Джонни Клэй был хороший малый — хоть и отсидел четыре года в тюрьме, имел криминальный «послужной список» и все такое. Тщеславию Майка льстило то, что Джонни помнил его по прошлой жизни и дал знать о себе сразу же после освобождения.

Большой Майк знал Джонни с тех времен, когда тот был просто соседским светловолосым мальчишкой, а сам Майк работал в гриль-баре у Костелло. Даже тогда, когда Джонни бегал в коротких штанишках, он уже отличался буйным нравом. Но он всегда был добрым малым, и к тому же с головой. Прирожденный лидер.

Майк помнил его и повзрослевшим, когда тот уже начал шастать в бар и забавляться с музыкальным автоматом. Он не бузотерил, пил мало. Хлопот с ним никогда не было.

Конечно, Майк не одобрял дорожку, которую выбрал для себя Джонни. То, что он не в ладах с законом, было ясно сразу, и Майк искренне горевал, когда копы наконец загребли юного Джонни и посадили за грабеж.

Лишь в последнее время Майк перестал подходить к жизни со строгими мерками. Беспросветная нищета существования, отчаянные попытки свести концы с концами на барменское жалованье, которое неизменно приходилось делить с букмекерами, озлобили и ожесточили его. Когда Майк думал о том, какие деньги ежедневно проходили через зарешеченные окошки касс, то невольно задавался вопросом: а что, собственно, страшного произойдет, если часть этого нескончаемого потока он отведет в свою сторону?

Видит бог, как часто он думал об этом. Но все изменилось с того дня, когда Джонни, выйдя из тюрьмы, обратился к нему с предложением. Майк понял, что его размышления всего лишь праздные мечтания, а если кому и по силам превратить мечту в реальность, то Джонни — именно такой человек. Сегодня вечером он узнает об этом деле подробней. Майк пытался припомнить адрес, нацарапанный на беговом листке, который оставил ему человек в баре. В голову ничего не шло, но Майка это не беспокоило: ведь записка лежала у него в кармане.

Он помнил, что в ней было указано время — восемь часов. Чтобы успеть, надо будет поторопиться с обедом. Мэри, конечно, не понравится, что вечером его не будет дома. Он обещал ей, что поговорит с Пэтти.

Мысль об этом заставила его озабоченно нахмуриться. Господи, кажется, еще вчера его дочь, голенастый ребенок с ярко-рыжими волосами, заплетенными в две тугие косички, бегала в коротких носочках. Все-таки Пэтти была хорошей девочкой, что бы там ни говорила ее мать. Все дело в ее окружении. Вот в чем беда.

Нужны деньги, чтобы выбраться с этой проклятой улицы, поселиться где-нибудь за городом. Деньги — вот все, что надо.

Майк и сам был не прочь куда-нибудь перебраться. Как он ненавидел эту бесконечную дорогу из Нью-Йорка до ипподрома и обратно! И так — каждый день. Да, иметь бы небольшой скромный домик с садом где-нибудь за станцией Джамейка. Вот это будет настоящий выигрышный билет. Кто знает, может, его давней мечте и суждено скоро исполниться.

Когда лонг-айлендский поезд с грохотом мчался сквозь туннель под Ист-Ривер, Майк наконец подсчитал, что потери за один день составили сто двадцать два доллара. Он хмурил бледный лоб с выступившими на нем бисеринками пота. Сто двадцать два доллара. Господи, ведь это большие деньги — почти половина того, что он обещал дать для Пэтти, чтобы она могла пойти на курсы стенографисток в бизнес-колледже.

Поезд, лязгая колесами, остановился на Пенсильванском вокзале, и Большой Майк поднялся со своего места.

Какого черта, снова подумал он, еще месяц, и сто с лишним долларов можно будет оставлять на чаевые. Майк вышел из вагона одним из первых. Он торопился. До восьми часов оставалось еще переделать кучу дел, а опаздывать он не хотел.

Джордж Питти сел в тот же поезд на Манхэттен, в котором ехал Майк. Он даже видел Майка — тот шел по перрону впереди него среди немногочисленных пассажиров, но Джордж не стал его догонять. Он знал Майка не один год, но знакомство не переросло в дружбу, хотя в общем-то именно благодаря Майку Джордж получил работу на ипподроме.

