— Сегодня у меня не было времени… Я пришла после сверхурочной работы…

— Я сделаю вам омлет.

Девушка чуть не сказала: «Мистер Гиффорд, это очень любезно с вашей стороны, но не стоит», однако сумела сдержаться. Она приехала в Лондон, чтобы узнать Жизнь, и сегодня вечером Жизнь предлагала ей себя в подарок.

— Это было бы замечательно.

Они проговорили всю дорогу до квартиры Фрэнсиса. Точнее, говорили Фрэнсис и Робин, а Джо просто молча шел рядом, шаркая ботинками по брусчатке. Дождь все еще шел. Они выбросили остатки завтрака Робин в урну и раскрыли зонтик. Наконец Фрэнсис спустился по ступенькам и вставил ключ в замок.

Оказавшись внутри, Робин сдавленно фыркнула.

— У нас кто-то побывал, — сказал Джо и насмешливо улыбнулся ее изумлению.

Сидеть было негде. Везде валялись пачки брошюр и листовок, пустые бутылки, громоздились горы грязной посуды. В центре комнаты стояла огромная машина. Из нее торчал лист бумаги, благоухающий типографской краской.

— Печатный станок, — определила Робин.

Джо, разжигавший огонь в камине, пробормотал:

— Эта проклятая штуковина опять сломалась. Я целый день пытался понять, в чем там дело, и все без толку.

Фрэнсис, прошедший на смежную кухню, выглянул в дверь:

— Яиц нет.

— А откуда им взяться-то, а? За неделю ни одна собака не удосужилась сходить в магазин.

Огонь загорелся. Джо пошел к печатному станку.

— Придется разобрать эту развалюху. Она забилась краской.

После прикосновения к машине выражение его смуглого лица слегка смягчилось.

— Я нашел пачку крекеров! — крикнул из кухни Фрэнсис. — А Вивьен прислала мне черную икру…

Они ели икру, намазав ее на крекеры «Рич Ти», и сидели на полу, потому что никому не пришло в голову освободить стулья. Фрэнсис рассказывал о печатном станке.

— Мы печатаем брошюры, предвыборные воззвания и кое-что за денежки. Полтора года назад я купил подержанный станок, а Джо его наладил. Он печатает, а я собираю заказы и определяю внешний вид книги. Кроме того, начал выпускать один журнальчик. Поэзия, политические комментарии и всякое такое. Ежеквартальный.

Джо разлил пиво в три чайных стакана.

— У нас есть заказ на тысячу рекламных листовок для одной фирмы хирургических инструментов. Вот почему я должен довести старушку до ума.

На полу рядом с Робин лежали пачки брошюр. Девушка бегло просмотрела их. «Фабианская демократия» Генри Грина. «Женский путеводитель по социализму» Сары Сэмон. «Краткая история тред-юнионизма» Эрнеста Хардкасла.

Она подняла брошюру.

— Значит, эти люди присылают вам свои рукописи, а вы их печатаете?

— Примерно так. — Фрэнсис протянул Робин стакан. — Точнее, мы с этого начинали. Но вскоре поняли, что куда удобнее все делать самим. Не нужно разбирать чьи-то каракули и расставлять запятые.

— Сказывается частная школа, — прибавил Джо.

— Мы с Джо учились в школе Дотбойс, — пояснил Фрэнсис. — И оба были изгнаны за неспортивное поведение.

Робин обвела их взглядом. Светло-серые глаза Фрэнсиса были совершенно невинными. Джо допил пиво и снова занялся печатным станком.

— Всю эту чушь собачью пишет сам Фрэнсис, — дружелюбно объяснил он.

Фрэнсис улыбнулся.

— У каждого из авторов свой характер… Пейте, Робин. Генри Грин представляется мне джентльменом в твидовом костюме, с трубкой в зубах. Любящим крикет, музыку Элгара [5]и все такое прочее. Сара Сэмон — конечно, фабричная, мать полудюжины сорванцов. Пишет с ошибками. А Эрнест Хардкасл ходит в матерчатой кепке и, скорее всего, гоняет голубей. А в качестве хобби выращивает лук-порей.

— Люди покупают эти книги… — сдавленно пробормотала Робин. — Верят им. А вы насмехаетесь над ними, высмеиваете их. Вам нет до них дела.

Фрэнсис с жаром замотал головой:

— Ничего подобного. Я верю каждому слову, которое пишу. Просто я делаю это лучше, чем большинство других.

