наорал на этого старательного неврастеника? Того аж перекосило со страху, а в таком состоянии работа явно на лад не пойдет.

Всегда он так. Сначала сделает, потом подумает. Импульсивный потому что. Горячий, как говорила бабушка. И отвешивала ему подзатыльник, когда в очередной раз Кирилл, «разгорячившись», курил тайком в туалете или приносил домой жабанят с болота по соседству.

У бабушки была тяжелая рука. Зато нрав легкий. Отлупив внука хорошенько, наоравшись вдоволь, она быстро успокаивалась, приходила налаживать отношения, лепила его любимые вареники с вишней. Ольге, его сестре, доставалось не меньше, но та была — впрочем, и остается — поумней и посдержаннее, чтобы обделывать все свои темные делишки втихаря. Знакомства с мальчиками тщательно скрывались, губная помада пряталась со всей надлежащей осторожностью в пенале среди карандашей, завернутая в обрывок газеты. А однажды Кирилл увидел, как хитрая сестрица, завернув за угол дома, в один момент ловко избавилась от смешных теплых рейтуз, в которые ее неизменно наряжала бабушка. Вот так-то! Ему бы и в голову не пришло! Он бы спорил до хрипоты, но не догадался бы притвориться послушным, а потом потихоньку сделать по-своему.

Эта проклятая глупая честность, эта несдержанность мешала ему всю жизнь. И бизнес Кирилл поднимал долго, не умея смолчать, когда нужно, стерпеть, когда очень нужно, слукавить, когда нет другого выхода. Семь потов сошло, пока справился. Зато теперь репутация его «Русского дома» была надежной абсолютно.

Ему доверяли и клиенты, и коллеги, а конкуренты знали точно, что с ним лучше не связываться, потому как пер он напролом, не страшась затянуть разбирательство или понести убытки. Плевать он хотел на эти убытки! Главное — доказать свою правоту.

Впрочем, ошибки он умел признавать и устранять их считал делом чести.

Поэтому Кирилл снова набрал внутренний номер и бросил в трубку пару слов, выражающих нечто вроде извинения за его вспыльчивость. Балашов на том конце провода чуть не свалился от инфаркта. От смелого безрассудства, с которым он ввязался в это дело, с этой минуты не осталось и следа.

Проблемы с налоговой — ерунда.

Шеф все знает, вот что! Эта богатая сволочь просто потешается над ним, оттягивает момент расплаты, как последний извращенец!

Алексей аккуратно положил трубку на аппарат и вытер-таки потные ладони о брюки. Хорошо, что он один в кабинете… Но нет, надо взять себя в руки, нельзя так распускаться, непозволительно, черт возьми, ведь все уже на мази.

Однако положение обостряется с каждой минутой. И что с ним сделает Панин, если узнает обо всем, одному Богу известно.

…На самом деле это было известно не только Всевышнему. А еще нескольким людям, которые вот уже месяц не отходили от Балашова, медленно, но верно подталкивая его к краю пропасти. Осталось совсем немного, чтобы он упал. А вместе с ним пошатнется и Кирилл Иваныч, такой принципиальный, непорочный аки ангел! Интересно, крылья у него за спиной помогут взлететь в самый ответственный момент, или Кириллу Иванычу придется карабкаться вверх, сбивая пальцы об острые камни в кровь и подвывая от страха.

Зрелище, достойное многотысячной аудитории его клиентов, уверенных в непоколебимости «Русского дома».

Алена надеялась, что выходные они проведут всей семьей. Съездят, наконец-то, к Балашову на дачу. Это, конечно, сильно сказано, от дачи там одно название, и добираться неудобно, и все же… Все же рядом река и лес, а на участке — домик-развалюшка, где можно затопить печку, устроиться у окна и смотреть на тихую, бескрайнюю даль, постукивая спицами. Клубок пряжи будет весело скакать по деревянному полу, от печи потянет ароматом пирогов — таких ни в одной духовке не приготовишь! — а на рассвете загорланят соседские петухи.

По грибы сходить можно. Перекликаться в лесу громко и бесшабашно. Скакать друг за дружкой, кривя страшные рожи. Горделиво вышагивать вдоль деревеньки с почти пустыми лукошками. А потом обессиленно упасть на шаткие стулья вокруг стола, пить чай и переглядываться, фыркая от беспричинного смеха.

Что там говорить…

Иногда у них получалось быть идеальной семьей. Идеальной, в понимании Алены.

Ташка особо не бузила, заслышав о ее планах. Ей нравилось на даче, там можно было на часок велик угнать у аборигенов, напроситься подоить корову, таскать прямо из костра руками печеную картошку, и главное, мама при этом ничего не имела против!

Алена знала, что и Балашова жизнь на даче устраивает. Городская суматоха выматывает, а тут он расслабляется на всю катушку, и никакой телевизор ему не нужен и никакие другие блага цивилизации.