«Ого, — подумал Спиро, — дочь. Высокая молодая блондинка, похожая на женщин из племени викингов, умная, страстная и уж наверняка не вдвое старше, не в десять раз известнее и не в сто раз богаче меня. Да, и к тому же не глотательница самцов». Но тут же он понял, что не нужно ему никаких новых женщин, даже высоких бледнолицых богинь из виденных им, темнокожим подростком, снов.

— К сожалению, не могу. У меня вечером свидание, — сказал он, осознавая, что ведь и впрямь — свидание. Не встреча, не интервью, не беседа, а всамделишное вечернее свидание — с женщиной, которую он, кажется, любит и к которой его, безусловно, тянет (к черту все ранги и разницы между ними). Неожиданно перед глазами мелькнуло видение: Мурасаки Мак-Брайд — нет, Урсула! — стоит в этот самый момент в своей комнате у окна и размышляет, поглаживая лебединую шею: «Во что я ввязываюсь? Он вдвое моложе меня, я плачу ему жалованье, он даже не в моем вкусе, куда разумнее оставаться просто его патронессой и шефом».Но тут он вспомнил женственно-размягченное выражение на ее нежном, с легкими следами возраста лице. Не нужно было обладать сверхъестественными способностями, чтобы ясно увидеть: интерес, вызываемый мужчиной, на которого смотрят таким размягченным взглядом, нельзя назвать ни деловым, ни платоническим.

— Свидание? — Марион Фэррадин вскинула свои седоватые бровки-перышки и улыбнулась. У нее были почти квадратные зубы цвета слоновой кости, такие, как на японских фигурках, но не покрытые черным лаком. — О! Кем бы ни была эта девушка, ей повезло.

В ответ Спиро весело вскинул свои широкие, темные, самурайско-спартанские брови. «Если б вы только знали, кто это!» — подумал он.

Несколько минут спустя, посадив любительницу фольклора в персикового цвета такси и помахав ей на прощание, Спиро невольно рассмеялся.

— И если бы яэто знал! — выговорил он вслух и, напевая все, что мог вспомнить из Марсельезы, отправился на поиски объемистой бутылки сухого шампанского, гигантской коробки темно-шоколадных трюфелей и прекраснейшего из букетов пурпурных люпинов, какой только смогут составить в самых изысканных и дорогих цветочных магазинах Гиндзы.

Бог свидетель, что я не первый попавший в скандал борец- сумотори.Скажем, несколько лет назад один из чемпионов вынужден был распрощаться с этим видом спорта из-за каких-то теневых операций в игорном бизнесе. Теперь он профессионал и снова наслаждается известностью как победитель турнира в Кагосима. Вообще, в первое время по приезде в Токио, я, помню, был просто в шоке, увидев, что посвященные сумо журналы полны намеков на заранее спланированные матчи, махинации с контрабандой оружия и липкие скандалы на почве секса. Среди последних — история о брошенной жене борца сумо, которая попыталась покончить с собой, сунув голову в газовую духовку, так как ее знаменитый супруг беззастенчиво афишировал свой роман с блестящей красоткой — ведущей новостей на Третьем канале.

Но все эти случаи не похожи на мой, как день не похож на ночь, солнце на тьму, а рыбная похлебка с чесноком на карамельный крем. Волокитство, азартные игры, безответственное мальчишество — все это грехи, которые неизбежно впитывает в себя плоть борца сумо, но в моем случае плоть сама вызвала страшную проблему. Плоть, кровь и шерсть… Но не будем спешить, а то я забегаю вперед.

Думаю, эта история началась в тот благоуханный октябрьский день, когда я «был обнаружен» на игровом поле Парка Капиолани в Вайкики. Наша команда «Бриллиантоголовые демоны» только что победила в нелегкой борьбе со счетом 43:37, и моя белоснежная форма игрока в регби была живописно заляпана пятнами вулканической грязи, травы и крови «Зорких ящериц Мауи» — наших отважных, но не поймавших сегодня удачу за хвост противников. Потягивая пиво из законно открытой после игры бутылки, я увидел идущего ко мне неряшливого на вид белого.

— Извини, — сказал он, протягивая мне грязноватую, зелено-бурую визитку, рекомендовавшую ее владельца как представителя некоего общества борцов сумо. — Ты случайно не говоришь по-английски?

