В вопросах организации управления исмаилитская идеология придавала халифу-имаму исключительные качества, ставившие его выше простых смертных и, как следствие, дававшие ему власть, которой дотоле не располагал ни один мусульманский правитель. Общественное мнение ожидало от этого прежде всего начала эры мира и справедливости, где прежний Закон был бы отменен и заменен Законом более совершенным и новый режим был бы, таким образом, избавлен от беспорядков и трудностей, преследовавших всех исламских правителей.

Фактически поначалу исмаилитская система не принесла ничего существенного. Конечно, теперь фатимидский халиф оправдывал свое право на власть не выбором, а тайным назначением своего предшественника с момента его восшествия на престол, о чем обычно было известно только одному из приближенных, избранному хранителем его решения, но это не искореняло раздоров по поводу наследования. Один из особенно серьезных произошел при восшествии ал-Мустали в 1094 г. и положил начало сепаратистскому движению низаритов, сторонников Низара, старшего брата нового халифа, отстраненного in extremis [4]вазиром. Что касается исмаилитской доктрины, то в конечном счете она осталась уделом посвященных, тогда как религиозная и социальная жизнь продолжала регулироваться расхожими, слегка видоизмененными предписаниями, определение которых можно найти, например, в «Столпах ислама» кади алНумана.

Таким образом, фатимидские халифы вели себя, по сути, так же, как другие династии той эпохи. За исключением разве что халифа ал-Хакима, правившего в 996—1021 гг., который в конце жизни возжелал, чтобы его признали богом. Как и прочие суверены, они постепенно утратили свой авторитет. Если первое время Фатимиды правили посредством одного вазира, чьи обязанности ограничивались функцией помощника, то в конце XI в. была введена практика «полномочных вазиров», которые фактически были военачальниками, имеющими широкие полномочия. Наиболее известным из них был армянский вольноотпущенник Бадр ал-Джамали. Эти вазиры руководили предельно централизованной администрацией, находясь во главе корпуса чиновников с четко расписанными функциями и с определенной сферой деятельности. Каждой функции соответствовал знак отличия, жалованье и место на торжественных приемах. Различались чиновники сабли и чиновники пера согласно обычаю, который затем утвердился в Египте и который объединял в одной социальной категории администраторов, кади, великого «миссионера», чтецов Корана и разных сановников двора. Несмотря на частые изменения в титулах и назначениях, различные службы функционировали исправно и обеспечивали поступление налогов, что способствовало поддержанию фатимидского Египта в состоянии процветания, которое обеспечивалось поставляемым золотом Нубии, разнообразным сельскохозяйственным производством, активным ремеслом и торговлей со странами Средиземноморья, а также с более далекой Индией.

Подобное процветание не могло не способствовать расцвету культурной жизни, поддерживаемой и поощряемой отчасти деятельностью каирского двора, где давались приемы, ничем не уступавшие в пышности приемам аббасидских халифов и византийских императоров. Разумеется, фатимидские суверены имели собственных льстивых поэтов, наиболее известным из которых был выходец из Андалуса Ибн Хани. Но наиболее оригинальной их чертой было поощрение развития наук, именуемых чужеземными, которые в суннитских землях всегда вызывали определенное неприятие. Благодаря поддержке Фатимидов была оценена и востребована вся древняя «мудрость» в широком смысле. В почете, как и во времена аббасида ал-Мамуна, были астрономия, медицина и математика, так же как и философия, более или менее тесно связанная с изложением исмаилитской мысли, зачастую принимавшим теософский вид. В искусстве безусловно поощрялась музыка, а декоративное искусство, как никакое другое, прибегало к аллегорическим образам, что свидетельствовало об унаследованной от Античности определенной концепции красоты и гармонии.

Идеологическая ориентация фатимидского халифата делала его в общем терпимым по отношению к немусульманам, которые имели доступ к высоким должностям (многие христиане были вазирами, даже если обладали этим титулом формально) и беспрепятственно занимались доходной торговой деятельностью. Можно вспомнить только одно недолгое, но жестокое гонение на христиан, которое происходило при халифате ал-Хакима между 1007 и 1014 г. Наиболее впечатляющей из его мер было разрушение храма Гроба Господня в Иерусалиме, вызвавшее большой резонанс в западном мире и спровоцировавшее в известной степени идею крестовых походов. Однако подоплека действий ал-Хакима, отличавшегося некоторой неуравновешенностью, была не вполне ясна; более того, можно сказать, что эта акция обеспечила ему особое реноме в суннитских кругах, прежде всего в такой стране, как Сирия, которая претерпела многократные атаки византийцев.