Не то чтобы они недолюбливали друг друга — просто между ними не было ничего общего. Их связывало одно — то, что мать Джорджа была подругой детства Мэри Макманус, которая впоследствии стала Мэри Хенти, женой Майка. Но мать Джорджа умерла, а с тех пор, как она упросила свою подружку Мэри, чтобы Майк помог устроить ее сына на работу на ипподроме, прошло добрых десять лет.

Джордж, конечно, не остался в долгу, но на этом все и кончилось. В обществе людей постарше Джордж всегда чувствовал неловкость. Вот и Большой Майк слишком много о нем знал — знал и о старых временах, когда Джордж сильно куролесил. Из-за потасовок, в которые Джордж вечно ввязывался, о нем шла дурная молва. Но все это было много лет назад, задолго до того, как он встретил Шерри и влюбился в нее без памяти.

Проводив глазами Большого Майка, когда тот садился в поезд, Джордж повернулся и пошел по платформе к соседнему вагону. Он вошел внутрь и выбрал место подальше.

Худой, нервный человек, Джордж Питти выглядел на свои тридцать восемь. Карие навыкате глаза таращились из-под лысеющего лба, окаймленного волосами мышиного цвета. У Джорджа был большой крючковатый нос, а узкая и короткая верхняя губа обнажала мелкие кривоватые зубы. Заостренный подбородок находился на почти прямой линии с выступающим кадыком. Руки с длинными, как у пианиста, пальцами были чистыми и ухоженными. Одевался он старомодно, предпочитая простой покрой и простые цены.

Усевшись на свое место, он развернул вечернюю газету, которую купил в киоске на вокзале. Он стал читать заголовки, но спустя мгновение, не отрывая взгляда от страницы, Джордж унесся мыслями совсем в другом направлении. Предметом его раздумий, как всегда, была Шерри.

Они были женаты уже два года, но большую часть свободного времени он проводил в неотвязных мыслях о своей жене. Сейчас он был, пожалуй, еще больше одержим ею, чем раньше, даже больше, чем в самом начале их знакомства.

Его чувство к жене было неизменным с того момента, когда он в первый раз увидел ее за полтора года до их женитьбы. Он любил ее и был влюблен в нее. Более того, он был от нее без ума. Супружество лишь усиливало глубину его страсти. С того момента, когда она согласилась разделить с ним жизнь и ложе, Джордж Питти не мог избавиться от чувства безграничного изумления. Он по-прежнему считал себя самым везучим человеком на свете, хотя ясно сознавал, что не был по-настоящему счастлив. Он четко различал понятия «счастье» и «везение», однако понимал, что в его случае это две стороны одной медали.

Сегодня, как и всегда, когда он возвращался на поезде к себе на Вест-Сайд и думал о Шерри, Джордж Питти принялся мысленно молиться, чтобы она была дома. Как человек, подсознательно привыкший просчитывать ставки, он уже знал, что вероятность застать ее дома 1 к 10. При одной мысли об этом у него начала пульсировать крупная вена на шее справа и задергался уголок глаза. Однако при всей своей одержимости он был не настолько слеп, чтобы не видеть недостатков ее характера и не догадываться о ее привычках. Он знал, что Шерри не удовлетворена жизнью, знал, что она скучает. Он также понимал, что, в общем-то, и сам не состоялся ни как мужчина, ни как муж.

В глубине души он винил в этом не себя и, конечно, не Шерри. Он винил игру случая и судьбу. Судьбу, которая не позволила ему зарабатывать больше, чем может получать кассир на ипподроме. Судьбу, которая сделала Шерри такой, какой она была, — женщиной, созданной из желаний и не признававшей ничего, кроме самого лучшего.

Нельзя сказать, что Шерри не заслуживала большего. С ее очарованием она была прямо-таки создана для всего, что есть лучшего на этом свете.

Положив газету на колени, Джордж закрыл глаза и откинулся на сиденье. На душе у него вдруг полегчало. Еще недолго. Скоро он сможет дать ей все, что она пожелает и чего заслуживает.

Губы его беззвучно зашевелились, и он мысленно возблагодарил Бога за то, что тот послал ему Джонни.