Грустнее всего было прощаться с мамой, потому что прежде мы с ней никогда не расставались и в отпуска вместе путешествовали по Крыму, Волге и некоторым российским и не только российским городам. С домашним мохнатым четвероногим тоже расставаться было нелегко, но всё когда-нибудь свершается, так что прошло соответствующее время, и перрон поплыл мимо окон поезда, а захватывающе интересная книга поджидала меня, чтобы отвлечь моё внимание от тех, кого я покинула.

Как я ехала, где сделала пересадку и как добралась до Копенгагена, никого не должно волновать, да и мне было бы скучно описывать однообразное постукивание колёс. Зато когда цель моего путешествия начала приближаться, во мне стало расти беспокойство. Я заранее предупредила в письмах Иру и Нонну о своём приезде и просила, чтобы они договорились между собой и кто-нибудь меня встретил. Однако могло получиться и так, что мои подруги плохо договорятся, и каждая их них будет думать, что меня встречает другая, а я, таким образом, напрасно прожду на вокзале. И письма могли или не дойти до них или опоздать, что для меня не имело разницы. Конечно, у меня были адреса, но дорогу я не знала. Владей я датским языком, никаких затруднений я бы не испытывала, но я не выучила даже английский, хотя мама всегда повторяла, что надо учить язык. Если вдуматься, не будет ничего особенного, если я покажу кому-нибудь бумажку с адресом и знаками спрошу, как мне туда попасть. Я, правда, заучила некоторые датские фразы, но, прежде чем их применять, надо их сперва опробовать на Нонне, Ларсе, Ире или её муже, знакомом мне лишь по Ириным письмам. У меня было подозрение, что на свете не могло существовать тех невероятных звуков, которые получались при произнесении вслух датских слов, набранных русскими буквами. В кино смешные попытки людей говорить на чужом языке выглядят довольно мило, но в жизни оказаться в роли клоуна не хочется. Главная же трудность заключалась не в том, что не поймут меня, а в том, что я сама не пойму ответ.

Мои опасения рассеялись, едва я услышала вопль:

— Жанка! Я здесь!

Признаюсь, что я с большим любопытством оглядела Иру, да и любой на моём месте осматривал бы её с неменьшим интересом. Мне казалось, что вдали от родины, сотрясаемой политическими взрывами и обескровленной экономической реформой, она должна была приобрести неземной покой, но Ира выглядела чуть ли не более нервной, чем раньше. Внешне она стала ярче, интереснее, но лицо не было свежим, и кожа казалась старше, чем должна быть в её возрасте. Вероятно, сказывалась косметика, которой Ира пользовалась умело, но постоянно.

— Как хорошо, что ты приехала! — не уставала радостно восклицать Ира. — Остановишься у меня.

Меня сразу же стали одолевать сомнения.

— Знаешь, я лучше остановлюсь в гостинице, — отказалась я. — У тебя всё-таки муж. Вдруг ему будет неприятно…

Ира смутилась, но быстро пришла в себя.

— Он в отъезде, — сказала она. — Ты никого не стеснишь, а мне будет веселее.

Я ничего не имела против Ириного мужа, но, узнав о его отсутствии, почувствовала радость и больше о поселении в отеле не заговаривала. Я заранее предвкушала, как нам будет весело и легко вдвоём с моей школьной подругой. Не надо соблюдать никаких условностей, можно говорить на любые темы без опасения, что датчанину они будут непонятны. Короче, я поверила, что обрела в Дании кусочек родины, где смогу расслабиться и отдохнуть.

Ира жила не в самом Копенгагене, а в пригороде, и добраться туда можно было на поезде или на машине. Участок, окружающий её дом, показался мне прелестным, несмотря (а может, благодаря) на запущенность, но в доме мне не понравилось. Обстановка квартиры способна произвести на меня впечатление лишь удачным сочетанием цветов, а также наличием книг и тех изящных крупных и мелких вещей, которые принято называть безделушками. У Иры оказалось много аппаратуры, большей частью мне неизвестной, потому что это никогда не входило в круг моих интересов, и, на мой непросвещённый взгляд, ящики с экранами или шкалами выглядели безжизненно и весьма удручающе. Мебель была красива, но расставлена стандартно, что сводило на нет её изящество: по одной стене диван, накрытый каким-то очень плотным покрывалом приятной расцветки, кресло, тумбочка с проигрывателем и стол, напротив, стенка со сверкающим хрусталём в одном отделении и с золочёными корешками книг — в другом, а у окна — телевизор с какой-то уродливой приставкой. Книги всколыхнули было во мне что-то, но яркое, нигде не потёртое золото яснее всяких слов указало мне, что библиотека и выставка — совсем разные понятия. Впрочем, странно было ждать от Иры, чтобы она вдруг заимела мои вкусы, тоже, кстати, на чей-нибудь взгляд, небезупречные. Её личная комната представилась мне скорее похожей на склад парфюмерии и нарядов, а комната мужа, временно ставшая моей, была слишком пустой и какой-то нежилой. Наиболее приятное впечатление произвела на меня кухня, в меру забитая мебелью, с кувшинчиками, симпатичными цветными коробочками, занимающими открытые полки.