Вместо ответа я молча уставился на незнакомца, с полнейшим удовольствием изображая благородного дикаря и давая ему возможность насладиться моими томно-тропическими чертами, кудрями, смазанными кокосовым маслом, кожей цвета кофе с молоком, длинными, одинаково развитыми руками и налитыми бицепсами.

— Так все-таки, ты говоришь по-английски? — повторил он нервозно.

— Как паршивый туземец, — сказал я, подчеркивая прононс, который, как я надеялся, был точной копией благороднейшего английского произношения, используемого Яном Ричардсоном в роли злодея премьер-министра в фильме «Играем короля».

— О, замечательно, это большое облегчение, я ведь ни слова не говорю на языке Самоа.

— И прекрасно, — оборвал я ледяным тоном, — потому что я тоже не говорю. Я вовсе не с Самоа, а с другого острова. Кроме родного, владею французским, английским и таитянским. Кроме того, учусь в университете. Пока занимаюсь американистикой, но в качестве мастер-курса выбрал сравнительную культурологию. — Конечно, я несколько прихвастнул, но мне было всего девятнадцать, и я не любил, когда со мной разговаривают свысока.

— Вот уж ирония судьбы, — сказал агент. Он был бледный толстяк, в самой дешевой из мыслимых летней рубашке, с которой странным образом сочетались начищенные белые кожаные туфли и такой же пояс. На голове у него сидел нелепейший матово-черный паричок, выглядевший так, будто голова увенчана разлагающимся трупом мыши-полевки. Как так случилось, что он оказался связанным с сумо? Представить его в виде спортсмена — если речь идет не об игре в шары — было немыслимо. Так что, скорее всего, его прельстила возможность погреться в лучах отраженной славы или же просто подзаработать в роли агента-ищейки.

— В чем вы увидели иронию судьбы? — спросил я с каменным лицом, лихо откупоривая безукоризненными белыми зубами еще одну бутылку пива и показывая, что никаких усмешек и загадок я не потерплю.

— Вах! — обращаясь как бы к самому себе, прищелкнул языком агент. — Я просто подумал, что, если ты пойдешь в гору, тебе придется освоить для интервью более, как бы это сказать, упрощенный стиль.

Почесывая двумя руками бока, я закряхтел, как орангутанг.

— Так сойдет? — спросил я, и одутловатое лицо агента просияло.

— Прекрасно! — воскликнул он. — Все будут в восторге. Он был совсем не так туп, как мне показалось сначала, но шутку не умел разглядеть даже под самым носом.

Приступив ко всяческому рекламированию сумо, он незаметно уговорил меня отправиться в «Халекулани» (в моей номинации — лучший отель на планете) и побеседовать в баре «Дом без ключа» за рюмкой спиртного с главой представляемого им клуба. Звался глава Укэмоти Ояката (титул «Ояката» принято добавлять к имени хозяев спортивных клубов, борцов-ветеранов, остающихся в мире сумо, и главарей шаек) и, как следовало из рассказа, одержал в свое время немало ярких побед, выступая на ринге под именем Куроками.

— Вы тоже будете присутствовать? — спросил я агента, уверенный, что он не увидит в вопросе цитаты из «Любви и смерти».

К моему удовольствию, он промямлил что-то о ранее оговоренной встрече с «губковым пирожным». Именно так это прозвучало, а я счел за благо не уточнять.

Хозяин клуба оказался красивым крепким мужчиной с хриплым голосом, короткой курчавой (благодаря химии) шевелюрой и такой массой золота во рту, что его явно хватило бы на оплату всего моего обучения. Серьезного вида нисэйв розовой куртке для гольфа кое-как обеспечивал нечто, родственное синхронному переводу, а бывший ёкодзунараспространялся о надеждах, сулимых мне низко расположенным центром тяжести, о преимуществах, порождаемых одинаковым владением обеими руками, необходимости дополнительного укрепления диафрагмы и о необычных спортивных способностях моих соотечественников. (Он тоже принимал меня за уроженца Самоа, и я оставил его в этом заблуждении.) Затем было сказано, что жилье и стол в помещении клуба в Рёгоку будут мне предоставлены бесплатно — «много стола», хихикнул переводчик, игриво ткнув меня пальцем в ребра, — а также, что я получу шанс стать богатым и знаменитым и в течение нескольких лет утроить свой вес. Я все еще воспринимал это как шутку и потому позволил себе поинтересоваться: «А если я захочу смотать удочки, накопленный жир надо будет оставить?» — однако зануда толмач отказался перевести мой вопрос.