— Еще кто-нибудь?

— Есть еще старый дядя, брат его отца, он очень известный в Пьемонте антиквар. Он жил вместе с двоюродным — уже покойным — братом моего мужа, его женой и сыном. Но с 1972 года он ни с кем из них даже не разговаривал, просто возненавидел. К сожалению, я не знаю причины этой ненависти. Муж ни за что не хотел об этом говорить, хотя я и очень старалась, даже провоцировала его: вам ведь известно, до чего мы, женщины, любопытны. Это была единственная тайна, которую он скрывал от меня, если не говорить о его легких увлечениях. Со временем я привыкла к его увлечениям и переносила их даже легче, чем эту тайну. Постепенно я перестала спрашивать его и о тайне, потому что не могла спокойно смотреть на страдальческое выражение его лица и переносить внезапные вспышки ярости при упоминании о дяде.

Брокар слушал все это сочувственно-молча, но у него создалось впечатление, что вдова говорит неправду.

Машина приближалась к Лионскому вокзалу, до морга теперь было совсем близко, и Брокар предупредил вдову.

— Синьора Рубироза, нам пришлось восстанавливать его лицо, но результаты наших усилий не блестящи. Вам будет тяжело смотреть на это, но, к сожалению, формальности обязывают нас Подвергнуть вас: грому испытанию, они продлятся несколько секунд, а потом я провожу вас в гостиницу.

Комиссар Брокар вошел в помещение морга вместе с синьорой Рубирозой. Навстречу им вышел сторож с сигаретой в зубах.

— Добрый вечер, комиссар. Каким счастливым ветерком занесло вас в наше веселенькое местечко? Вы что, охотитесь за трупами?

Заметив синьору, он прикусил язык, а яростный взгляд Брокара заставил его окончательно замолчать.

— Я хотел бы увидеть самоубийцу из «Рица», того, которого привезли сегодня утром.

Острый запах дезинфицирующих средств, устрашающий вид каталок для вскрытий заставили женщину вздрогнуть. Комиссар заметил это, крепко взял ее под руку и повел прямо к мраморному столу, на котором, покрытое простыней, лежало тело Франческо Рубирозы. Он мгновенно сорвал простыню и вопросительно посмотрел на синьору. Она лишь беспомощно кивнула головой и разразилась рыданиями. «Наконец-то ее прорвало, — подумал про себя Брокар, — сейчас я провожу ее в Сюртэ, а лучше в гостиницу, под тем предлогом, что ей лучше не оставаться сейчас одной, а тем временем постараюсь вытянуть из нее еще что-нибудь… Как правило, сначала все они сдерживаются, стараются не распускаться, а потом при виде смерти, становятся слабыми и охотно принимают поддержку…»

Анник Рубироза шла за комиссаром к выходу, нервно комкая в руке платочек и прижимая его к губам, как будто только это и могло ее утешить. Брокар был уверен, что она еще многое ему расскажет. И он не ошибся.

Он помог ей сесть в машину и дал возможность выплакаться, пока они ехали к гостинице «Амбассадор», где она остановилась. Уже в лифте, когда они поднимались на ее этаж, он между прочим спросил:

— А как ваша дочь?

— Она в Америке у друзей, учится. Я сообщила ей, она плакала и очень хотела ехать сюда вместе со мной, чтобы попрощаться с отцом, но я категорически запретила ей это делать. Я не хочу, чтобы она увидела его в таком виде… Пусть она запомнит его живым, таким, каким мы видели его последний раз у нас дома в Риме.

«Странно, — подумал Ален, — единственной наследнице небольшой империи запрещают отдать последний долг отцу… Странно, определенно странно».

Они вошли в элегантную гостиную, и измученная Анник устало опустилась на диван. Она с какой-то яростью вытерла слезы, и, обращаясь к комиссару, сказала:

— Вы даже не представляете себе, как мне хотелось бы помочь вам отыскать убийцу моего мужа, но, к сожалению, я не знаю, с чего начать. Мне кажется, что вам известно все, что я могла бы рассказать.

— Почему вы считаете само собой разумеющимся, что вашего мужа убили? У вас есть какие-то соображения на этот счет или неопровержимые доказательства? А может, здесь каким-то образом замешана ненависть между дядей и племянником?

