В условленное время мы отправились на послеобеденные баеньки в казарму, дождались когда начальство и сержанты разбредутся по своим делам, после чего началось ристалище. Чечен очень эффектно, высоко махал ногами, правда его удары почти не достигали цели, в лучшем случае попадая вскользь. Сенин хорошо работал, показывал уклоны и нырочки, сам активно не атаковал, как мне показалось, не делал лишних движений, я сначала был даже разочарован слегка. Как мне сказали позже, он нанес чечену несколько чувствительных ударов, которых я попросту не заметил. Когда колхозный каратист слегка подзамотался и выдохся, Марис без труда отправил его в нокаут правой прямой в челюсть. Я даже удара не заметил, просто чечен замер, а потом сложился на пол без сознания. То что последовало за этим, удивило всех: чечены взяли своего неудачливого земляка за руки и ноги, отнесли его в соседний кубрик, где сами же от души его отметелили. Видимо за то, что он опозорил своих, что ли… Дикий народ, дети гор…

      Вообще, чеченцы, призванные в армию были настоящей бедой для отцов-командиров. Там, где появлялись более двух особей, тут же автоматически образовывалась мафия, откуда-то доставлялась наркота, возникала сеть распространителей дури, в промышленных масштабах уходили налево бензин, обмундирование, боеприпасы и снаряжение. Я слышал о случаях избиения представителей младшего офицерского состава, которые просто боялись по ночам заходить в казарму. К примеру в полку, где я проходил службу после учебки, рота охраны аэродрома («через день на ремень») была на три четверти укомплектована именно абреками. Буквально за пару дней пришедшие из «карантина» носатые «духи» зачморили всех старослужащих, которые теперь мыли полы, чистили очки, моля Бога о скором дембеле. К счастью, попасть в роту охраны мне не довелось.

      Самому мне приходилось пользоваться услугами «мафии» пару раз. В первый раз из-за небрежного обращения с оружием я нечаянно спалил три патрона на дежурстве по стоянке самолетов подразделения, и мне нужно было достать три таких же патрона, той же серии. Когда меня менял караул, я подозвал носатого разводящего и спросил насчет этого. Он взял одну из гильз в качестве образца и сказал, что найдет меня. Поздно вечером того же дня ко мне пришел от него человек, который принес пачку патронов искомой партии. На следующий день я должен был рассчитаться пятью литрами спирта. Спирт у меня был, сделка состоялась. Были и еще случаи, но об этом позже.

      Однако я отвлекся от темы. После исторической битвы стратегический паритет был достигнут, вопрос межнациональных отношений был если и не решен окончательно, то как минимум отрегулирован в первом приближении. В других ротах обстановка была менее радостная, там черных было значительно больше. В седьмой роде — мини-дисбате, их было примерно 80 процентов. Что там творилось я знал только по слухам, но слухи эти были жутковатыми, если не просто страшными. У нас же случались иногда отдельные инциденты, в том числе и со мной, но это были скорее исключения из правил. В первой роте европейцев было численно больше и это решило вопрос окончательно.

      Были и среди калининградцев люди, точнее один человек, имени которого я упоминать не буду, который опустился и буквально превратился в амебу. Дело было так, парнишке, призванному из какого-то колхоза области совсем не понравилось служить. Он решил закосить по здоровью, причем способ избрал довольно радикальный — ночью обосрался в кровати. Это вызвало совершенно не ту реакцию, которой он ожидал, в медпункте его вовсе не отправили в госпиталь, а велели вымыть задницу и выстирать испачканное белье. А вот отношение сослуживцев к нему сразу изменилось — никто не хотел приближаться к нему, тем более, спать рядом с засранцем. Больше попыток закосить он не предпринимал, но одного раза было достаточно — с ним никто не хотел иметь дело. Как выяснилось позже, по слухам, его охотно пользовали азеры для удовлетворения гомосексуальных потребностей. Очень грустная история, как мне теперь кажется, мы все были виноваты в том, что с ним случилось, но сделать было уже ничего нельзя, человек сломался окончательно, после учебки дальнейшая судьба его мне не известна.