Фатимидский Египет тоже не всегда оставался спокойным и благополучным. При его процветающей в ту пору экономике случались и постоянные недороды, и голод, что порождало воровство, преступления, эпидемии и всякого рода беды, которые растягивались иной раз на целые годы. К тому же военные бунты в окружении халифов, перепоручивших — как и их багдадские соперники — оборону наемникам разных национальностей, вспыхивали военные бунты. Три главных корпуса: берберский, тюркский, дайламитский — и корпус, сформированный из черных суданцев, часто вступали в борьбу между собой. Тюрки то выступали против африканцев, то принимали их сторону. Наконец, сама по себе интерпретация фатимидской доктрины не могла не провоцировать иной раз жестоких эксцессов, подобных тем, что произошли в 1020 г., когда толпа растерзала «миссионеров», которые по воле ал-Хакима провозгласили его богом.

Внутренние причины слабости и упадка усилились с XI в., когда властители Египта встретились с новыми трудностями в политических предприятиях на востоке, где их престиж падал. Хотя отношения с Византией улучшились после договора 1038 г., несмотря на разрушение Гроба Господня, к тому времени восстановленного, вскоре египетским халифам пришлось отказаться от первоначальных империалистических претензий на этом направлении. Кроме того, они не смогли навязать свою власть Багдаду, напротив, в XI в. новые протекторы аббасидского халифата — Сельджукиды — возобновили атаки с целью привести Сирию к суннитскому повиновению. Наконец, явились крестоносцы и после взятия Иерусалима в 1099 г. отобрали у них главные палестинские владения, не встретив достойного отпора. Спустя некоторое время интриги короля Иерусалима Амори и дамасского правителя Нур ал-Дина после всех перипетий привели к захвату Египта Салах ал-Дином, или Саладином, племянником военачальника Нур ал-Дина. Этот энергичный человек и искусный политик в 1171 г. положил конец фатимидскому государству. Таково было начало новой династии Аййубидов, означавшее окончательное возвращение страны к суннитской ортодоксии.

Говоря о рождении аййубидской державы, не следует между тем забывать, что к ней относится как Сирия, так и Египет, и именно Египет, разделенный, как было показано выше, одинаково опасными религиозными и племенными оппозициями, определил ее наиболее характерные черты. В свое время подобная ситуация благоприятствовала рождению малых династий, среди которых особого упоминания заслуживают Хамданиды, поскольку они приобрели реноме, не соответствовавшее реальным масштабам территорий, которые они когда-либо контролировали в рамках беспокойной Северной Сирии.

История этой династии, восходящая к некоему Хамдану из племени таглиб и его сыну, которые заявили о себе, поддержав хариджитское восстание в регионе Мосула в конце IX в., была особо отмечена правлением Сайф ал-Даулы, сумевшего с 944 г. овладеть Северной Сирией и заставить египетских Ихшидидов признать ее независимость. Этот правитель отличился не только своими войнами против византийцев — он ожесточенно атаковал их анатолийские границы вплоть до момента, когда им, в свою очередь, удалось перейти в наступление и в 962 г. взять Халеб, кроме его цитадели, — но он стал равнознаменит своим халебским двором, при котором жили великие поэты, в том числе его собственный кузен Аби Фирас и знаменитый ал-Мутанабби. Престиж, обретенный благодаря войнам против неверных и поддерживаемый чисто «арабским» окружением, в котором литераторы его времени возобновили традицию «бахвальства», унаследованную от доисламской эпохи, не мог, однако, скрыть состояние анархии и экономической стагнации, в котором находились и его «царство», и вся Сирия и которое усугублялось доктринальными разногласиями. В частности, развитие имамитского шиизма, подогреваемого исмаилитскими теоретиками и восстаниями карматов, вызвало почти столь же крупные инциденты, как и произошедшие в ту же эпоху в Багдаде, о чем будет речь ниже. Волнение умов носило хронический характер и создавало подоплеку всяческих интриг и соперничества, питательную среду для беспорядков, вызываемых внешним экстремизмом и вторжением чужеземных сил, подобных государству Сельджукидов или различных династий, возникших немедленно после его распада.