— Вполне возможно, — ответила вдова, — ведь эта вражда длилась не один год. В свое время, в 1976 поду, похитили племянника Самуэля, несчастного Диего. Я попросила провести следствие по этому делу. Его тело нашли в одном из отвалов. Тогда подозрение пало на моего мужа, и комиссар Ришоттани из Турина, проводивший расследование, неоднократно допрашивал Франческо.

— Ну, и чем же это кончилось? — перебил ее Брокар.

— Да ничем, абсолютно ничем. А чем это могло бы кончиться? Мой муж вовсе не был заинтересован в исчезновении такого ничтожества, как Диего.

— Вы хорошо знали жертву?

— Неплохо. Он внушал мне какую-то нежность. Поговаривали, что он не может сделать ребенка, но в то же время он был болезненно привязан к жене.

— А что из себя представляла его жена?

— Ничего особенного. Я бы сказала, самая обычная женщина, но очень любила деньги.

Брокар улыбнулся, подумав: «Обычная женская ревность».

— Но вернемся к моему мужу, — продолжала Анник. — Однажды комиссар Ришоттани лично прилетел в Рим для допроса. Что уж они друг другу говорили, я не знаю, но с тех пор мужа оставили в покое. Когда я спрашивала у Франческо, почему он попал под подозрение, он зло отвечал: «Одна из «шуток» этого туринского свинтуса. Он хотел пришить мне смерть двоюродного брата. Плюнь на это, и давай никогда не будем говорить об этих мелких семейных неприятностях».

— Вы знали комиссара Ришоттани?

— Нет. А лучше сказать «да», хотя я не знала его лично. Я знаю его по описаниям моего мужа, которому, несмотря ни на что, он внушал симпатию. Дело в том, что если мой муж называл кого-то занудой, это означало, что он имел в виду интеллигентность и что этот человек ему симпатичен. «Здоровенный, спортивный и образованный зануда», так говорил Франческо о Ришоттани.

— Но вы говорили, — прервал ее Брокар, — что в свое время вы попросили провести расследование. Почему?

— Потому что мне хотелось узнать о причинах ненависти между дядей и племянником.

«Неглупа», — подумал Брокар и попросил разрешения закурить.

— И что же вы узнали? — спросил Ален с надеждой. Сигара, как обычно забегала у него во рту.

— Узнала кое-что такое, чего предпочла бы не знать. У мужа была любовница и сын от нее. А я больше не могла, как вам известно, иметь детей.

Последовало короткое молчание. Затем комиссар спросил:

— Вы говорили об этом с мужем?

— Нет. Никогда. Я знала, что если бы начала мучить его расспросами, я потеряла бы его. Но в то же время я не могла просто сидеть и что-то ждать. Не забывайте, комиссар, что это я и только я всегда поддерживала его, я помогала ему сделать карьеру в деловом мире. И поверьте, вначале это было очень трудно. Но я всегда была рядом с ним, и уверена, что Франческо никогда бы этого не забыл… А вот сегодня, после всего, что случилось, я спрашиваю себя: что станет с этим мальчиком без отца?

Брокар невольно почувствовал восхищение. «Кроткая, очаровательная, по-настоящему красивая и добрая».

Он решил, что узнал от Анник все, что ей было тщетно или скорее все, что она пожелала ему рассказать. Были кое-какие неясности, но с этим можно и подождать. При первой же возможности надо бы позвонить комиссару Ришоттани. А сейчас пора и распрощаться, Женщина устала от трагических событий и этого допроса.

Было, однако, ясно: она что-то скрывает или кого-то боится. Пока что необходимо дать ей небольшую передышку.

Но вот вопрос: что поделывает ее обожаемая дочь в Америке, в то время как неостывшее тело отца лежит в парижском морге? Слишком много вопросов, на которые нет ответа. Несомненная реальность — труп в морге, но причины его появления далеко не ясны. Глубоко задумавшись после разговора с Анник, Брокар опомнился только тогда, когда очутился за своим старым письменным столом в одном из кабинетов в Сюртэ. Он попросил соединить его с полицейским управлением в Турине и позвать к телефону комиссара Ришоттани.

— Алло, мосье Ришоттани? Говорит Брокар из Сюртэ. Хотел бы уточнить кое-что по поводу самоубийцы из «Рица», о котором вы уже, наверное, знаете из газет.