-…Али сказал, что ты почти ничего не ешь….хочешь, чтобы я покормил тебя своими руками? – прошелестел приглушенный голос, чье ароматное дыхание коснулось моей трепещущей кожи, а горячие губы осторожно опустились на полуобнаженное плечо, заставляя меня задрожать, – Капризничаешь?...

-…пытаюсь жить…. – прошептала я, не открывая глаз, дрожа и впитывая в себя его тепло, его голос и этот аромат, который захватил меня в свой томительный плен, обволакивая и пленяя, даже если было больно где-то внутри, -…кто я теперь для тебя? Аля или Лейла?....

- Мавиш, – улыбнулись его горячие губы, прижимаясь к моей прохладной коже за ушком, – для меня ты всегда будешь Мавиш….не важно, какое будет твое имя для этого мира, главное, что ты в безопасности и ты жива…

Я хотела развернуться к нему, обвиваясь вокруг его стройного тела, чтобы прижаться крепко-крепко, уткнувшись носом в его грудь…чтобы дышать только им, и не дать разжать моих рук, когда он захочет снова уйти, но не двинулась, пытаясь дышать, чтобы прошептать едва слышно:

- А ты? Кто ты теперь для меня? Хан или Теоман?...

- Не важно, – еще один поцелуй и кончик носа, который прошелся по моей шее сзади, пробуждая тело миллионами взбудораженных клеточек, которые встали дыбом по всему телу, затрепетав и застонав от его прикосновений и этих рук, которые прижимали к себе с такой силой и властью.

- Я ничего не знаю о тебе…

- И не должна знать.

- Не считаешь, что это не очень справедливо? – чуть нахмурилась я, затрепетав, когда его длинные пушистые ресницы защекотали меня по щеке, и Хан настойчиво скользнул горячими, мягкими губами, заставляя повернуться к нему.

- Пусть не справедливо, зато безопасно.

Я покорно повернулась к нему, застыв, когда в полумраке комнате наконец смогла увидеть эти пронзительные глаза, которые выглядели совершенно черными, как та черная дыра, в которой способна потеряться целая Вселенная. Что уж было говорить про меня, когда я смотрела в эти черные океаны, не боясь утонуть, и понимая, что золото в моей крови никуда не испарилось даже спустя столько времени, проведенного без него. Не спасли меня и капельницы, когда казалось, что во мне больше не осталось крови, и по венам отныне движутся лишь лекарства.

- Разве опасность осталась? – едва смогла прошептать я, чувствуя его горячее ровное дыхание на себе и видя эти глаза, которые привораживали своим томным сиянием, влюбляя с каждым разом все сильнее и сильнее каждой длинной черной ресничкой, – Разве ты не похоронил Алию?...

- Опасность есть всегда, Мавиш.

- ..ты снова уйдешь?..

Его длинные ресницы чуть дрогнули, когда Хан кивнул:

- Да.

Я боялась этой минуты, пытаясь вплестись в него, чтобы не дать уйти.

Я дышала им так жадно, что моя голова кружилась, но в сердце стучала лишь жадность и паника, что мне постоянно было мало.

- Где Каан? – я смущении я прислушивалась к звукам притихшей комнаты, лишь сейчас понимая, что не хотела бы, чтобы он стал свидетелем наших объятий с Ханом. Или Теоманом?

- Ушел по делам и вернется только утром.

Я блаженно прикрыла глаза, прижимаясь к мягкой ткани его рубашки, пропитанной теплом и ароматом Хана, чувствуя его ладони на своей спине, которые осторожно поглаживали, словно боясь сделать лишнее движение и причинить боль.

-..мне уже лучше… – прошептала я в его грудь, слыша хриплый смешок и отрывистый выдох, когда Хан улыбнулся надо мной, облокачиваясь подбородком о мою голову и чуть качая головой:

- Ты еще очень слаба, Мавиш.

Я вспыхнула от стыда, понимая, о чем подумал Хан, слыша мои слова….а еще оттого, что так оно и было и он все верно воспринял, даже если я никогда не призналась бы в этом. Даже себе!

- Вероятно, ты не правильно подумал, – быстро пробормотала я, слыша мягкий соблазнительный голос Хана, который растекался по моему телу, словно горячий пряный нектар, слаще меда и вкуснее любой восточной сладости:

- Я не думаю, я знаю наверняка.

