— Есть, конечно, но к суду общественности привлечены не мы. Наше время еще не пришло.

В комнату с двумя бумажными пакетами в руках ввалился Джордж Орбак.

— Молока нет. Только порошок.

Джанет Симмонс поморщилась.

— Ладно, неважно. — Она сложила руки на груди. — Мистер Уивер уходит. Ему нужно принять душ. А мы лучше поговорим с мистером Грейнджером.

Мило побарабанил по столу костяшками пальцев и поднялся.

— Если что понадобится, не стесняйтесь.

— Был бы толк.

Утренний дождик примчался и умчался, оставив после себя мокрую дорогу и влажный, чистый воздух. На заправке Мило сломался, купил пачку «Давидофф», вытряхнул сигаретку. Закурил. Первая затяжка пошла хорошо, а потом дым коснулся легких, и он закашлялся. Но курить не бросил. Пусть дым, пусть что угодно, лишь бы не чувствовать запаха смерти.

Менять рингтон он еще не научился, а потому, когда телефон проснулся наконец где-то на шоссе 18, на пути к Джексону, он сыграл идиотскую корпоративную мелодию. Звонил Грейнджер.

— Да?

— Это правда? Та стерва из Нацбеза не соврала? Он действительно мертв?

— Да.

Пауза.

— Я увижу тебя сегодня в офисе?

— Нет.

— Ладно, тогда перехвачу в аэропорту. Нужно кое-что обсудить.

Мило дал отбой, включил радио и прошелся по станциям, но не нашел ничего, кроме помех, и в конце концов достал айпод. Надел наушники, переключился на французский плейлист и перешел на трек номер пять.

В ушах забилась быстрая, ритмичная мелодия Poupée de cire, poupée de son» [10]в исполнении Франс Галль. В 1965-м, на конкурсе Евровидения в Люксембурге, эта песенка, написанная Сержем Гензбуром, заняла первое место. Эту же песенку Стефани разучила для конкурса талантов, на который он безнадежно опаздывал.

Мило снова достал телефон, набрал номер Тины и попал на голосовую почту. Выслушал все, что она думает по поводу его опоздания. Он знал, она уже на шоу, рядом с пустым стулом, слушает и смотрит, как их дочь исполняет феноменальный хит Гензбура. Сообщения Мило не оставил. Он просто хотел услышать ее голос.

Какими же идиотами надо быть, чтобы вырядить семилетнего ребенка в розовые колготки и маечку, привязать к хрупкой спине пару розовых ангельских крылышек и налепить сверху переливающихся блесток. За отраженным светом было почти невозможно рассмотреть девочку, прыгавшую по сцене под звон электрогитар и распевавшую «Я решила» из (о чем не преминула объявить всем директриса) диснеевского хита «Дневники принцессы 2». Возможно, песня была и неплоха, но со своего места почти в центре зала школы Беркли-Кэрролл Тина слышала только стук басового барабана и видела лишь маленький блестящий манекен, прыгающий на голой до боли сцене.

Конечно, она хлопала. Хлопали все. Двое даже вскочили и заулюлюкали — наверное, подумала Тина, те самые идиоты родители. Сидевший рядом Патрик — вообще-то стул предназначался для Мило — тоже похлопал и, наклонившись, прошептал:

— Охренеть! Обязательно заставлю своих ребят посмотреть.

Тина не хотела приглашать Патрика, но Мило снова не появился, а Стефани заслуживала как можно более полной аудитории.

— Веди себя прилично, — прошептала она.

Как обычно, Мило оставил на домашнем автоответчике короткое сообщение, предупредив, что задерживается. И все. Ни извинения, ни объяснения — просто «задерживаюсь».

«Отлично. Ты пропускаешь выступление своей дочери, а я приглашаю ее настоящего отца».

А потом Мило и сам предложил позвать Патрика.

«Ради Стеф. И сними все на камеру, ладно? Я хочу посмотреть».

Гнев ее немного рассеялся, чему способствовало еще и то, что последние три дня Патрик активно пытался уговорить ее и Стефани вернуться к нему. О чем Мило, отбывший внезапно куда-то по непонятным «делам», разумеется, не догадывался.

Едва поняв, к чему клонит Патрик, Тина перешла с телефоном в кухню, чтобы дочь не слышала дальнейшего разговора.