Робин, не убежденная этой страстной репликой, открыла брошюру и начала читать.

— Сигарету? — спросил Фрэнсис и протянул ей пачку.

Когда позволяла погода, пасхальный благотворительный базар проводили в саду настоятеля церкви. В этом году на Пасху светило солнце и киоски разбили на лужайке, окруженной цветочными клумбами. Как единственная дочь вдового священника, за праздничную торговлю отвечала Элен. Поскольку просить других что-то сделать было для девушки пыткой, кончилось тем, что она все делала сама. Несколько месяцев изо дня в день шила мелочи для киоска, торгующего галантереей, пекла печенье и ячменные лепешки, ползала по чердакам, выискивая всякие древности для киоска сувениров. Слава богу, миссис Лемон, жена местного врача, предложила для базара собственноручно приготовленные домашние консервы, так что совершать налет на собственный сад Элен не пришлось.

За десять минут до того, как епископ открыл праздник, Элен все еще лихорадочно писала ярлыки с ценами. По опыту прошлых лет она знала, что дело это трудное и деликатное. Если оценивать кондитерские изделия по их величине и привлекательности, то на нее затаят злобу авторы самых неказистых изделий. Если же ставить одинаковую цену на все, то обидятся женщины, потратившие на готовку несколько драгоценных часов. «2/6» — нацарапала она, прекрасно зная, что это дороговато для сладких пирожков, в которых вся начинка осела на дно.

Одна из помощниц сказала:

— Мисс Элен, нам понадобится сдача.

Элен прикрыла рукой рот.

— Эх, надо было попросить папу подсчитать мелочь еще вчера вечером. — Она порылась под прилавком и достала банку с медяками. — Теперь придется делать это самой. Мне ужасно неудобно…

Она уставилась на жестяную банку с пенни, полпенни и шиллингами. Элен никогда не училась арифметике и, когда дело касалось денег, приходила в отчаяние. Все счета оплачивал отец.

— Мисс Фергюсон, если хотите, я помогу вам.

Элен подняла глаза. Рядом стоял высокий молодой человек в жесткой соломенной шляпе и яркой фланелевой куртке.

— Вы не помните меня, мисс Фергюсон, верно? Я — Джеффри Лемон. Последние годы я не ходил на благотворительный базар, так что мы не виделись целую вечность. — Он посмотрел на кучу самых разных монет. — Так как, помочь вам? Ма говорит, что я путаюсь у нее под ногами.

Элен с радостью отдала Джеффри жестянку. Парень начал складывать монеты в кучки.

— Пытаетесь решить, сколько взять за печенье, мисс Фергюсон? Да, работенка будь здоров, все мозги сломаешь.

— В прошлом году мне нужно было выбирать самого красивого младенца. Матери проигравших были в ярости. В этом году судить будет жена епископа, но проводить соревнования и вручать награды придется мне. Боюсь, что я все перепутаю и мужчинам отдам пакеты с конфетами, а младенцам — бутылки с пивом.

Сладости разошлись в первые полчаса, а жена епископа похвалила сделанные Элен подставки для кашпо и стеганые покрышки для чайников. Младенцы пищали или спали в зависимости от темперамента, а Элен умиротворяла их матерей, восхищаясь каждым. Она помахала рукой Хью Саммерхейсу, игравшему в кегли на приз, которым была живая свинья, и снова подумала, что очень скучает по Робин.

Элен убирала стол после чаепития, когда Джеффри Лемон снова заговорил с ней.

— Дайте это мне, мисс Фергюсон.

Она передала ему тяжелый поднос. Однако Джеффри не ушел, а продолжал стоять на месте, глядя на нее и хлопая глазами. Внезапно Элен пришло в голову, что не она одна неловко чувствует себя с посторонними. Наверно, молодые люди, которых она считала существами непостижимыми, недоступными и даже пугающими, тоже могут быть застенчивыми.

— Было очень весело, мисс Фергюсон, — с запинкой промолвил Джеффри, не сводя с нее глаз.

Поднос слегка покосился, и одна из чашек чуть не упала. Джеффри смущенно рассмеялся.

— Лучше отнести посуду ма, пока я все не перебил.

— Спасибо, — пробормотала Элен и пошла к Майе и Хью, сидевшим под конским каштаном. Майя прислонилась к стволу дерева, ее глаза были прикрыты темными очками.