Исследовав мою внешность и, всерьез подозреваю, что и внутренности тоже, старик снова уселся в кресло, из которого поднялся при виде меня, и спросил:

— Кто ты, дитя, и как ты здесь оказалась?

Пришлось повторить ему сказку про сгинувшего в лавине мужа-купца — сердце в очередной раз царапнула тупым острием иголка боли — и мое случайное обнаружение неизвестного храма. Того, что мой обман раскроют, я не боялась — уж что-что, а врать мне согласно занимаемой должности приходилось профессионально, причем уже давно, и мастерство это было отточено до совершенства.

— Значит, ты осталась совсем одна, — сделал свой вывод из моего рассказа старик. — Какое счастье, что ты вышла к воротам нашего храма! Мне страшно даже подумать, что могло случиться с тобой, дитя, если бы ты и дальше блуждала по этим полным опасности горам. Не иначе, как тебя привели сюда сами Боги!

А то кто же еще, усмехнулась я про себя, наблюдая, как верховный жрец с благоговейным выражением лица осеняет себя знаком почитания Богов. Прямо-таки передали из рук в руки!

— Что же мне с тобой делать, дитя? — скорбно вопросил старик, завершив вознесение благодарности за мою никчемную жизнь. — В нашем храме живут только мужчины, и появление здесь женщины может смутить их умы. С другой стороны, я не могу выгнать тебя навстречу лютому холоду и зловещим опасностям. Так как же мне поступить?

Я молчала, придав своему лицу самое жалостливое и печальное выражение, какое только смогла. А внутри все клокотало от бешенства.

Говоришь, здесь нет женщин, старик? Куда же вы деваете похищенных девушек? Приносите в жертву? Продаете в рабство? Отправляете куда-то в другое место?

— Ну хорошо, — притворно вздохнул верховный жрец. — Я возьму на себя этот риск и оставлю тебя пожить в храме. А чтобы у младших жрецов не возникал соблазн познакомиться с тобой поближе, я прикажу поселить тебя… Где же мне тебя поселить? О, думаю, это подойдет. Младший брат, — обратился старик к моему сопровождающему, — отведи ее в комнату для провинившихся. Там крепкая дверь, которая запирается на замок, — пояснил он уже мне. — Ключи будут только у меня, и никто не побеспокоит тебя беспричинно, а ты в то же время будешь в полной безопасности.

Мне почудилось, что в выцветших глазах старика промелькнула злорадная усмешка. Однако я и виду не подала, что что-то заметила или заподозрила, и склонилась в учтивом поклоне.

— Благодарю вас за вашу заботу.

Младший жрец легонько подергал меня за остатки одежды, намекая, что аудиенция завершена и мне пора покинуть любезного старикашку. Я еще раз поклонилась напоследок и побрела следом за монахом, внимательно присматриваясь, прислушиваясь и даже принюхиваясь.

В коридорах просто-таки смердело магией. "Здесь что, совершенно не умеют работать руками и все делают только при помощи заклинаний?" — удивилась я. С другой стороны — это хорошо. Значит, я смогу спокойно колдовать, не боясь, что кто-то заметит мои манипуляции. На таком общем фоне эхо моих магических действий моментально затеряется. А колдовать мне придется и, чует мое сердце, много. Хотя бы замок на двери комнаты для провинившихся, куда меня сейчас так любезно провожают, открыть придется обязательно.

Монах, в очередной раз погоняв меня по каменным коридорам, остановился возле почти неприметной на фоне бурого камня двери и вытащил из кармана связку ключей. Замок сухо щелкнул, и дверка распахнулась, открывая моим глазам аскетично убранную комнату с одним маленьким окошком в стене, прорубленным на уровне глаз.

— Располагайтесь, — коротко распорядился монах. — Я сейчас принесу вам еды и воды. Можете спокойно отдыхать до утра, ни о чем не беспокоясь.

— А что будет утром? — хотела было спросить я, но парень уже скрылся за захлопнувшейся дверью. Снова щелкнул замок, и я осталась в полном одиночестве дожидаться обещанного ужина, попутно оглядываясь по сторонам.