Я не хотела спать.

Боролась со сном, как только могла, вот только впервые мое тело расслабилось, вобрав его тепло и аромат, которые успокаивали и давали мне то чувство покоя, уюта и защищенности, о которых я успела забыть со дня смерти обоих своих родителей.

И, погружаясь в глубокий сладкий сон, я улыбалась, потому что чувствовала на себе его крепкие горячие руки и ощущала дыхание, слыша мелодичную шепчущую речь, которую не понимала, но уже любила.

Утро не было радостным и долгожданным, потому что первое, что я ощутила – я снова одна.

Без Хана…Без Теомана…назовите его как хотите, но когда его не было рядом, моя жизнь останавливалась и замирала в ожидании, в вечном поиске черноты его глаз, в звуке его шагов…

- Вижу, тебе сегодня гораздо лучше, – злобно и ядовито полыхали шоколадные глаза Каана, когда он появился утром, застав меня за завтраком и от его тяжелого ненавидящего взгляда вкус еды пропал, и она просто упала в желудок.

Я не понимала, откуда была эта ненависть…я просто отчетливо видела, что после этой ночи, которую Хан провел рядом со мной, лежа рядом и просто обнимая, Каан изменился, став еще злее и дерганее. Он больше не смотрел на меня, не пытался заговорить, не обращал внимания, словно я была всего лишь пустым местом…местом, которое раздражало его, стоило только напомнить о себе.

- Могу я спросить у вас?

- Не можешь! – рявкнул Каан, оборвав все мои попытки к общению, заставляя сжаться и замолчать.

Единственным, с кем я могла общаться был лишь солнечный голубоглазый Али, который заходил несколько раз в день, тепло улыбаясь, и стараясь поднять настроение забавными рассказами.

Иногда он приходил к нам обедать, чтобы составить мне компанию. Обычно в такое время Каан уходил, не глядя на меня и разговаривая с Али лишь резкими обрывками на их языке.

- Каан и Теоман братья? – осторожно спрашивала я у Али в очередной наш совместный обед, видя, как он лишь пожал плечами, отводя глаза, как мне казалось немного виновато:

- Думаю, тебе нужно спросить об этом у них самих.

Я лишь закивала в ответ, отчетливо понимания, что это из разряда «миссия невыполнима», потому что Каан просто не разговаривал со мной, а Хан на все вопросы отвечал расплывчато и загадочно.

Спустя две недели мне было страшно прощаться с моим единственным другом в этой странной истории, где было сотня вопросов и ни одного точного ответа, когда Каан снизошел до того, чтобы сообщить мне, что время пришло, и сегодня мы уезжаем из больницы.

- Меня выписывают?

Каан ничего не ответил, поставив на пол несколько пакетов с какими-то фирменными значками, и как всегда недовольно сверкнув глазами:

- Десять минут на сборы и чтобы была готова. Я подожду за дверью. И не забывай, что отныне ты Лейла, а не Аля! Нет больше девчонки с косичкой, есть молодая девушка – гордая, смелая и сильная, которую не сломила даже смерть ее родителей.

Я вздрогнула, когда дверь за Кааном с хлопком закрылась, оставляя меня в зловещей тишине.

Ну вот и началась эта самая устрашающая новая жизнь, в которой я брела, словно в плотном тумане, не зная, что будет после каждого моего нового шага…и пусть она была белая. Этот цвет меня не радовал, заставляя содрогаться и холодеть.

В пакетах были красивые, элегантные и явно очень дорогие вещи – черное зауженное платье, скромное, но при этом очень стильное, из мягкой ткани. Черные туфли-лодочки на классической тонкой шпильке, даже темные очки и легкий кружевной, тончайший шарфик, который я одела на голову, как символ траура, собрав волосы на затылке.

Все еще было больно ходить, но я вышла твердой походкой с поднятой головой, встретившись с оценивающим взглядом насыщенно шоколадных глаз Каана, который терпеливо ожидал меня в коридоре, прислонившись к стене и опираясь стройной мускулистой рукой об изящную трость, с которой стал ходить некоторое время назад, пока его нога полностью не зажила.

Молча, он протянул мне свою руку, предупреждающе полыхнув своим колким, злобным взглядом, когда я осторожно и напряженно взяла его под руку, едва касаясь ткани его темного костюма, шагая рядом, и не обращая внимания на взгляды, провожающие нас.