- Что ни говори, отпуск - не очень приятная вещь, - сказал Карелла.

- Это как?

- Сам не знаю. Вот, например. Две недели у меня уходит на то, чтобы раскачаться, и вот приходит долгожданная минута, когда я начинаю расслабляться, но нет - оказывается пришло время идти на работу.

- Куда-нибудь отправляешься в этом году?

- Наверное, нет. Дети еще слишком малы.

- Между прочим, сколько им? - спросил Бернс.

- В июне был год.

- Боже, как незаметно летит время, - произнес Бернс и замолчал. Он думал о скоротечности времени, о своем сыне, о Карелле, который был близок ему как сын, о том, что его подчиненные стали ему настолько родными, что он мог представить их занятыми общим семейным бизнесом, будь то бакалея или кондитерская, и как все-таки здорово, что за прилавком стоит именно Карелла.

- От разговоров об этой проклятой жаре прохладней не станет, - вздохнул Бернс.

- В один прекрасный день кто-нибудь изобретет... - начал Карелла, но его прервал телефонный звонок. Он поднял трубку: - 87-й участок. Детектив Карелла слушает.

На другом конце провода голос произнес: "Я знаю, где находится Пепе Мирандо".

* * *

Они увидели, как Сиксто выходит из аптеки. Его лицо пылало и, казалось, он вот-вот заплачет. Чтобы как-то сдержать слезы, Сиксто усиленно моргал глазами.

- Что случилось? - произнес Зип. Он смотрел на Сиксто, как бы не замечая его, как будто его мало что беспокоит, и он вовсе не хотел увидеть, что же произошло. Но вопрос его был замаскирован и звучал так: "Интересно, как все это ты преподнесешь мне?"

- Ничего не случилось, - ответил Сиксто.

- У тебя такой вид, как будто тебя огрели дубиной.

- Нет.

- Что ты делал в аптеке?

- Покупал кокаин. Мне было плохо.

- Кажется, я приказал тебе следить за Альфи.

- Мне было все видно с того места, где я сидел, - сказал Сиксто.

- Между прочим, оружие при нас, - усмехнулся Папа.

- Идем, - приказал им обоим Зип. - Кух кое с кем разбирается, нужно встретить его у кафе.

Зип, по бокам от него Сиксто и Папа пошли вниз по проспекту. Он чувствовал себя очень уверенным в их окружении. Распрямив плечи и подняв высоко голову, Зип шагал с ними нога в ногу и знал, что они поддержат его. Он был дружески настроен по отношению к ним, чувствуя, что связан с этими парнями какими-то узами, но какими - сказать он не мог. В этом родстве не было никакой логики, так как он признавался себе, что не любит ни того, ни другого. Один был маменькин сынок, а другой - недоумок. И все же он не мог отрицать того эмоционального удовлетворения, которое наступает у него, когда он идет с ними по улице, чеканя шаги, словно полководец со своим надежным адъютантом. Он знал, что после того, как они разделаются с Альфредом Гомесом, эта связь станет еще крепче. Слово пронеслось у него в голове, но тут же он был вынужден подобрать другое, более весомое и сильное. Убить. И он ни за что не отступит. Убить. Он повторил слово еще и еще раз. Убить. Мы убьем Альфреда Гомеса. Убьем.

К тому времени, когда они подошли к кафе, эти слова перестали иметь для него какое-либо значение. Кух был уже на месте и ждал их. С ним были два мальчугана. Паркер, эта полицейская ищейка, куда-то исчез, а вот моряк все еще сидел за столом. Он, очевидно, ждал открытия "Ла Галлины", ждал, когда же наконец можно заняться любовью с испанской девушкой. Поначалу Зипу это понравилось. Он даже почувствовал гордость, что моряк, проделав немалый путь, пришел именно сюда, пришел для того, чтобы насладиться страстью пылкой испанки. Но затем гордость сменилась злобой, и он мрачно подумал о том, что моряк не имеет никакого права находиться здесь. Своим присутствием он только осквернял бы их, точно так же, как канализационная труба загрязняет чистую речку. Нахмурившись, он бросил сердитый взгляд на моряка, сидевшего к нему спиной, затем подошел к Куху и ребятам.

На одном из мальчиков были надеты брюки из тонкой холщовой ткани и белый спортивный свитер, изрядно запачканный. Из носа у него текло ручьем, и он постоянно вытирал его рукавом. Ему было лет восемь.

Другому парню было девять. Он был в шортах цвета хаки и голубой спортивной рубашке с короткими рукавами. К левому рукаву его спортивной рубашки были пришиты сержантские армейские полоски. Он постоянно водил ногой по асфальту, как бы стирая нарисованное мелом.

- Эти? - спросил Зип Куха.

- Они самые, - подтвердил Кух.

Зип обратился к сопливому:

- Как тебя зовут?

- Чико.

- А тебя? - спросил он другого.

- Эстабан, - ответил тот, продолжая стирать невидимый мел.

- Кух вам все объяснил?

- Si, - ответил Чико.

- Ты и Эстабан встанете по обе стороны лестницы в церкви. До тех пор, пока мы не появимся, оружие будете прятать под рубашками. Затем передадите его нам и будете ходить неподалеку, пока мы не свистнем. Когда все будет кончено, вы опять заберете оружие и смотаетесь. Все понятно?

- Si, yo comprendo*, - ответил Чико.

______________

* Да, я понял (исп.).

- Si, si, - повторил Эстабан, продолжая нервно водить ногой. Он, казалось, еще не решил, закружиться ли ему в танце или сердито топнуть. Паренек явно нервничал.

Зип глянул на часы:

- О'кей. Вот-вот должны зазвонить колокола. Сейчас послышатся первые удары и вы сразу сматывайтесь. Мы появимся где-то в половине двенадцатого, а вы будете уже готовы. Все понятно?

- Зип, когда мы вырастем, я и Эстабан, ты возьмешь нас в свой отряд? спросил Чико.

Усмехнувшись, Зип взъерошил мальчишке волосы.

- Обязательно, но только, когда вы подрастете. А сейчас держите для нас оружие наготове.

- Зип, а я умею стрелять, - похвастался Чико. - Я хорошо стреляю.

Зип громко рассмеялся:

- Только не сейчас, Чико. У тебя есть еще время...

Колокола зазвонили неожиданно, обрывисто, а затем все стихло. Может быть, у стоящего на колокольне нечаянно выпала веревка, может, у него свело руки, но так или иначе, старт не удался. Откликнувшись эхом, звуки мрачного, тяжелого колокольного звона постепенно угасли. Ребята стояли молча, вслушиваясь в затихающие звуки. Но скоро колокола зазвонили снова, прорезая тихий июльский воздух и созывая прихожан в церковь. Колокольный звон, влетая в открытые окна, призывал паству, призывал Альфреда Гомеса туда, где на ступеньках церкви ждала его судьба.