Такое засилье выходцев в основном из восточных провинций было еще более упрочено переносом столицы за пределы сирийской территории и созданием новой резиденции халифа в центре богатого и густонаселенного месопотамского региона, переживавшего в то время экономический подъем. Сам перенос был следствием определенных исторических обстоятельств. В период тайной деятельности аббасидские принцы скрывались в Куфе. Там был провозглашен первый халиф, оставивший Куфу своей резиденцией. Основание знаменитой столицы, которая вскоре стала отождествляться с создавшей ее аббасидской династией, было делом второго халифа — ал-Мансура. Опасаясь соседства Куфы, с его мятежным и склонным к бунту населением, он, сменив несколько резиденций, стремился основать город, где мог бы чувствовать себя в безопасности и откуда центральные органы имели бы возможность контролировать всю империю. Он выбрал место будущего Багдада на оси, соединяющей Персидский залив с Верхней Месопотамией и северными пределами Сирии на выходе пути из Ирана, где Тигр и Евфрат, сближаясь, соединялись системой каналов, образуя естественную защиту и замечательное средство коммуникации. Здесь был заложен «город Мира» ( Мадинат-ал-Салам), название которого должно было стать символом начавшейся «эры праведности». Дальнейшее его развитие и статус главного города Ирака, сохраненный до нынешней эпохи, докажет, насколько прав был ал-Мансур, решивший обосноваться на этом месте.

Старый центр Багдада, именуемый обычно «Круглым городом», чтобы отличить его от позднейших городских агломераций, был значительно разрушен в ходе вспыхнувшей в 813 г. гражданской войны. Между тем он успел вызвать восхищение современников, прежде всего тщательностью, с которой его основатель продумал план и малейшие детали внутренней организации города. Хотя от него не сохранилось даже развалин, известно, что он был обнесен двойным кольцом стен, четверо надежно укрепленных ворот соответствовали четырем ведущим из него дорогам, в центре его возвышались, окруженные широкой эспланадой, дворец халифа и мечеть, а между двумя поясами укреплений находились помещения для охраны и служащих. Собственно городская торговая и ремесленная деятельность первоначально допускалась внутри первого кольца укреплений, но впоследствии из соображений безопасности была вынесена наружу. В результате очень скоро вне халифского города образовались новые кварталы, отведенные либо для рынков, либо для более или менее роскошных частных жилищ. Даже сын халифа заложил на другом берегу Тигра лагерь, который стал автономным кварталом и получил название Русафа. К концу правления ал-Мансура Багдад, таким образом, вышел далеко за пределы первоначального Круглого города и состоял из множества расположенных рядом и дополняющих друг друга специализированных ансамблей.

Основанный первоначально в качестве «государева города» со всеми характерными для него чертами, Багдад вскоре пережил значительный приток населения, что должно было превратить его в экономический и интеллектуальный центр. К нему тяготели жители старых мусульманских городов, Басры и, особенно, Куфы, в то время как географическое положение сыграло для него роль, подобную той, которая некогда обеспечила процветание престижной сасанидской метрополии — Ктесифону. Составной характер агломерации усиливался по мере роста ее потребности в рабочей силе и по мере того, как все более пышным становился многочисленный и жадный до роскоши халифский двор и все более доходным делалось высшее общество банкиров и крупных купцов. Эта ситуацияпорождала еще большую амбициозность местного населения — по сравнению с арабским контингентом, составлявшим меньшинство и зачастую располагавшим более скромными финансовыми средствами.

Амбициозная столичная клиентела отныне чувствовала свою необходимость для функционирования государства, образуя среду, в высшей степени благоприятную для распространения более или менее чуждых традиционному исламу доктрин. Некоторые из ее представителей, принявшие ислам скорее из оппортунизма, нежели по личным убеждениям, фактически оставались преданными своим прежним верованиям, в частности манихейству, и своим этническим и культурным корням. Их нежелание принять этику ислама и приобщиться к созданию аутентичной арабо-мусульманской культуры начало беспокоить третьего халифа, ал-Махди, который повел против подозрительных (зиндик) политику решительных репрессий. В этом состояла одна из первых попыток Аббасидов поддержать цельность религиозного наследия, хранителями которого они себя считали, и тем самым укрепить монолитность общества, развивавшегося за счетсамых разных влияний, и его приверженность исламу.

С другой стороны, эти же самые халифы должны были бороться за сохранение единства империи, не забывая про целостность доктринальной базы. Задача была тем более трудной, что местные сепаратистские движения использовали в своих целях враждебность, которую испытывали к власти в ряде провинций за ее жестокое отношение как к прежней правящей фамилии, так и к разного рода группировкам, благодаря которым она обеспечила собственный триумф.

На западной оконечности исламских владений Испания стала убежищем для последнего отпрыска умаййадской фамилии, избежавшего резни, устроенной Абу Футрусом в Палестине, и других ловушек, расставлявшихся аббасидскими охранными службами. Это был внук халифа Хишама, известный в дальнейшем под именем Абд ал-Рахман — «пришелец». Он нашел среди местных арабов верных сторонников, которые приняли его в 755 г. и вскоре помогли овладеть Кордовой, служившей резиденцией мусульманских наместников провинции. После чего благодаря своей ловкой и решительной политике он сумел укрепить независимость основанного им умаййадского эмирата. В то же время он организовал исламскую территорию Андалус, окончательно отделенную после его смерти в 788 г. от неспособного ее отвоевать аббасидского государства.

Точно так же и Северная Африка, где центральная власть так и не смогла полностью одолеть берберскую независимость и где развивались вполне свободно в течение смутного периода «аббасидской революции» хариджитские движения, перестанет быть частью империи. Только Ифрикия (современные Тунис и Константина) была вынуждена признать новую багдадскую власть. Западнее царила полуанархия, временами упорядочиваясь возникавшими то здесь, то там небольшими княжествами, опиравшимися на локальную поддержку племен и свободными от всякого повиновения аббасидскому суверену. Так, в Тахарте, на юге нынешнего Алжира, существовало государство Рустамидов, основанное в 761 г., Ибн Рустамом, бывшим наместником Кайруана персидского происхождения и хариджитских убеждений. Несколько позднее, в 788 г., регион Волубилис в Марокко был избран алидским мятежником с востока в качестве пристанища для новой поднимающейся династии Идрисидов. Именно здесь при его наследнике Идрисе II был основан Фес.

Феномен отпадения от империи маргинальных регионов, особенно ощутимый на западе, проявился и на востоке, где за смертью Абу Муслима последовали продолжительные волнения. Казнь в 754 г. этого верного сторонника, обеспечившего триумф сначала аббасидской революции, а потом самого халифа ал-Мансура над его дядей Абд Аллахом диктовалась государственными соображениями, но в провинциях, которыми он долгое время правил, она не могла не вызвать масштабного недовольства. Желание отомстить за Абу Муслима, и питаемая некоторыми надежда на возвращение правителя, сумевшего снискать благосклонность новообращенных зороастрийских землевладельцев, спровоцировали множество повстанческих движений, самым серьезным из которых было восстание ал-Муканны («закрытый покрывалом»). Ал-Муканна на протяжении десятилетия претендовал на роль последнего воплощения божественной сущности, которая уже являла себя через пророков и «вождей» прошлого. В Мавераннахре он устроил террор против мусульманских землевладельцев. Его силы были сломлены походами халифа ал-Махди, но длительное восстание, которое таким образом возникло на иранском востоке, и менее значительные бунты в еще слабо исламизированных регионах к югу от Каспийского моря демонстрировали шаткое положение аббасидской империи на этих пространствах.