Не произвёл на Василия впечатления глава местной советской власти. Какой-то маленький, говорит тихо и уж очень молод. Двадцать три года и уже на должности председателя Уездного Совдепа. Возраст Ушанова неприятно поразил Грибунина. Чтобы человек моложе его на целых двенадцать лет, такой же, а то и более малограмотный, чем он, выбился в руководители хоть и захолустного, но по всему богатейшего уезда. К тому же, он для Грибунина становился хоть и номинальным, но начальником, именно ему он должен отчитываться о работе Коммуны, и через него держать связь с областью и Питером. И происхождение у Ушанова для большевика не очень подходящее. Мещанский сын, который под стол пешком ходил, когда он стачки организовывал, в Крестах сидел, царский трон раскачивал - и его начальник. Впрочем, вскоре Василий перестал завидовать Ушанову, ибо за несколько дней нахождения в Усть-Каменогорске понял, что положение молодого председателя совсем не завидное. В той же личной беседе Яков ему откровенно будто старому товарищу жаловался, и не то, что не предлагал никакой помощи... сам ее просил. Он просил остаться в городе и помочь организовать настоящий боеспособный отряд красной гвардии:

   - Понимаешь, товарищ, как на бочке с порохом живём. Здесь кругом станицы казачьи, там зреет заговор, а у нас никакой серьёзной воинской силы. В областной Совдеп телеграфирую, а оттуда - ищите собственные резервы. А какие тут у нас резервы? Здесь ни заводов, ни фабрик крупных нет, крестьяне и чолдоны к нам не идут. Кое как сто человек в красногвардейский отряд наскребли. Разве с такой силой удержать город, я уж не говорю про уезд. В Риддер телеграфировал, думал оттуда рабочие на помощь придут, а там какая-то анархия царит, коммунистов не слушают, какие-то местные руководители объявились. Из Зыряновска тоже помощи не дождаться, им через горные казачьи станицы целых двести с лишком вёрст идти. К тому же и Риддер и Зыряновск, самые близкие к нам рабочие центры, административно не к нам, а к Змеиногорскому уезду Томской области относятся. Не знаю, что и делать, не слушаются здесь нас совсем. Две недели назад издал указ о сдаче всего наличного огнестрельного оружия. Ну и что? Принесли несколько самопалов неисправных. А ведь в станицах у казаков в каждом дому по винтовке или револьверу, а то и по нескольку. У нас полгорода охотники, дома ружья имеют, от самодельных до заграничных двустволок. С тех ружей медведя с одного выстрела валят. Оружия и в городе, и в уезде полно, и ежели оно против нас повернётся, с нас тут пух да перья полетят как с косачей. И там в горах, дорогой товарищ, тяжко вам придется. Казаки да кержаки, им советская власть совсем без надобности, они и без нее неплохо тут жили. И ведь у них у всех оружие имеется. У казаков с фронту, а у кержаков хоть и старые ружья, самодельные, кремневые, но силы страшной, знаешь, такие с березовым прикладом и шестигранным стволом, а на конце такое расширение, раструб. С того ружья они такими пулями стреляют, что тому же медведю сразу полбашки сносят... И мужики-новосёлы, там в деревнях, ещё агитацией не охвачены, забитые, всего нового боятся. Так, что лучше вам сейчас туда не ездить, а здесь остановиться. Жен ваших, детей мы тут определим, обустроим, а мужики пусть нашему отряду помогут. Вместе мы тут власть удержим, а ежели дальше поедете, порознь пропадем... Я так мыслю...