Комнатка была небольшая, с высоким сферическим потолком. У одной из стен стояла кровать, застеленная выделанными шкурами различных зверей. Я перебрала пальцами пушистые покрывала. Да я и половины таких животных не знаю! Видимо, монахи здорово прогулялись не только по горам, но и по другим местностям, чтобы собрать подобную коллекцию.

Около окна стоял низкий письменный стол и табурет. Ну, это меня вряд ли заинтересует, поэмы я здесь писать не собираюсь. Хотя, возможно, что и позаимствую пару листочков, если в голове образуется очередная каша из мыслей. Тогда буду рисовать нелогичные каракули и пытаться сделать из них вывод.

Все, больше в комнате ничего нет. Я подошла к окошку и выглянула наружу. Как я и думала — снег и горы. Пейзаж не отличается разнообразием. А это кто такое там мельтешит на горизонте? Ба, да это же горный дух в обличии трехглазой кошки. И правда, приглядывают…

Кошка помахала мне искривленной лапой — наверное, рахитом в детстве много болела — и растворилась в ближайших скалах. На душе сразу стало как-то теплее от осознания мысли, что я все-таки не одна.

В замочной скважине провернулся ключ, символизируя возвращение опекающего меня монаха. Парень появился в дверях, держа тяжелый поднос, уставленный исходящими паром тарелками. Я с трудом удержала себя от пронзившего меня желания метнуться к еде и начать лопать прямо с подноса. Дождалась, пока монах не расставит тарелки на столе, и только тогда позволила себе крепко вцепиться в ложку.

Пока я с жадностью утоляла голод, монах, прислонившись к косяку двери, с любопытством наблюдал за мной. В конце концов его пристальный взгляд, провожающий каждое мое движение ложкой ко рту и обратно, здорово начал раздражать меня.

— Что-то не так, любезный? — отложив орудие труда в сторону, сварливо спросила я.

Монах покраснел и потупил глаза в пол.

— Нет-нет, все в порядке. Простите, если помешал вашей трапезе. Продолжайте, прошу вас.

Я с недовольным видом поджала губы. Как же, поешь тут, когда тебе постоянно заглядывают в рот и считают каждую ложку, которую ты съела. Может, у них голодный год, припасов мало осталось? А тут еще новая нахлебница притащилась, в лице меня.

— Тебя как зовут, любезный? — может, получится разговорить парнишку и выудить из него что-нибудь ценное?

Монах замялся.

— Я что-то не то спросила? — поспешила уточнить я. Кто их знает, какие у них здесь правила. Может быть, им запрещено пользоваться именами. Называют друг друга братьями или по рангу именуют.

— Ну… э-э-э, — краснея, промямлил монах. — Мне запрещено называть свое имя женщине. Я еще недостаточно взрослый для этого.

Я очумело вытаращилась на стоящего передо мной тридцатилетнего парня с пунцово-красными щеками. Это он-то недостаточно взрослый? Тогда Дериону в его двадцать пять вообще не следует даже глядеть в сторону женщин.

— А-а-а… То есть, ты хочешь сказать…, - на этом мои мысли окончательно спутались в тугой клубок.

— Я пока недостоин, — грустно вздохнул монах. — Вот когда мне исполнится сорок, тогда я смогу назваться женщине.

Строго у них с этим делом, поневоле посочувствовала я ему. Жить до сорока лет девственником — это дело очень непростое. Просто-таки умопомрачительно тяжелое. Особенно для мужчины.

А парнишка-то ничего, скользнула я по тому оценивающим взглядом. Ладно скроен, лицо симпатичное, выбритый череп такой… приятно округлый…

Ой, о чем это я? Я мысленно отвесила себе парочку внушительных затрещин. О деле надо думать, а не о развлечениях.

— Да и кому называться-то? — фальшиво вздохнула я, подталкивая парня к интересующему меня вопросу. — Женщин у вас, если я правильно поняла, нет, храм вы не покидаете… Только если какая-нибудь заблудшая душа вроде меня объявится…

— Вы первая женщина, которую я вижу так близко, — еще больше покраснел парень, хотя я думала, что дальше уже некуда.

Разорви меня демоны, какой соблазн! Просто задевает мою женскую гордость!

Нет, нельзя. А вдруг все это сейчас разыгрывается специально для меня? Например, чтобы проверить, та ли я, за кого себя выдаю? Нет, Кериона, пока не будем расслабляться.