— Ты не возражаешь, если мы пообедаем здесь? — немного стыдливо спросила Ира. — Я всегда обедаю на кухне. Не хочется тащить посуду в комнату.

Я не возражала, потому что, во-первых, обед в будничной обстановке придавал нашей встрече большую непринуждённость, а во-вторых, я уже говорила, что из всех помещений мне больше всего понравилась кухня.

— Чем тебя кормить? — жизнерадостно спросила Ира. — Говорят, что вы там умираете с голоду?

Мне припомнилось выражение маминой тёти, и я сейчас же его процитировала:

— Жизнь всё хуже, а пальто всё уже.

Ирка хмыкнула и наполовину скрылась в холодильнике.

— В самом деле, — продолжала я, — не знаю как другие, а я в ожидании того времени, когда продуктов совсем не будет, себя не ограничиваю и, в результате, пора садиться на диету, иначе боюсь, что скоро придётся окончательно перелезть в сорок шестой размер, а потом и в сорок восьмой.

— Тогда, может, с сегодняшнего дня и начнёшь? — ехидно предложила Ира, раскрыв и вновь закрыв коробку с обалденным тортом.

— Я сначала поем, а потом до ужина посижу на голодной диете, — согласилась я, помогая ей накрывать на стол. — Давай начнём с торта, а потом съедим остальное.

По представлению Иры, начинать следовало с супа, потом переходить ко второму, а чаем и сладким завершать трапезу, но я-то была гостьей, причём гостьей из голодной страны, а потому она, скрипя сердце, смирилась с моей фантазией. Для меня же главным был торт, и я знала, что при показанном Ирой изобилии для торта у меня просто не останется места.

Пока мы обедали, разговор, естественно, шёл о недостатке продуктов в СНГ и о скудном ассортименте продуктов на столах российских жителей. Ира уже не застала волнующие события на родине и судила о них когда по газетам, а чаще всего — по телевизионным передачам, поэтому представление о нашей жизни было у неё или преувеличенно трагическим или недопустимо легкомысленным, так что говорила главным образом я и к концу затянувшегося обеда поняла, что беседовать на русские темы — трудное и неблагодарное занятие, так как истинного понимания добиться невозможно, а все усилия приводят к тому, что начинаешь противоречить сама себе.

Поразительно, что о моей жизни и особенно о жизни русских граждан вообще мы могли говорить часами, но о себе Ира ничего не могла сказать. На вопросы о работе, о муже, о друзьях она давала однообразные и скучные ответы, не дающие никакого понятия о её жизни в Дании.

— Но ты не жалеешь, что уехала из СССР? — спросила я и тут же поправилась, вспомнив, что такой страны больше не существует. — Из СНГ. — А так как это сообщество и в то время не казалось особенно прочным, уточнила. — Из России.

— Нет, — твёрдо ответила Ира. — Я здесь отлично устроилась, и мне здесь нравится. Возвращаться в ваш бардак не собираюсь.

Мне стало обидно за свою обнищавшую страну, но возразить против «бардака» было нечего. Обидно было и за то, что Ира так категорически отстранилась от нашего «бардака», употребив определение «ваш», но формально она была права, а о моральной стороне проблемы спорить было бы затруднительно. Пришлось молча проглотить унижение, которому подверглась я как представитель критикуемой страны и не продолжать разговор на эту больную тему. Было ясно, что, уехав в благополучную Данию, Ира копила не нежность к родине, а глухое раздражение, словно не она добровольно покинула гибнущую Россию, а процветающая страна выбросила её за ненадобностью в отдалённый и суровый край. Впрочем, в газетах было много статей о психологии эмигрантов, и я решила обходить все острые углы, чтобы в дальнейшем у нас с Ирой не возникало причин для недовольства друг другом. Мои решения всегда отличаются редким благоразумием, жаль только, что зачастую они забываются, едва возникнув. Однако, благодаря моей разумной политике, которой мне каким-то образом удавалось придерживаться, мы провели чудесный вечер, а весь следующий день посвятили осмотру достопримечательностей и города как такового. Мне было важно научиться ориентироваться в нём и самостоятельно находить дорогу домой и не хотелось, чтобы Ира чувствовала себя обязанной повсюду меня сопровождать, а кроме того, нельзя было забывать и про её работу. Не могла же я сидеть весь день дома, а на улицу выползать вечером, волоча за собой усталую женщину.