      В первые две недели нашего пребывания из нашей роты отобрали исключительно европейцев, хорошо владеющих русским языком (некоторые прибалты, особенно эстонцы из сельских районов либо действительно плохо говорили по-русски, либо искусно притворялись) для того, чтобы подготовить караульный взвод на замену постоянному составу учебки, который осенью должен был быть демобилизован. Люди подбирались из числа наиболее вменяемых, в их число попал и я.

      Пару недель мы зубрили устав гарнизонной и караульной службы, затем нас вывезли на стрельбище в пустыню, где дали по 8 раз пальнуть из АКМ, затем в пожарном порядке, почти на месяц раньше остальных мы приняли присягу и нас поставили в первый караул.

      Надо сказать, перед первым караулом мне довелось даже попасть в город — всех нас, «караульщиков» сводили в летний театр под открытым небом, неподалеку от части. На сцене шла «Зойкина квартира» Булгакова. Хоть я и не заядлый театрал, но любой повод выйти в город воспринимался на ура. В театре мною были замечены весьма симпатичные особи женского пола, весьма симпатичные метиски — помесь туркменов и русских, которые составляли больше половины населения Чарджоу. Пообщаться с ними не довелось, но определенно, девушки тамошние были очень даже ничего.

      Меня определили на пост в автопарк, пост был двусменный, ночной, то есть стоять нужно было два часа через два. Утром после смены, по идее, даже можно было отдохнуть пару часов в казарме. Я взобрался на вышку, довольно скоро наступила темнота и я стал вспоминать страшилки, которые нам рассказывали на инструктаже: про коварных туркменов, метающих заточенные по краям общепитовские металлические тарелки, отрезающие часовому голову напрочь, про злобных черкесов, которые спят и видят, как разжиться оружием на постах нашей части и прочую ерунду, которой нам прожужжали все уши перед заступлением в караул.

      Но ничего экстраординарного не произошло, если не считать летучих мышей, которые так и норовили сорвать панаму, дурных кошек, громко орущих в темноте и москитов (так я назвал этих мерзких насекомых, чуть помельче наших комаров, укусы которых заставляют лицо покрываться страшными волдырями, проходящими, однако, бесследно через пару часов), да жуткой вони, доносившегося с расположенного неподалеку хлопкоперерабатывающего завода. Да еще часов в 5 утра приперся пьяный прапор — дежурный по парку, который на мое жалкое блеяние с вышки «стой, кто идет, стой, стрелять буду» разразился убедительной многоэтажной матерщиной с обещанием подняться на вышку и набить мне самолично морду, если я еще раз произнесу слово «стрелять». Я позвонил в караулку, начкар сказал мне, чтобы я успокоился и не обращал на прапора внимания.

      Мне еще не раз приходилось ходить в караулы в учебке, ничего необычного в них не случалось. Запомнился, однако, один анекдотичный случай, о котором я хочу рассказать. В караульном помещении, совмещенном с гауптической вахтой не было туалета. Туалет, точнее дувалообразное строение без крыши с перегородками из кирпича, в бетонном полу которого было проделано некоторое количество отверстий, в отверстиях зияла пропасть трехметровой высоты до той или иной степени наполненная дерьмом. Раз в месяц приезжала машина, отсасывала в свое нутро содержимое ямы и куда-то увозила. Но на дне всегда что-нибудь оставалось. И караульщики, и арестанты гауптвахты, под охраной, разумеется, ходили туда при нужде. При том часовые бодрствующей смены обязаны были ходить с подсумком и штык-ножом на ремне. Один такой воин отпросился у начкара в туалет, куда и убыл с его разрешения. Он уселся поудобнее над отверстием и максимально расслабился, когда из плохо застегнутого подсумка вывалился полный магазин и со смачным всплеском погрузился в зловонную жижу на дне выгребной ямы. Нерадивого служивого сняли с караула, а наутро, одев его в ОЗК и выдав противогаз, на веревке спустили в отверстие для отсоса фекалий. Где он несколько часов под наблюдением радушных сержантов ползал с щупом для обнаружения мин, разыскивая свой магазин. Дерьмовоз приезжал недавно, поэтому дерьма в яме было всего по колено, что, правда, страдания несчастного отнюдь не облегчало. В конце концов магазин был найден, отмыт, а вот от несчастного бойца шарахались дня три, настолько жуткий запах от него исходил, несмотря на все меры предосторожности.