— Ты что, снова на колесах, Патрик?

— Конечно нет, — обиделся ее бывший… да, бойфренд, как ни глупо это звучало, — жениться по-настоящему они так и не удосужились. — Как ты вообще могла такое подумать? Тебе известно, как я отношусь к наркотикам.

— Держу пари, горло ты уже промочил.

— Послушай. — Он попытался исправить первое впечатление. — Я оглядываюсь. Я смотрю назад. И что я вижу? Два сияющих года. Два единственных года, когда я действительно был счастлив. С тобой. Именно это я и хочу тебе сказать. Лучше мне уже не было после этого.

— Мне нравится Пола. — Она рассеянно вытирала губкой запачканную алюминиевую раковину. — Умная девочка. Зачем она вышла за тебя, этого я никогда не пойму и…

— Ха-ха, — перебил ее Патрик, и тогда Тина поняла, что он все-таки пьян. Она услышала, как он затягивается своей мерзкой сигариллой. — Шутка века. Но ты все же подумай. Подумай обо мне. Вспомни, как мы любили друг друга.

— Минутку. А где Пола?

Затяжка.

— Спроси чего получше.

И тут картина прояснилась окончательно.

— Она от тебя ушла. И ты по прошествии шести лет возвращаешься ко мне? Ну, Пэт, ты, должно быть, серьезно перебрал. Или серьезно поглупел.

На сцене мальчик в костюме Супермена выступал с монологом, шепелявя так сильно, что половину слов невозможно было разобрать. Патрик наклонился ближе.

— Он сейчас улетит. Видишь, к поясу прикреплена струна.

— Не улетит.

— Если улетит, я куплю ему первый в жизни мартини.

В юридической фирме «Берг&ДеБерг» вытянутое лицо и седеющая трехдневная бородка привлекали к Патрику дополнительных клиентов. На фоне согбенных партнеров он выглядел бойким и инициативным. Но те времена остались в прошлом, а теперь синюшные тени под усталыми глазами придавали ему вид скорее отчаянный, чем энергичный. Пола Шабон, сногсшибательная красотка франко-ливанского происхождения, продававшая собственную линию украшений в небольших бутиках, расположенных во многих мировых столицах, переехала в Берлин. Ее завлек туда бывший любовник. Больше всего на свете Патрик жаждал доказать, что и он способен на такое же, что ему по силам вернуть Тину. И в этих попытках бедняга выглядел по-настоящему жалким.

Супербой на сцене закончил монолог жалкой имитацией полета, но накидка съехала с плеч, а Патрику к тому же не понравилось, что его ноги так и не оторвались от пола.

— Включай камеру, — сказала Тина после обязательных аплодисментов.

Патрик вытащил из кармана портативную «сони» и нажал кнопку — крохотный двухдюймовый экран вспыхнул.

Тина сжала его колено.

— А вот и наша Маленькая Мисс!

Но первой, с карточкой в руке, появилась директриса школы Беркли-Кэрролл.

— Пожалуйста, поприветствуем нашу первоклассницу, Стефани Уивер, которая исполнит… — Директриса нахмурилась, пытаясь разобрать незнакомые слова: — «Пупи де… сирк, пупи де сон».

В зале послышались смешки. Тина покраснела. Чертова стерва, даже не потрудилась выучить несколько слов!

Директриса тоже захихикала.

— Извините, мой французский не так хорош, как был когда-то. В переводе на английский это означает «Кукла восковая, тряпичная кукла». А сочинил ее Серж Гензбур.

Зал, как положено, похлопал, и директриса удалилась, а на сцену гордо вышла Стефани. Одета она была, несомненно, лучше всех. На выходных Мило не пожалел времени, чтобы обойти с дочерью Виллидж в поисках подходящего платья и колготок, а потом долго рыскал по Интернету, раскапывая прически середины шестидесятых. Тогда Тине все это казалось некоторым перебором, а идея совместить Стефани со стилем сорокалетней давности представлялась несколько неуместной и вызывала осторожное опасение, но теперь, увидев свою малышку в слегка линялом коричневом платьице, полосатых колготочках, с трогательно торчащими коротко подстриженными волосами…

Сидевший рядом Патрик ошеломленно взирал на дочь.