   Грибунину стало откровенно жаль этого, явно попавшего не на своё место парня, вчерашнего фронтовика, увлекшегося там большевистскими идеями, вступившего в партию, прошедшего краткосрочные курсы в Питере и присланного оттуда на Родину устанавливать советскую власть. Посмотрев на прочих членов уездного Совдепа, Василий догадался, каким образом самый молодой из них оказался председателем, хотя остальные были далеко не юнцы. Они его, холостого, неопытного просто выставили впереди себя в качестве заслона, а может быть даже козла отпущения, свалив на его узкие плечи основную ответственность, работу, риск быть убитым где-нибудь на митинге, или расстрелянным в первую очередь при перевороте. Что, разве тридцатилетний полный георгиевский кавалер двухметрового роста, с громовым голосом, бывший унтер-офицер Беспалов не мог стать председателем, или выходец из народных учителей, бывший прапорщик Машуков, самый грамотный из всех, не мог возглавить Совдеп? Или тот же Семен Кротов, хитрец, проведший всю войну в тыловых снабженческих частях, но и там умудрившийся стать большевиком? Скользкий тип, но опытный семейный тридцатисемилетний мужик, он бы наверняка более разумно и умело руководил Совдепом. Нет, в такой шаткой ситуации никто из них не захотел, случай чего, остаться крайним, сунули вперед вот этого губошлёпа...

   - Да нет, товарищ Ушанов, не могу я здесь у вас остановиться, не имею права. И ты эти свои пораженческие настроения брось, собери актив, ещё раз свяжись с Риддером, объясни так же как мне объяснил свое положение, пусть проявят солидарность и сотню-другую рабочих с рудников вам пришлют. А нам, товарищ председатель Совдепа, задача самим товарищем Лениным поставлена, и мандат им подписан на распашку бывшей царской земли. Понимаешь ты, самим Лениным,- тряс пальцем перед носом печального председателя Василий.

   - Да понимаю я всё. Вот давно уже телеграмму получил, читай,- Ушанов через стол подал бланк с телеграфной лентой наклеенной на коричневой обёрточной бумаге.

   "Петроград в небывалом, катастрофическом положении. Хлеба нет. Населению выдаются остатки картофельной муки, сухарей. Красная столица на краю гибели от голода. Контрреволюция поднимает голову, направляя недовольство голодных масс против Советской власти. Только принятие всех мер по немедленной погрузке и экстренному продвижению продовольственных грузов можно спасти, облегчить положение. Именем Советской Социалистической Республики требую немедленной помощи Петрограду. Не принятие мер - преступление против Советской Социалистической Республики, против мировой социалистической революции.... Предсовнаркома Ленин. Наркомпрод Цурюпа."

   Прочитав телеграмму, Василий непроизвольно испытал чувство "сосания под ложечкой", будто и сам был сильно голоден. Выходит, за то время, что они ехали из Петрограда, положение с продовольствием там ещё более ухудшилось. В то же время он испытал и определённое удовлетворение. Ведь получалось, что они поступили верно, не оставшись там "дожидаться от моря погоды".

   - Ну вот, а ты говоришь оставайтесь?- кивнул на телеграмму Василий.- Там в Питере хлеба ждут, сам Ленин ждёт, а ты мне предлагаешь вместо того, чтобы выполнять его задание, помогать тебе тут власть удержать. Нет, товарищ Яков, у меня другая задача, и я с ней должен справиться, на то я и большевик. Ты вот сейчас можешь хоть один пароход хлеба собрать и отправить?

   - Какой пароход! Все капитаны это сплошь контра, ни на кого положиться нельзя, - в отчаянии махнул рукой Ушанов.- Да и хлеб он на складах у купцов-хлебороговцев, под ихней охраной. Его без бою никак не взять. Даже если попробуем, казаки нам тут же в тыл ударят. А казаки это сила, и оружие у них по домам, и в каждой станице офицеры есть, я уж не говорю про вахмистров и урядников, все фронтовики, это тебе не фунт изюму.

   - А ты не паникуешь, может и не станут казаки за купцов вступаться, за их хлеб головами рисковать?- ехидно спросил Василий.

   - Нет, не паникую,- Ушанов из ящика письменного стола достал небольшой лист бумаги и положил ее перед Грибуниным. То была листовка, призывающая граждан прятать оружие и ждать сигнала к выступлению против советской власти. Внизу вместо печати был изображён щит с крестом. - Видал, в городе действует подпольная контрреволюционная организация, Союз стального щита. Известно, что руководит ею казачий офицер, войсковой старшина Виноградский. Чтобы с ними бороться, нужна особая организация. Я слышал в Питере и других крупных городах созданы чрезвычайные комиссии для борьбы с такой контрой, а у на на это нет просто сил. Вот я и подумал, чтобы вы, сознательные питерские революционеры, сначала оказали нам помощь...